До свидания, Светополь!: Повести

Процедура была долгой — старик заполнял накладную неторопливо, аккуратно, ни на йоту не отступая от правил. Даже написать «р» вместо «руб» не позволял себе. На жёлтом черепе отсвечивали лампы дневного света.

Беспечно курлыча что‑то, спустился шофер пикапа Юрик. Мигом смолк, увидев пишущего Федора Викторовича, шепнул:

— За дровами–топливом?

Аристарх Иванович строго посмотрел на него.

— Свободный сейчас? — спросил он, тоже шепотом.

На старика показал глазами Юрик. Тот писал, не обращая на них внимания, и они, словно школьники, смирнехонько ждали, пока закончит.

Сарафанов внимательно перечитал написанное, подвинул накладные Аристарху Ивановичу. Только после этого Юрик осмелился наконец задать вопрос:

— Сейчас за товаром, Федор Викторович?

Старик, не замечая его, просматривал запись в журнале.

— Или, может, свезу? Я живо.

— Мне не к спеху, — сухо сказал Аристарх Иванович. Взяв бумаги, молча наверх пошёл.

В кухне, несмотря на бесконечные дебаты на собраниях о вентиляции, дышать было нечем. Шефпо Стася привычно ворчал на своих женщин. Кивнув Аристарху Ивановичу, вытер фартуком волосатые руки, подмахнул все, не читая.

На раздаче стояла Аллочка. Увидев Аристарха Ивановича, приятельски поиграла над головой пальцами. Он поднял в ответ руку — невысоко, по–мужски, ладонью вперёд. После давнишнего первомайского вечера, когда они случайно оказались за одним столом, над ними подтрунивали, и оба они охотно поддерживали игру.

— Ну так когда? — спросил Аристарх Иванович.

— Когда скажешь, — в тон ему ответила Аллочка. — Я всегда на посту.

Женщины на разделке засмеялись. Проходя мимо, Аристарх Иванович ущипнул за халат толстую Матвеевну — вроде исподтишка, но так, чтобы все видели. Матвеевна с готовностью обернулась.

— Ал, видишь, что делает? Отобью! Посмотришь — отобью!

— Ничего, Матвеевна, поделимся!

Аристарх Иванович многозначительно поднял палец:

— Прошу зафиксировать!

Все опять засмеялись, и он, довольный собой, вышел в прохладный коридор. Когда спускался к Сарафанову, навстречу вынырнул Юрик. Лихо хлопнул Аристарха Ивановича по плечу.

— За молоком смотаюсь — и к тебе! — Вполголоса — дверь внизу была открыта.

— Я сказал: мне не к спеху, — не понижая тона, ответил Аристарх Иванович.

— Ничего–ничего! — успокоил его Юрик, заговорщицки подмигнул и — вверх, через две ступеньки; учти, дескать, моё старание!

Как ненавидел в эту минуту Аристарх Иванович свой тонкий голос, который не умеет быть жёстким, свою ненаходчивость, глаза свои, не способные даже отъявленного негодяя обдать презрением.

Молча положил на стол Федора Викторовича бумаги и сразу вышел. Свет погас за его спиной. В металлической обшивке двери вспыхнул уютный отблеск настольной лампы.

Снимал флаг, когда у павильона с визгом затормозил пикап.

— Дрова–топливо!

Неторопливо слез Аристарх Иванович со стула, свернул флаг и только после этого вошёл в павильон. Юрик, кряхтя, тащил ящик с рислингом.

— Вино заказывали?

— Заказывали все, что в накладной.

— Сарафанов не разрешал — в школу надо, обед везти. Я на свой риск.

— И напрасно, — холодно сказал заведующий.

Оставив у себя флаг, вышел к машине, сграбастал, поднатужившись, картонную коробку с продуктами. В тесном проходе между кабинетиком и подсобкой столкнулся с торопящимся Юриком.

— Давай–давай!

Отнять хотел коробку, но Аристарх Иванович — бочком к нему. Шофер, не пропуская, шумно дышал, говорил что‑то, тянул коробку к себе. Луком несло от него, жареной свининой…

— Пусти‑ка! — резко сказал Аристарх Иванович.

Юрик замер, удивленный. Аристарх Иванович молча протиснулся мимо.

Когда вернулся (оставалась ещё одна коробка), шофер стоял у автомобиля, привалившись к дверце спиной. Заведующий протянул руку:

— Накладные!

И сам услышал в своём голосе нотки Сарафанова.

Юрик играл цепочкой с ключами.

— Накладных нет.

Сообразил‑таки, стервец, что ни гроша не получит нынче.

— Тогда я не могу принять товар.

— Не можешь — грузи обратно.

Аристарх Иванович пожал плечами и ушел к себе. Окрыл журнал поступлений, достал из‑за уха карандаш, но мысли разбегались. Юрик нагл и откровенен в своём вымогательстве — это оттого, что нет в нем настоящей силы. Сарафанов вручит ему накладные, и поедет как миленький. А если б имел силу? Утробную свою радость при виде запертой двери Турковской вспомнил Аристарх Иванович. Юрик распахнул дверь.

— Коробку‑то возьмёшь свою?

Заведующий морщил лоб и сосредоточенно губами шевелил. Он снова напоминал себе Сарафанова. Положил на страницу палец, словно замечая графу, с достоинством поднял голову.

— Коробку, говорю, возьмёшь?

Аристарх Иванович встал. Пошёл, вытащил из пикапа коробку, и тут Юрик сунул ему накладные. Он аккуратно расписался. Шофер хлопнул дверцей и сдал машину назад, да так, что едва отскочить успел Аристарх Иванович, чуть не выронив при этом коробку. «Сволочь!» — подумал он.

С Поповой так и не перебросились ни словом; молча распаковал продукты, приготовил закуску, молча наполнил кувшин вином. Три пятирублевые бумажки по–прежнему лежали в столе. Вечером он вернёт их… «Если не случится ничего», — подумалось невзначай. Далёкой, спокойной и прекрасной казалась ему его недавняя жизнь.

Когда Карловна за десять минут до обеденного перерыва встала, как часовой, у двери, он ушел, хотя домой было рано. Но ему не хотелось оставаться в пустом павильоне с глазу на глаз с Поповой.

У доски объявлений невольно замедлил шаг. Требовались токари, бухгалтеры, строитель, инженер в домоуправление, шоферы… Однажды он уже стоял вот так, на этом самом месте, грустно и подолгу изучал каждое объявление. Шел мокрый ленивый январский снег. За его ссутулившейся спиной спешили куда‑то редкие прохожие. А ему — некуда было. Наивная уверенность, что его, лучшего в городе специалиста по мясу, отхватят с руками-ногами, из‑под земли достанут для него ставку, — смешная уверенность эта растаяла через неделю после ухода из гастронома. Действительно ли не было вакантных должностей, постарался ли Рысь со своими могучими связями,,. Некоторое время продолжал работать по договору на мясокомбинате, потом начался сезон овощей, и ему предложили принять до ноября уличный лоток.

Согласился не сразу. Недостойным мужчины делом представлялась ему торговля овощами. Стыдно в тридцать пять лет выполнять работу, которая не требует ни квалификации, ни мужской хватки. Мясо — иное дело, редко какая женщина справится здесь. Силёнка ведь нужна. Опыт и силёнка. И они были у него. Ого какой умелый и выносливый работник жил в его тщедушном на вид теле! Окинув, бывало, взглядом замороженную заднюю часть, в одно мгновение мысленно рассекал её на множество кусков. Никаких довесков для «костности» или жирности — он гордился этим и обучал этому своих учеников. Если же покупатель утверждал, будто ему всучили костей больше, нежели положено, загадочно улыбался в ответ и произносил: «Дифференцируем? — Выждав паузу, разъяснял: — Взвесим отдельно мякоть и отдельно кость. Если пропорция нарушена, меняю все на мякоть».

За все годы лишь однажды согласился покупатель на дерзкий этот эксперимент. То была женщина, впоследствии занесённая им в мысленную картотеку под именем «Золотые очки». Тогда он видел её впервые. О костях сказала просто так, машинально и уже повернулась, чтобы идти в кассу, но ироническое предложение: «Дифференцируем?» — остановило её. Закусив губу, выслушала условия и тотчас приняла их. Тотчас! За стёклами очков в золотой оправе блеснули глаза. Не мелочность говорила в ней — любопытство и спортивный азарт.

Очередь притихла. Аристарх Иванович неторопливо подвернул рукава халата. Значительного отклонения, верил, не должно быть, и все же волновался. Короткими, экономными движениями раздевал кость. На доске, не видимый покупателю, лежал ломтик мякоти. Ничего не стоило смешать его с мясом, которое отсекал от кости, но нет! Взяв двумя пальцами, поднял, чтобы все узрели «чужеродное тело» — и на разделочный положил стул.