Тихий гром. Книга четвертая

Вопреки запретам старших, Степка днем убегал с назьмов на дядю Леонтия взглянуть, как подвезли его, потому и оставили потом парня на кизяках урок доделывать. И теперь странно показалось: возле свадебной избы, народу-то совсем нет. Как же так? На многих, видать, кровавая эта история повлияла — не до свадьбы. А еще и потому, возможно, что недолюбливали в хуторе Кестеров, хоть и давно они жили здесь, а чужаками считались.

Добравшись до самого конца хутора, остановился против Даниных. Ни огонька у них, ни звука. Заложил пальцы в рот и трижды свистнул отрывисто. Сам в сторону, к кустикам сиреневым отступил.

— Кто тут? — спросил Ванька, вглядываясь в темноту. Собирался-то он, видать, по-скорому: пиджачишко на плечи натянуть не успел, в руке держит.

— Я это, — вышел из-за куста Степка. — Здоро́в, Ваня!

— Здоро́в. Чего тебе?

— Невесту для Тимофея Рушникова пособи украсть, — без всякого подхода рубанул Степка.

— Какую еще невесту?

— Ну, Кланьку же Чулкову! Тупой ты совсем, что ль?

— Так ведь она уж просватана! Свадьба у них начинается!

— В том-то и дело, что свадьба, — возмутился непонятливостью друга Степка, — ждать, стало быть, некогда, а у его спросы да допросы.

— Ну, пошли! — так просто согласился Ванька, словно только и делал, что невест каждый день воровал.

— А ведь и Ромку бы захватить не помешало, — спохватился Степка. — Чего не вышел-то он?

— Нету его. К папашке в город ускакал после обеда.

— Зачем?

— Не знаю. Бабушка послала зачем-то.

Не только Ванька, но и сам Ромка мог лишь догадываться об истинной цели поездки: зятек их, Родион, Леонтия рубанул. И вовсе не о родственных отношениях пеклась Матильда Вячеславовна — об извечной вражде между мужиками и казаками речь. Глядишь, через неделю об этом случае и уездная газета расскажет.

Давно, еще с десятого года приучил отец Ромку пакеты возить. Прискачет на Болотную улицу, где дядя Авдей и тетка Зоя Шитовы живут, отдаст пакет и — домой. Ежели поздно туда прибудет, так там и заночует. За все годы ни единого разу не проговорился Ромка об этих поручениях. Даже Ванька не знал о них…

По дороге Степка посвятил друга в свои планы. Понятно, такое дело начинать следует с разведки. Слух-то прошел по хутору, что не хочет идти невеста за Кольку. Так после сватовства уж месяц миновал. Как она там теперь воркует, голубушка?

Возле светлых окон избы Мастаковых издали заметили ребята какое-то движение. Стало быть, зеваки появились. А между ними сподручнее разведку вести — не столь заметно. Но зеваками-то оказались в большинстве ребятишки, подростки, девчонок несколько — народ, да не тот. Да ладно уж, хоть они есть.

По палисаднику подобрались к окну горничному. Занавесочки висят на нем белые, но половинки их разошлись, и, если близко подойти, почти всю горницу разглядеть можно. Какой-то малец вцепился в наличник, подтянулся чуток и любуется свадьбой. Шугнул его Степка по шапке и столкнул с узкой завалинки.

— Ну ты, Степа! — обиделся малец. — А еще — братик.

— Федька! Ну, не серчай. Не шибко же я тебя.

Заглянул в окно Степка: сидят сваты, раскраснелись. Наверно, о приданом рядятся. А жениха-то с невестой не видать.

— Зайдем-ка с другой стороны, Ваня.

Подались через двор и встретили целый табунок девок. И среди них — Нюрка Рослова. Сцапал ее Степка, отвел в сторону, спросил тихонько:

— Невесту видела?

— Да вон они в той маленькой горенке сидят. Вся уреванная она. Колька-то все поцеловать ее хочет, а она не дается.

— Как ты думаешь, не хочет она замуж за Кольку итить?

— Ну, конечно! Вся вон слезами залитая, аж распухла. Жалко мне ее!

— Нюра, Нюр, ты бы придумала чего-нибудь, чтобы вызвать ее незаметно хоть в сенцы на минутку.

— Пойду да скажу, что подружки зовут.

— Ну и лады! Только гляди, чтобы жених за ей не потянулся.

— Не маленькая, понимаю. Становись в сенцах за дверь. Туда я тебе ее и доставлю.

Нырнули они в темные сенцы. Степка за дверью притаился. Ждать совсем недолго пришлось, чуточку в темноте освоился. Распахнулась дверь — и вот она, Кланька, горячая, трепетная, обожгла Степку:

— Ой, подруженьки! Несчастная я, хоть руки на себя наложить впору!

— Да ладно тебе про руки-то! — зашептал Степка и сам облапил невесту.

— Ой, кто тута? — попятилась она от него.

— Тише! Я это, Степка.

— Чего тебе?

— За Тимофея Рушникова пойдешь?

— По-о… по-ошла бы…

— Пойдешь, я тебя спрашиваю?

— Пойду!

— Как сваты уйдут, выходи на зады — сразу под венец в Бродовскую полетим!

— Да черт их выпроводит! Они до утра, небось, проколготятся тут. И Колька ночевать собирается у нас.

— Э-э, Кольку-то убрать надоть! Это уж твоя забота.

— Ну, вот чего, — решилась на что-то Кланя и потянула Степку за рукав к двери чулана. — Тута вот все мое приданое. Вы его стаскайте пока на зады или увезите, а то тятя ни за что не отдаст потом.

— Лады́. Уходи, а то хватится жених, искать еще пойдет… Э-э, стой, погоди! А братцев твоих, Ипата с Назаром, чегой-то не видать за столом?

— В городу они. Про свадьбу им и не сказывали, чтоб лишнего шуму тут не было.

Юркнула Кланя в избу. А Степка ощупал тут по-хозяйски все вещи да еще две полнехоньких четверти с самогонкой обнаружил — тоже штука необходимая в свадебном деле. У Тимки-то ничего такого и в помине нет. После того во двор к Ваньке вышел — распорядиться.

И Нюрка тут же мелется. Не зря она в опаре когда-то крестилась: такая же осталась бойкая да сметливая. Без лишних вопросов обо всем догадалась и готова была служить новому делу беззаветно. Вовремя сообразил Степка, что услуги этой девчонки пригодятся, потому к ней и обратился:

— Нюра, Нюр, мы сичас отлучимся ненадолго, а ты как-нибудь незаметно вымани всех из двора да вороты на засов запри. Потом на зады выйдешь и там подождешь нас.

— Слышь, Степа, а враз да Ипат с Назаркой дознаются об нашем деле, — сказал Ванька уже за воротами, — беды не миновать!

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Не трусь, в городу они, — успокоил друга Степка. — Дуй давай к Тимофею, подымай его да подъезжайте с задов за приданым на его лошади. А как скажешь, что Кланя сама согласилась бежать за его, дак на крыльях он полетит сюда к ей.

— А ты куда?

— К Васе нашему, лошадь попросить. Не на Тимкиной же кляче под венец-то ехать.

У спуска на плотину разбежались они.

Словно за все минувшие муки, за раны тяжкие, за горькую, столь долгую разлуку май семнадцатого года, неспокойный и настороженный для миллионов людей, для Василия Рослова и Катерины засветил красным солнышком, прокатился медовым месяцем. Июнь тоже плыл, как в хорошем, приятном сне.

Натосковались они по родной крестьянской жизни, оттого и работали всласть, и все еще будто не верилось, что не надо ни от кого прятаться. До Палкиных в Бродовскую весть о Катерине донеслась на другой же день после свадьбы. Но ни Захар Иванович, ни Лавруха с фронта еще не вернулись, а Кузька, муженек бывший, не посмел и голоса подать.

Хозяйство молодые объединили с Дарьей, потому и солдатке полегче стало, посветлее. Не считаясь, всякую работу делали сообща. Двор их ожил и без Макара. Письма писал он с фронта редко и обращался в них больше к Василию, о хуторских делах расспрашивал, о фронте рассказывал. В конце апреля в лазарете недолго полежать пришлось.

Степка знал в своей старой избе и во дворе все ходы и выходы, мог без стука открыть все крючки и задвижки, но засовестился. Зачем же так вламываться к спящим людям? Постучал осторожно в крайнее горничное окно. Прислушался. Посмелее вдарил в перекрестье рамы.

— Кто тут? — отмахнув занавеску, спросил Василий.

— Выдь на минутку, Вася! Шибко надо.

— Ты, что ль, Степа?

— Ну, я же! Выходи!

Занавеска опустилась. Пока Василий, накинув шинель и сунув ноги в старые калоши, вышел на крыльцо, Степка, перемахнув невысокий забор, ожидал его тут.