Весны гонцы. Книга 1.

Не улыбнулись ни девушка, повернувшая к Алене заплаканное лицо с черными, как жуки, блестящими глазами, ни Радий Петрович. Он сидел, опершись локтем о стол и, казалось, рассматривал острие хорошо заточенного карандаша, только пушистые светлые брови беспокойно сходились и расходились.

— Информация ваша неполная, — с мрачной иронией заговорил он. — Не только радио, в иных полевых станах коек не хватает, даже уборных, извините, нет. Под контору автобазы заняли баню, а до ближайшей бани — три километра. Со строительством жилья туго…

— На кирпичном заводе нет ни магазина, ни столовой, — перебила девушка, и глаза-жуки заблестели сильнее, — в общежитии спят вповалку… И удивляемся, что к черту летит план! Кино показать не всегда удается. Только организуешь, так с кинопередвижкой авария на проклятых этих дорогах! А виновата я! В Павловске библиотеку в прошлом году заняли под зерно — книги погибли под снегом. Да что говорить!.. Вот и остается тут «накипь», безобразничает, ничего не желает делать, никого не слушает… — Голос зазвенел слезами. — А молодежный вожак, — она гневно глянула на Радия, — думает — здесь можно командовать, как в армии… Или бодро-весело отделаться шуточками…

— А по-твоему — облить все керосинчиком и поджечь? Танечка, Танечка, — тоже иронически, но с неожиданной теплотой сказал Радий, — где твой замечательный юмор, где твоя…

— Знаешь, — вскинулась Танечка, — иногда юмор неуместен.

Сначала Алена была вроде на стороне Танечки и, казалось, на ее месте вела бы себя так же, но вдруг что-то в лице и голосе Радия остановило ее.

— Почему юмор неуместен? — с усмешкой спросил он. — Работать-то надо? А работать лучше с шуткой, чем со слезами.

— Вот и работай! — уже не сдерживая слез, воскликнула девушка. — Только никогда одна ласточка не сделает весны…

— Таня! — мягко остановил ее Радий. — Ты разве одна? Нас тут уже несколько «ласточек». Что ты? Я тебя еще со школы помню! Никогда ты не бегала с поля боя…

— Это вонючее болото, а не поле боя.

— И болота осушают.

— Осушай своими руками, пока тебя Голов, как других, не сожрет!

Алена все искала возможности вмешаться в разговор, но как она могла уговаривать Таню остаться, когда сама здесь, можно сказать, в гостях. А вот уже не первое упоминание о Голове, которого она пока не видела, вызвало в ней еще большую неприязнь к нему.

— Да что это за Голый такой? — нарочно искажая фамилию, спросила она Радия. — Диво дивное, с которым никто справиться не может? И почему, действительно, молодежь-то «враздробь»?

— А вы ее спросите, — скрывая накипавшее раздражение, ответил он. — Я считаю: молодежь можно сплотить. А Татьяна сама, видите ли, дезертировать нацелилась.

— Брось демагогию! — отчаянно выкрикнула девушка. — Сам не веришь, не знаешь, за что хвататься…

— Знаю, — вдруг как отрезал Радий. — За людей хватаюсь. А они, как ужи, выскальзывают. Ведь разные Головы тем и сильны, что собирают «своих» людей, создают себе окружение. И я, конечно, не хочу остаться один. Одного легко оболгать и даже сожрать…

— Радий Петрович, за вами машина, — просунув голову в приоткрытую дверь, сообщила Люба.

— Простите, — сказал Алене Радий. — Вечером на концерте увидимся. А тебя, Таня, прошу поехать со мной.

В полутемный коридор Дома культуры вошли Арсений Михайлович, Радий и незнакомый плотный человек.

— Добрый вечер. Будем знакомы, товарищи артисты! — заговорил незнакомый человек. — Чалых Иван Михайлович. Зав. отделом агитации и пропаганды райкома партии. Извините, не успел с вами днем повидаться.

Лицо Чалых было плохо видно — тусклый свет падал сверху на волнистые, темные, с проседью волосы, но голос, чуть сиплый, добрый, сразу располагал. Никто не успел ответить: из зала донеслись громкие аплодисменты, возгласы, стук — похоже, кончилось многострадальное первое отделение. Шум в зале не смолкал, то чуть спадал, то снова разрастался.

— Доволен народ-то, — сказал Радий.

— Мамочки мои, конечно же, доволен! — подхватила Ольга Павловна. — Кино любое с успехом проходит, а тут живые артисты!

— Но играть в таких условиях невозможно, — не очень уверенно заговорила Зина.

— За всю поездку с нами такого не было! — вырвалось у Алены.

Со сцены, грохоча по ступенькам, сбежали Маринка и Олег.

— К свиньям! Пусть мои враги второе отделение играют! — Олег в ярости взмахнул париком.

— Играть ты обязан, — оборвала его Глаша.

— Ужас! — всхлипнула Маринка. — Ужас, ужас! Такое хулиганье в зале!

Обежав глазами актеров, Чалых спросил:

— Так что же станем делать, молодые-красивые?

— Конечно, доигрывать надо… — оглядывая товарищей, нерешительно начала Зина.

— Ничего другого уж тут не придумаешь, — добавила заведующая Домом.

— Подождите, Ольга Павловна, послушаем наших гостей, — остановил ее Чалых.

— Надо бы объявить, чтобы перед вторым отделением все покинули зал, а потом запустить всех по одному, только дебоширов оставить за дверью, — сказал Миша. — Но вот Ольга Павловна возражает.

— Это действительно не выход, — вмешался Арсений Михайлович. — Никто не покинет зал. Каждый держится за свое место. Ведь на улице толпа жаждущих попасть сюда.

— А зачем пускали пьяных? — вдруг изрек Женя.

— Так я же объяснила: они контроль смяли, комсомольский патруль опоздал к началу, — зачастила Ольга Павловна. — Не милицию же вызывать на каждое мероприятие.

— Значит, терпеть, чтобы хулиганы брали верх?

Умоляюще глядя на Ивана Михайловича, Ольга Павловна сказала:

— Ну, сейчас к ним не пробиться. Они ж нарочно в угол забились… Зал — что бочка с селедками. Поди-ка их выкури!

Но Чалых волнения не выказывал.

— К началу второго отделения готовы? — вдруг спросил Миша. — Елена, Олег, через пятнадцать минут начинаем.

Олег, зло хлестнув себя париком по колену, пошел к гримировочной. Гримируясь, он швырял растушевки, карандаши и без умолку возмущался.

— Видите ли, комсомольский пост опоздал! Ну и дисциплинка! Разогнать бы всех к чертовой бабушке! В такой обстановке, где тебе в душу плюют, имеем полное право не играть дальше.

Алена молча поправила грим, молча начала одеваться. Впервые почувствовала такую тяжесть, такое нежелание выходить на сцену, что даже передать трудно.

В гримировочную вошел Женя.

— Ну, и что вы там «изобрели»? — спросил Олег сердито.

— Первый звонок, — ответил Женя.

— Кому мы тут нужны? — все возмущался Олег. — Ну как играть? Чем увлечь человека, дошедшего до невменяемости? Такое подлое чувство бессилия…

Оно-то и гнетет. Если бессилен — значит, не нужен. Но до сих пор везде были нужны?

Женька, сочини ядовитую частушку.

Женя оторопело посмотрел на него.

— Ну да! Надо бы Мишку спросить.

— У, трус! — вслед ему бросила Алена, хотя слышала, что ровное гудение антракта действительно затихло, на сцене кто-то заговорил.

— Кажется, этот… Чалых, — Алена торопливо завязала пояс на платье и вышла в коридор.

— …так неужели несколько подвыпивших безобразников помешают нам послушать выступления артистов? Неужели же они сильнее всех нас? Друзья!

В зале возникло какое-то движение, громкий говор, выкрики: «Правильно! Давно бы так! Подсобляй, Ленька!», раздался одобрительный хохот. Алена первая вбежала по лесенке на сцену и, прильнув к дырочке в занавесе, увидела, что весь зал стоит, отвернувшись назад, увидела, как в дальнем окне мелькнули, уплывая в темноту, раскоряченные ноги в сапогах. А несколько парней, и среди них Радий, подняли какое-то брыкающееся тело и вытолкнули его в окно. Неумолкающий хохот внезапно превратился в бурю. На подоконник вскочил третий дебошир. Несколько секунд он пошатывался в проеме окна спиной к залу, затем съехал с подоконника прямо на улицу.

«Ага! — подумала Алена. — Третий «эвакуировался» добровольно».

Но вдруг она увидела, как Радий и следом четыре парня, один за другим, поспешно выскочили в окно. Еще несколько человек последовали за ними. С улицы донесся разбойничий посвист, громкие крики, среди которых хлестнул в уши истошный женский: «Батюшки-и! Убивают, убивают, убива-а-ю-ут!»