Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)

— Знаешь, Мурад, по тому, как богачи страшатся этой страны, можно догадаться, что там беднякам на самом деле хорошо. В прошлом году к нам в порт зашел пароход под красным флагом с пятиконечной звездочкой в углу… Ты бы видел, что творилось в городе! С утра до поздней ночи на берегу стояла толпа. Люди кричали, махали морякам руками, шапками. Почему-то пришла полиция и разогнала их дубинками.

Астхиг заторопилась.

— Пошли, Мурад! Уже поздно, брат, наверное, вернулся с работы голодный, его нужно накормить.

Они поднялись. Мурад взял Астхиг за руку, и от одного прикосновения к этой маленькой теплой ручке душа его наполнилась необъяснимой радостью. «Вот так взять Астхиг за руку и смело шагать с ней по жизни», — думал он. В эту минуту Мурад был убежден, что с Астхиг он легко перенес бы любые невзгоды, какими бы тяжелыми они ни были.

— Ты очень-очень хорошая, и я люблю тебя, — прошептал Мурад.

Она опустила глаза и ничего не ответила.

Дня через четыре к Мураду на фабрику забежал Мушег, он был явно взволнован.

— Ты слыхал новость? — спросил Мушег.

— Нет, разве что-нибудь стряслось?

— Сюда к нам в Бейрут пожаловал преподобный отец Смпад; он, оказывается, на самом деле стал американским миссионером.

— Ну и черт с ним! Подумаешь, какая новость! Собаке собачья дорога!

— Знал бы ты, чем занимается наш ученый земляк, не рассуждал бы так!

— Чем же особенным может заниматься Смпад со своей маленькой головой и подленьким сердцем? Наверное, читает где-нибудь проповеди о пользе добродетели или еще о чем-нибудь в этом роде.

— Мурад, не будь наивным ребенком! Американцы не станут тратиться из-за таких пустяков. Говорят, на днях Смпад произнес горячую речь, в которой призывал армян всеми силами бороться против коммунистов, и заявил, что отныне армяне должны уповать только на милость американцев и только от них ждать освобождения своей родины.

Мурад еще никогда не видел своего друга таким решительным и серьезным.

— Постой, постой! От кого же это армяне должны освобождать свою родину?

— Разумеется, от большевиков.

— И отдаться на съедение туркам? Ну, брат, это старая песня, на эту удочку сейчас никого не поймаешь!

— Как бы не так! Ведь эти речи сопровождаются дешевой благотворительностью, и проповедь приобретает определенный смысл для голодных людей. Смпад целыми днями ходит по лачугам бедняков, раздает поношенную одежду и обувь, а дашнаки на все лады расхваливают и превозносят добрые деяния американского миссионера.

— Выходит, они уже снюхались?

— Еще бы! У них все давно согласовано и роли распределены по всем правилам.

— Мерзавцы! Крови им мало! Что ж, мы тоже сложа руки сидеть не будем, соберем рабочих, бедняков и расскажем им всю правду.

— Это не так-то просто сделать, как ты думаешь: ведь у них деньги, газеты, типографии, а у нас что?

— Мы еще посмотрим, у кого что! — угрожающе сказал Мурад. — Зато правда наша и будущее тоже за нами. Мы с тобой не одни, везде друзья, даже на нашей фабрике. Надо действовать! Я встречусь с Вартаном и скажу тебе. Жди меня сегодня вечером в гараже.

Поздно вечером Мурад зашел к Вартану и рассказал ему о случившемся. Вартан только улыбнулся своей доброй улыбкой.

— Вы молодцы, правильно оценили опасность этой грязной пропаганды, — сказал он спокойно. — Нам хорошо известны их козни: дашнаки хотят превратить армян, живущих вдали от родины, в наемников американского империализма. Армяне не раз испытывали на себе «благодеяния» англичан и американцев и за свою доверчивость расплачивались дорогой ценой — жизнями миллионов людей. Сейчас времена другие, у нас есть рабочий класс, коммунистическая партия, и она не допустит повторения старого.

— Дядя Вартан, вы не можете себе представить, что за низкий человек этот Смпад! Он на все способен, даже родного отца продаст без зазрения совести.

— Что отец родной, когда он народ свой продал американцам! — Вартан встал, вышел в другую комнату и вернулся оттуда с листом бумаги в руках. — Мы уже приняли кое-какие меры, подготовили к печати листовки. Кроме того, решили созвать большой митинг.

— Здорово написано! — воскликнул Мурад, быстро пробежав глазами листовки.

Мурад начал энергично агитировать среди рабочих, выступать против дашнаков. В обед он собирал вокруг себя товарищей по работе и в шутливой форме рассказывал им отдельные подробности жизни Смпада: об его отце, предателе Манукяне, и о том, как сын ценой предательства в детском доме для сирот купил себе право на учебу. Рабочие, с интересом слушая Мурада, возмущенно качали головами.

Почти каждый вечер Мурад заходил к Астхиг. Иногда они вместе бродили по окрестностям. Когда же оказывался дома Мушег, то начинались бесконечные споры, в которых Астхиг не принимала участия, только горящими глазами следила то за своим братом, то за Мурадом.

— Только, ради всего святого, будьте осторожны! Я страшно боюсь за вас обоих, — тихо сказала им Астхиг.

Листовки были отпечатаны. Вартан попросил Мурада зайти по условленному адресу и взять несколько пачек.

— Вы разбросайте их по рабочим местам, расклейте по курилкам. — А когда Мурад, забрав часть листовок, собрался уходить, Вартан остановил его: — Смотри, Мурад, будь осторожен! С этим можешь попасться, а нам каждый человек очень дорог.

Мурад в два приема перетащил листовки на фабрику.

На следующий день Мурад пришел на фабрику раньше обычного. Там его уже ждал электромонтер Крикор. Они вдвоем разбросали часть листовок по рабочим местам в ткацком цехе, потом спустились в красильню, но двери ее оказались на замке.

— Как быть?

— В обеденный перерыв обычно все красильщики уходят в буфет, тогда и зайдем, — нашел выход Крикор.

Они наклеили на стенах курилки еще несколько листовок, затем вышли во двор и стали дожидаться начала смены.

Вскоре во дворе фабрики стало шумно. Собрались рабочие. Они громко разговаривали, сообщали друг другу городские новости: о ценах на овощи, о том, что в Бейрут из Турции приехала новая партия армян. Кто-то рассказал о том, что американцы собираются открыть столовую, где будут бесплатно кормить бедняков.

Ровно в семь люди разошлись по цехам, и начался обычный рабочий день. В ткацком цехе рабочие, заметив листовки, оглядываясь по сторонам, прятали их по карманам или за пазуху. Наиболее нетерпеливые побежали в курилку, чтобы прочесть там. Мурад, нагнувшись над станком, осторожно и спокойно наблюдал за происходящим.

Первая половина дня прошла спокойно. В двенадцать часов раздался протяжный свисток мастера, извещающий об обеденном перерыве. Монтеры выключили моторы, и рабочие толпой вышли во двор. Некоторые из них, главным образом холостые, направились в буфет; большинство же, присев в тени чахлых деревьев, развернули свои маленькие узелочки и принялись завтракать. Мурад достал оставшиеся листовки, спрятал их под блузу и спустился в красильню, но там было полно народу, и ему пришлось уйти ни с чем.

Проходя двором, Мурад заметил, что рабочие, собравшись маленькими группами, о чем-то шепчутся и смотрят в сторону ткацкого корпуса. Оттуда вышел Крикор. Поравнявшись с Мурадом, он бросил на ходу одно слово: «Полиция!» — и торопливо вошел в механическую мастерскую.

Мурад побежал было в котельную, чтобы уничтожить там листовки, которые лежали у него в кармане, но в это время из ткацкого корпуса вышел хозяин в сопровождении француза-сержанта и двух местных полицейских.

Увидев бегущего Мурада, хозяин визгливым голосом закричал:

— Держи его! Это он!..

В эту минуту хозяин, раскрасневшийся, с налитыми кровью глазами, был страшен.

Сержант подошел к Мураду и положил свою руку на его плечо.

— Ты принес листовки? — спросил он, пристально посмотрев в глаза Мурада.

— Какие листовки? О чем вы говорите? — в свою очередь спокойно спросил Мурад.

— Ах, ты даже не знаешь, о чем идет речь! — рассмеялся сержант. — Обыщите его, — приказал он полицейским.