Горбатые мили

— Не всем. Тебе в том числе.

— Трави.

У сгорбленного Малютина лебедка часто выключалась невпопад, тянула рывками — чуть не вырвала блок.

— Я же не хотел. Так вышло…

— Верю всякому зверю.

— Он мне влепил знаешь как?

В перерыв Зубакин не стал курить — протопал на ют, потому что перегруз не менее ответствен, чем траление. Пересчитал трюмных.

Все работали, ни один не ушел смотреть фильм, позаимствованный у первого помощника «Армани». Натяжение швартового троса тоже не вызвало нарекания. А в каком состоянии шпринг?

— …Словно в лоб кулаком! — сказал Малютин. — «Поднагрузился же ты!.. Оснастка тебе нужна». Я, естественно, полез из шкуры. Потом, у себя на койке, раскусил, чем мог поплатиться, и превозмог себя. Кто еще уладил бы наши отношения. А постучал ли в переборку капитанской каюты — до сих пор не припомню. Застал его с Нонной!..

Он не видел шедшего к слипу Зубакина, намного ниже борта «Армани».

— Какой же!.. Как тебе не повезло, — причмокнул Варламов Спиридон.

— Ему больше!

— Ты уже о ком?

— Считай, что Ольги у него нет.

Сбоку от Зубакина всплыл боцман. Зубакин тотчас помахал ему: не шуми!

— О том мои кореши позаботились. Навестили ее. Так что она имеет представление о своем женишке. Не допустит к себе, — сказал Малютин, довольный тем, что был отмщен.

Лицо Зубакина оживилось — сделалось спокойным. Подтолкнул боцмана идти на нос: ослаб шпринг!

У Варламова Спиридона указательный палец не попал в кнопку контактора, потому что на натиск «Тафуина» «Армань» ответила тем же. У него на носу не удержался на стойках фальшборт — лег как игрушечный.

— Пусть запомнит!.. — еще большее удовлетворение выказал Малютин.

— Хватит! — крикнул Варламов Спиридон вверх, Малютину. — Уймись, или что еще? Станешь снова «бороться», получишь новый мандат ударника. С теми же словами…

— А что еще? У меня вся жизнь — борьба.

— Ко всему про все узнавать приходится. Чем унылей берега, тем больше на дне всяких красок. Точно?

— Что-то у вас с Николаем! Щеки серы…

— Не сглазь! Отращивает бороду нынешнего года.

На ботдек выбралась с чемоданом Нонна. При виде ее Малютин сразу заприплясывал, воскликнул:

— Картинка с натуры!

— Она на профсоюзную конференцию едет. Не трожь!

— Без смеха? А как Зубакину без удовольствий с доставкой на дом?

— Балабол ты! Проглядел же!.. Сколько теперь ящиков на «парашюте»? Пересчитай!

В крошеве льда между «Тафуином» и «Арманью» длинно плюхнуло и образовался просвет. Сбоку, на чистой воде, резвились дельфины — бросались наперегонки, выпрыгивали и скобками входили в океан. Исстари бытует поверье, что они предвестники счастья.

Если люди встречаются без повода, они забывают, кто и что значит на службе или вообще, в чем сильны и слабы. А на собрании иначе. Не только соблюдают дистанции. К тому же обособленно строги и настороженны. Чтобы кто-нибудь отважился употребить свежее словцо, а тем более пошутить — ни за что на свете.

Игнатич ловил на ощупь пуговицы у себя на воротничке. Будто задыхался. Хотя воздуху хватало — дуло во все иллюминаторы.

— Позволите? — поднял и тут же опустил руку наголо остриженный Назар. — Товарищи! — вполне овладел собой. — По вам, что же, вопрос товарища Скурихина Зубакину как будто вполне?.. Ничего? Не содержит еще один смысл? Во-первых, что подумают о нас беспартийные? С каким чувством? — это тоже не последнее дело. Мы как будто чванливы, вот что.

Председательствовал второй штурман Лето. Он насупился — следил, не позволит ли опять кто-нибудь вольность, как Зубакин. По-иному вели себя сидящие за Ершиловым и слева от него, на диване. Они вытянули насколько было возможно ноги, ничего не слышали — заждались, скоро ли следующий перерыв? На их отстраненно беззаботных лицах Назар прочел, что судьба капитана предрешена.

Не все пылали злобой, были готовы свернуть Зубакина. А вместе с тем очень ли хотели воспрепятствовать расправе над ним?

Мучительно желая побыстрей предугадать то, что устроило бы чуть ли не каждого в отдельности, они незаметно для себя все упрощали.

В кого превратился Зубакин для тех, кто еще недавно видел в нем подлинного гения удач? Какой-то командированный, знающий Зубакина по слухам, рассматривал на его рукавах золотые шевроны: не слишком ли раздвинули их в пошивочной?.. Свой человек — третий штурман «Тафуина», довольно серьезный, раздумывал, почему так лучист у капитана секстан на штурманском знаке? Не позолоченный ли?

Такому Зубакину, уравненному с обыкновенными капитанами БМРТ или уже низведенному — так будет верней, — ничего не стоило наговорить что ни вздумалось бы и дать под зад.

«У меня есть что сказать? — ушел в себя Ершилов, наперед зная, что никому не возразит, никого не прервет. — Правду выложил первый помощник. Как только не побоялся, что за ним никто ничего не скажет. Может, один Зельцеров?.. Почему он припух? Высунусь раньше его — еще осадит, потом хлопай глазами».

Ксения Васильевна не любила схлестки, спор. Тем не менее встала.

Конечно, Назар тотчас посмотрел на нее умоляюще, чтобы уняла свой гнев. Сказал ровно, с льдинкой в голосе:

— По отношению к приглашенному сюда товарищу, — подчеркнул, — Зубакину. Собственно, к неформальному лидеру УАМР (возьмется ли кто-нибудь это взять под сомнение?) допущена… я сразу-то не определю, какая бестактность. Впрочем, главное не в метафоре. Иначе б не стоило мне подниматься. — Словно чем-то нагруженный, он вдруг повернулся к Зубакину: — Анатолий Иванович, приношу вам за всех находящихся здесь извинение.

Старший научный сотрудник таил зло на Зубакина за Олюторку, пророкотал:

— Насколько я понимаю, меня пригласили на партсобрание. Товарищ первый помощник, не устраивайте сцен. Я не люблю…

Тотчас Назар весь подобрался и попрекнул Скурихина:

— Вы же в горкоме работали. Коль начали, так вводите собрание в свое русло.

— Я тоже… Насчет членства Зубакина лучше вынести отдельно. Чего налетом? — присоединился к Назару Бавин — большой, с выступающими углами скул.

— Чье предложение-то? Действительно!.. — оборвал себя Серега, так как резко наклонился к Зельцерову, причинил своей забинтованной руке боль.

— Слишком! Понятно? Сгоряча не след, — покачал головой Кузьма Никодимыч. — Сорвалось у Скурихина. Не подумал как следует.

На будущий год НИИ наметил отправить Скурихина в загранку. От него требовалось одно — не навредить себе случайно, не оскандалиться. Он, ни на кого не глядя, с независимо поднятым вверх лицом собрался сидеть долго, хоть до утра. Однако как не посчитался бы с тем, что отлив сменился приливом? «Кто вскочил за Кузьмой Никодимычем, пергаментным?» Чуть повернул туловище. Задел чей-то локоть и больше не двигался.

— Коммунисты! — встал Зубакин, чтобы помирить своего первого помощника со Скурихиным. — Честно, не хотел я идти в партию вот так… — поднял руки, как будто сдавался в плен. — С ничем. Сначала собрался совсем уже. Рекомендующие нашлись. А потом поразмыслил, и — стоп. Можете меня раскритиковать… Думаю, что ни к чему партии ни на что не способные или мелочь. С ними сама-то какой станет?.. Расскажу подробнее. Выпал год — взял ни много ни мало — сто тысяч центнеров.

Тотчас же Скурихин завозился.

— Как вы ни истолкуете меня, товарищ представитель… — сказал Зубакин, — мне наплевать. Меня перекрыл сахалинец. Что ж, я поставил перед собой сделаться первей его и тогда уже с чистой совестью подать заявление. Не сумел. На этот раз победил камчадал. Нынче еще похлеще. Нужно прорваться дальше известного. Рыба же не ищет, где глубже.

— Скромно ли с твоей стороны, Зубакин? Разглагольствуешь!.. Толкаешь мысль: то ли мы сделали, что вступили… — первому помощнику пенсионного возраста, бывшему заместителю крайисполкома, не требовалось от Зубакина никакого ответа.

— Океану хуже, что ли, от того, что самоочищается, все выкидывает на берег? — буркнул Бавин.