Лоцман кембрийского моря

— Без «Повстанца» я один не вытяну.

— Правительство рискнуло обоими буксирами, — сказал Зырянов. — В Жигалове вы должны вмерзнуть.

— И прощай мой «Верхоленец», — сказал капитан буксира.

— Вы имеете право и даже обязаны идти поэтому до конца.

— Я и шел до конца. Без «Повстанца» я не могу идти.

— Мы заменим «Повстанца», — сказал Василий, Николай Алексеевич взглянул без выражения.

— Каждому легче унести на себе свои пожитки, чем тянуть баржу.

— А багаж экспедиции? Погибнет. Это обойдется государству дороже нового буксира.

— На обоих берегах есть щеки, — сказал капитан, — нет сквозного прохода лямщикам.

— У вас хватит каната на оба берега? — спросил Зырянов. — Там, где один берег непроходим, будем перебрасываться на другой берег.

— А там, где оба непроходимы? — спросил Николай Алексеевич и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Это правда, что вы нашли нефть на Полной, товарищ Зырянов?

— Правда, — сказал Зырянов. — Я за это голову положу.

— Он за это голову положит, — сказала Лидия, пытаясь улыбнуться, — это правда. Мы собрали большие коллекции, которые имеют важное научное значение и будут изучаться в Москве.

Николай Алексеевич думал. Лидия и Василий молча ждали.

— Сейчас высылайте лямщиков на правый берег. Потом на левый.

Они вышли на посветлевшую палубу.

— Дайте ему мегафон, — сказал Николай Алексеевич помощнику. — Подайте команду отсюда, — сказал он Зырянову.

Василий поднял трубу и повернулся к барже. На палубе стояло все ее население, и все глаза устремлены были в эту минуту на Зырянова.

Он опустил трубу.

— Пока я не в их руках, они не поверят моим приказам и не исполнят их.

— Как только я подойду к барже, они утопят буксир, — сказал Николай Алексеевич усмехаясь.

— Отправьте канат с нами на берег, — сказал Василий. — Потом скомандуйте им всем на берег. Через час перебросите половину на другой берег.

— Лидия Максимовна, пожелаете остаться на буксире? — робко пригласил сын казака.

— Спасибо, Николай Алексеевич, теперь я сама стану буксиром! — Лидия засмеялась. — Не хочу, чтобы люди меня осудили.

— Эти люди? — Николай Алексеевич чрезвычайно удивился. — Да что вам от их осуждения? Какие же они судьи вам?

— Я не знаю, — искренне сказала Лидия.

Они съехали на берег. Лидия присела на круге каната на снегу.

На барже кричали и спорили, затем гулко прокатился голос бородача, сбивая весь шум, и словно толкнул толпу с палубы. Люди стали сходить по длинной пружинящей доске.

Они сходили с баржи и бежали к Зырянову с решительными, опаленными лицами, сверкая глазами.

— Они не убьют вас? — тихо спросила Лидия.

— Нет. — Василий подумал и повторил более уверенно: — Нет.

Ей казалось, что они сразу собьют его с ног многоголовой, но сливающейся и страшно осмысленной волной.

Они мчались и набегали на худощавого и напрасно такого спокойного юношу возле девушки, сидящей на бунте каната, и обрушились бешеной пеной крика:

— Завел?! Хозяин!

Лидия с облегчением увидела, что к ним бежал буйноголосый.

Василий легко глянул в глаза крикунам и продолжал считать людей на доске, сходивших с баржи. Не отрывая глаз от баржи, он сказал заурядно:

— Посторонитесь, чтобы я видел трап.

Они посторонились и продолжали ругаться так же устрашающе громко, но гораздо спокойнее. Подошли Порожин и Небель.

— К чему эта высадка? — спросил Бернард Егорович.

— «Верхоленец» сам вытянуть не может, — сказала Лидия.

И Василий с облегчением промолчал. Она почувствовала его успокоение и ощутила на себе враждебное ожидание толпы. Это и был момент наибольшей опасности для Зырянова, если бы он принужден был сам ответить на вопрос Небеля.

Она с ненавистью взглянула на Небеля и улыбнулась ему, готовая отразить его дальнейшие бессмысленно страшные выпады. Бернард Егорович воскликнул, издеваясь над Зыряновым:

— Но в таком случае надо спешно возвращаться в Усть-Кут и в ударном порядке грузить слюду на баржу!

Бородач шагал махом и уже слышал их разговор.

— Что вы, Бернард Егорович! Разве народ позволит вам отнять баржу обратно под слюду! — Она говорила это весело и с ужасом подумала: «На что я способна!»

— Вот именно, у тебя на это зубов не хватит, — весело прогремел буйноголосый и встал рядом с Зыряновым.

Толпа угрожающе загудела, послышались возгласы:

— Голову отломаем!

— Отправить самого в Усть-Кут, самоплавом!

Небель побледнел.

— При чем же я? — сказал он мрачным лицам, надвинувшимся вокруг. — Ведь я сыронизировал.

— А я пять лет сыра не зыривал! — заорал обросший человек. — Отходи, пока цел!

Бернард Егорович, не споря, быстро ушел к барже.

— У меня к вам несколько слов, товарищ Зырянов, — холодно сказал Порожин. — Пройдемся.

— Нельзя ли вам говорить при всех? — попросил Василий.

— Потому что мы любим шепоток во весь роток, товарищ начальник, — сразу поддержали из толпы.

— Пожалуйста. Я узнал, что вы телеграфировали из Усть-Кута Совнаркому Якутии с безответственной просьбой предоставить для экспедиции баржу, фактически на погибель. Меня поражает подобный поступок.

— Я подписал телеграмму своим именем.

— Не верю, чтобы в Совнаркоме обратили внимание на телеграмму, подписанную каким-то Зыряновым, — перебил Порожин с раздражением.

— Вам в тот день нездоровилось, Александр Дмитрич… Надо было смело принять решение и дерзко, без колебаний, провести в жизнь.

— Верно! — воскликнул бородач.

Порожин, морщась, прикрыл ухо.

— Но я не вижу возможности двигаться вперед. Наоборот, вы завели четыреста человек в пустыню, где они принуждены ждать зимнего пути! — Он неловко взмахнул рукой в сторону толпы, заискивая у нее.

— Ох! — сказали в задних рядах.

— Зачем ждать? — весело сказал буйноголосый. — В Жигалове он нас догонит.

— Но «Верхоленец» не тянет.

— Так мы его потянем! — сказала Лидия и вскочила. — Я во главе лямщиков. Кто размотает канат?..

Она слышала себя, громкий свой голос и вызов — и не верила своим ушам.

— Вот это девка!

Лидия взяла конец каната на плечо. Несколько парней бросились к бунту и покатили канат по затоптанному снегу. Сотни рук схватили размотанный канат и подняли. Теперь назовут его бечевой, как принято у бурлаков.

Буксир загудел. На барже привязали буксирный канат-бечеву. Течение оторвало баржу от берега, бечева натянулась и отвердела струной. Внезапная сила шатнула людскую длинную цепь, все начали оступаться на скользких под снегом камнях. Буксир угрожающе-жалобно запищал.

— А ну, взяли-и! — загудел буйноголосый, перехватив бечеву на плечо следом за Лидией. Он желал перенять на себя ее долю тягости, оставить на ее плече только вес одного метра плетеной пеньки.

Но это зависело и от нее тоже! Лидия продолжала больно сминать плечо канатом. Крепкие ноги уже устали. Она не могла оглянуться, но она знала, что тяжесть баржи почти полностью переняли четыреста плеч, а она тянет самый неподатливый, невесомый груз отсталого, косного сознания, четырехсоткратно одушевленный только единоличной своей нуждой. Четыреста недовольных человеческих душ навалились на ее плечо.

— Лидия Максимовна, ты у нас шишка!

В цепи нашелся знающий бурлацкую терминологию.

— А вы чувствуете, как я тяну вас?

— Чувствуем!

— Тяни-и! — кричал ей мегафон с буксира. — Тяни-и, а не то я тебе… вытяну-у-у! — и ругался.

«Верхоленец» пыхтел и не щадил котла, видимо считал себя все равно потерянным. Из высокой трубы клокотал дым.

— Давай, давай! — покрикивал буйноголосый. — Какая натуга, такая заслуга!

Движение ободрило людей. Работу они любили подстегивать веселым словом, и они уже не унывали.

— А что, Лидия Максимовна, испугали мы вас? — интересовался за ее спиной буйноголосый.