Камень-обманка

Потом наступала его очередь говорить считалку и он, наученный Катей, выговаривал:

Катя «выходила» и покорно ждала, что от нее попросит сотник. Тогда Андрей, улыбаясь и весь расцветая от нежности к этой удивительной и странной женщине, говорил:

— Спой, пожалуйста.

— Чё ж те спеть?

— Что знаешь.

Она сцепляла руки на коленях и пела куда-то в сторону, будто перед ней никого не было:

Катя опускала голову и неприметно глядела на Андрея, словно старалась прочесть в глазах сотника ответ на свой невысказанный вопрос.

Катя делала долгую паузу, на лоб ее набегали морщинки, а глаза туманились. И она заканчивала песню почти шепотом:

Внезапно вскидывала голову, бойко избоченивалась и пела, точно дразнилась:

И в эти минуты Андрей вдруг отчетливо понимал, что не зря все эти песенки и частушки, а в том дело, что болит у Кати душа и не верит она, будто счастье их может быть долгим. Вот кончится кутерьма, верно, считает женщина, и разойдутся они, разные люди, разным путем. Точно подтверждая его догадки, Кириллова пела:

Как всякая женщина, она иногда боялась переборщить в ласках и словах, опасаясь, как бы мужчина не принял эту привязанность за слабость и безволие, и круто меняла песню:

— Ну? — спрашивала она. — Нравится те?

— Грустно, — отвечал он. — Почему все песни про любовь такие? Ни одной я не слышал, чтоб чистое счастье, а так — больше горе и грусть.

— Какая любовь — такие и песни об ней.

Он говорил внезапно:

— Загрызут нас с тобой. Непременно.

Катя досадливо прерывала:

— Не трусь загодя.

Но, заметив, что на глаза ему набегают тени, бросала:

— Здесь и впрямь люд — пройдоха. Да и мы, чай, не шибко гладкие.

На одну минуту он вспомнил берега Невы, университет, пылкие споры о женщинах и любви. На ум пришли пессимистические страницы Шопенгауэра и Гартмана. То ли один из них, то ли оба утверждали, что любовь — это лишь выражение слепой воли к жизни, только призрак счастья, только инстинкт, делающий любовь орудием своей цели.

Стараясь избавиться от этой памяти, он вдруг предложил Кате:

— Почитать стихи? Их написал Баратынский. Ты слышала о нем?

— Нет.

Он стал читать:

Стихи произвели на женщину скверное впечатление. Глядя поверх Андрея, она сухо поинтересовалась:

— Ты пошто мне это читал?

Он отозвался растерянно:

— Не знаю… Не нравится?

Катя резко повернулась к Андрею, спросила, вздрагивая ресницами:

— Были у тя женщины? Раньше? До меня?

Андрей смутился, попытался отвернуться, и Катя, всплеснув руками и даже побелев, заключила:

— Конечно же, были! А я-то, дура, думала: меня любить…

— Я тебя и вправду люблю, Катенька.

— Будто бы! — горько скривила она губы. — Как это можеть: другие и я. И ты меня любишь.

— Те женщины до тебя были… Давно…

— Так чё ж? Все одно были. Ты душу на них изводил. Али так, без души?

— Трудные у тебя слова, — совсем растерялся Андрей. — Не знаю. Думаю, без души.

— Это ты врешь! — жестко заключила Катя. — Я теперь по себе знаю: врешь!

ГЛАВА 13-я

ЮВЕЛИРНОЕ ДЕЛО

В Иркутске, на улице Спасо-Лютеранской, 19, жил ювелир и часовых дел мастер Мари Куросава. Это был тихий и вежливый старик, много лет назад осевший в городе и снискавший репутацию безупречного коммерсанта.

Революционные бури, захватившие Россию, казалось, не задели часовщика. Правда, завсегдатаи его ювелирной лавки бесследно исчезли или, может быть, выжидали, не желая рисковать и надеясь на реставрацию.

Починка часов позволяла старику жить сносно и даже откладывать деньги на черный день, но это было далеко не то, на что рассчитывал японец.

Он надеялся вернуться домой в парчовых одеждах, или, как сказали бы русские, на коне, однако за годы жизни в Сибири не сбил большого капитала. Возраст уже не позволял старику ждать и терпеть, и Куросава делал свою последнюю ставку, вкладывая деньги, разумеется не единственные, в поиски Золотой Чаши.

В этот день Мари Куросава с утра чувствовал себя плохо: горчило во рту, подташнивало, и он рано запер двери мастерской. Теперь старик сидел в своем крохотном кабинете, украшенном дешевыми какемоно — бумажными картинами, на которых тушью были изображены пейзажи Японии, — и машинально курил сигарету.