Кавалер Золотой Звезды

— Так. А ты эту корову в глаза видел?

— Зачем же мне ее видеть?

— Да какая ж это корова? Это же была телушка, и он ее не взял, а купил…

— За бесценок? Так не покупают. — Сергей помолчал. — Есть постановление правительства, и его надо выполнять.

— Хорошо, пусть так. — Хохлаков снял картуз, погладил ладонью стриженую голову. — А кто тебе позволил оскорблять директора МТС, члена пленума райкома, да еще и грозиться снять с работы?

— Я его не оскорблял, — твердо сказал Сергей. — А от работы его надо будет освободить в интересах дела…

— Да ты и Артамашова уже освободил, лучшего председателя… и тоже в интересах дела?

— Да, освободил — и добьюсь, чтобы его выгнали из партии, — все так же не громко, стараясь быть спокойным, отвечал Сергей.

— Вот ты какой смелый! Но не забывай, что не ты будешь исключать его из партии. И не диктаторствуй, это тебе не в танковой роте! Я член исполкома, член бюро райкома, и ты тут свои порядки не наводи!

Сергей хотел что-то сказать, брови его сдвинулись, он даже поднялся, но Хохлаков не стал его слушать. Гремя палкой, он вышел, не закрыв за собой дверь.

На пороге появилось двое посетителей. Один был коренастый мужчина в серой кубанке и в бурке, с красивыми русыми усами на свежем, веселом лице. Другой — худощавый старик с пепельно-серой бородкой, в бешмете под стареньким полушубком, в суконных шароварах и в сапогах. Это был Никита Никитич Андриянов — председатель Родниковского станичного совета. С ним Сергей встретился как-то ночью, когда проездом остановился в Родниковской. Посетителя в бурке Сергей не знал и с любопытством смотрел на его пышные усы, на светлые неспокойные глаза и на всю его по-военному стройную фигуру в горском наряде.

— Прошу садиться, — сказал Сергей, указывая на стулья.

— Благодарим. Мы всю дорогу в седлах сидели, — ответил тот, что был в бурке. — Сесть мы, конечно, сядем, но сперва давайте познакомимся. Мы, родниковцы, живем в горах, как орлы. Я — секретарь станичной парторганизации, Иван Герасимович Родионов. — Он крепко пожал Сергею руку. — А Никита Никитич Андриянов — наш станичный голова.

— Мы уже знакомы, — сказал Андриянов, тоже здороваясь за руку. — Помнишь, как ты меня среди ночи с постели поднял? Пришел я до дому под утро, а жинка и пытает: «Кому ты в такую пору понадобился? Не к соседке бегал?» Ревнует… «Нет, — говорю ей, — новый председатель райисполкома приезжал…» — «А чего ж он, — говорит жинка, — сам по ночам не спит и другим мешает?» Ну, что на это глупой бабе ответишь?

— С каким же вы делом ко мне приехали? — спросил Сергей.

— Иван Герасимович, докладывай по партийной линии, — сказал Андриянов, снимая с плешивой головы кудлатую шапку.

— Сергей Тимофеевич, я не только партийный руководитель, — пояснил Родионов, садясь на стул и снимая с одного плеча бурку, — основная у меня должность — председатель колхоза «Власть Советов», а секретарем работаю по совместительству. Коммунистов у нас мало, так вот мы и создали партийную организацию при станичном совете… В данном случае я, конечно, буду говорить в двух лицах, потому что у нас к тебе есть дело и политическое и хозяйственное — никак нельзя разделить.

Он порылся в боковом кармане кителя, — из-под полы бурки блеснули ордена и медали.

«Тоже недавно с войны», — подумал Сергей, а Родионов развернул тетрадку и положил ее на стол.

— Речь у нас о пятилетнем плане нашей станицы, — сказать, идем по примеру устьневинцев… Скажу тебе правду: примерно мы взяли у них, а не знаем, как оно у нас получится… Рассмотрим все хорошенько. Первым у нас идет животноводство, как главная отрасль…

— А какие у нас выпаса? — вмешался в разговор Андриянов. — Это ж такие выпаса, такие выпаса, что ни в одной станице таких не сыщешь. А особенно на горах! Прямо целебные травы! Хоть какую худорьбу туда выгони, а вернется каждая скотинка жирная — сразу можно на весы.

— Так почему же не получится? — спросил Сергей, рассматривая тетрадку.

— Со скотом и с урожаем получится, — ответил Родионов. — А вот с электростанцией… Вся беда с лесом. Мы только что были у Кондратьева. Он нас поддержал — и насчет посева и насчет поголовья. «Все, говорит, правильно», а когда мы дошли до лесоматериала — послал к тебе. «Если, говорит, Тутаринов вам не поможет, тогда уже никто не поможет».

— Вот как! — сказал Сергей, все еще не отрываясь от тетрадки. — А у меня тоже нет леса…

— Да как же так — нету? — Родионов снял кубанку и ударил ею о ладонь. — А я знаю, что есть! Ты летом сам сплавлял лес. Мимо нашей станицы брусья плыли. Мы все видели, а только не знали, что к чему.

— То лес чужой, — сказал Сергей. — Усть-невинский. Сплавляйте и вы. Наряд я выдам…

— Как же его сплавлять, когда Кубань обмелела?

— У нас одни перекаты, — подтвердил Андриянов.

— Сергей Тимофеевич, — заговорил Родионов, — скажи Савве Остроухову: пусть он даст нам взаймы бревен сто… До лета. Летом мы все восполним. А ждать до лета…

— Попросите Савву, может он и даст.

— Просили. Мы с Никитой Никитичем ездили к нему, чуть в ноги не кланялись. Я ему говорю, что на фронте мы делились и патронами и снарядами. — Родионов развел руками. — Куда там! И гладиться не дается! Я ему про фронт, а он свое: «Мой лес…» Ну, что тут скажешь? Прикажи ему, Сергей Тимофеевич…

— Приказать я не могу. — Сергей задумался. — Если бы вы были одни — другой разговор. Вчера приезжали из Белой Мечети. Привезли план и тоже просят лесу. На той неделе были краснокаменцы — им тоже нужен лес. И все смотрят на Савву Остроухова… Короче говоря, мы ваш план утвердим. А вот строительство электростанции не утвердим. У нас будет одна станция — усть-невннская ГЭС… Прочее строительство — пожалуйста. Поможем достать строительный материал. Я поговорю с Саввой не только о ваших нуждах. Я скажу ему так: «Сделал почин — выручай, дели свой лес напополам». Я думаю, что он уважит. А гидростанцию будем строить всем районом — тут распыляться нельзя.

— Когда же мы получим окончательный ответ? — спросил Родионов, встав и накинув на плечи бурку. — Нам бы надо побыстрее.

— Ах, какие быстрые! Завтра я вам позвоню.

— Будем благодарны, — сказал Андриянов, вставая.

Они распрощались и вышли.

В кабинете появился Стефан Петрович Рагулин. Он снял шапку, вытер кулаком вспотевшую лысину и, не здороваясь, мрачно посмотрел на Сергея.

— И что это у вас тут в районе за дурацкие порядки! — сказал он, и его давно небритое лицо почернело от злости. — На словах — все за высокий урожай, а на деле что ж получается? У Калугина в банке лежат колхозные гроши, а получить я их не могу… Да как же тут не кричать! Мне нужны гроши сегодня! Я посылаю человека за минеральными удобрениями. Завтра надо выезжать, а Калугин говорит, что у него нету такой статьи и он не может мне выдать ни копейки. Да какое мне дело до его статей! Мои гроши — давай их мне, раз они мне требуются. Я же их не пропивать собираюсь? Я пообещался — ты это знаешь — получить сорок центнеров зерна с гектара, а он мне своими статьями голову заморачивает. Законник какой нашелся!

— Сколько ж вы просите? — спросил Сергей и положил руку на телефонную трубку.

— Да хоть бы тысяч пять.

Сергей позвонил Калугину, говорил с ним долго и упросил выдать половину суммы сегодня, а остальную половину — в конце недели.

— Как же так — половину? — горячился Рагулин. — Мне ж никто не скажет: «Ты, Стефан, наобещался взять с гектара сорок центнеров, а бери любую половину!»

Ушел Рагулин недовольный и еще более разгневанный… Затем переступили порог старик и старуха из хутора Вишневые сады. Они жаловались на невестку, которая ушла от них и увела корову. Сергей пообещал вызвать в исполком невестку и поговорить с ней… Стариков сменил бухгалтер колхоза «Путь хлебороба» Авдеев, и Сергей с полчаса слушал историю о разбазаривании продуктов и трудодней в этой небольшой сельхозартели… После бухгалтера Авдеева у стола минут двадцать сидел животновод колхоза «Волна революции» Сидоренко, приехавший с жалобой на трактористов, запахавших часть сенокосных угодий.