Сабля полковника

— И Лариса уже там?

— Да. Ни одна душа живая об этом не должна знать. Ни одна: иначе не только сорвется операция — погибнет наш прекрасный товарищ. Я тебе одному рассказываю. Потому что к хутору Стригуна пойдешь ты. Согласен?

— Еще бы! Везде пройду, если нужно.

— Мешочников видел? Сходи на станцию, еще посмотри: как одеты, как разговаривают, что на что меняют. Сойдись с ними, узнай цены, выясни ходкие товары. Ты будешь спекулянтом: не голодным рабочим, который последнюю рубашку на меру зерна меняет, а барыгой, живоглотом. К таким у кулаков больше доверия — свои, ворон ворону глаз не выклюет. Уяснил картину?

Петренко говорил короткими рублеными фразами. Лишних слов он вообще не любил, а тут чувствовалось — продумал все до мелочей.

— Но это на случай, если столкнешься с подручными Свининникова или других атаманов. У тебя задача иная. Подойдешь к хутору незаметно. Лариса вечером выйдет гулять в степь. Вот тогда ты и объявишься. Но так, чтобы былинка не шевельнулась, чтобы даже ветер шепоток на хутор не принес…

Виктор вскочил, вытянулся.

— Можете не сомневаться, товарищ председатель ЧК. Выполню все в лучшем виде!

— Ну что ж, давай обсудим детали.

Проговорили они долго. Петренко попросил чаю, и кто-то из сотрудников притащил им пузатый купеческий самовар.

— Свининниковский, — улыбнулся чекист. — Знал бы сынок, о чем идет разговор у папенькиного самовара…

По городку ползли тревожные слухи. Откуда-то стало известно, что крупные банды собираются совершить на него налет. Обыватели злорадствовали: дождались большевички! Но на всякий случай чинили ворота, вешали пудовые замки, прятали ценное в тайники — «зеленые» выбирают все подчистую. Им дела нет — кто свой, кто чужой.

Ревком принял решение раздать весь наличный запас оружия в надежные руки.

Чоновский патруль задержал подозрительного типа. Парень лет двадцати шатался по базару, крупно выпил и в подпитии похвалялся, что красным крышка. Пытался оказать сопротивление, да зря — молотобоец из мастерских Вася Коробко легонько его пристукнул, а потом смущенно объяснял: «Я не хотел его так, чтоб свалился, кто ж его знал, что такой хлипкий».

Петренко сам допрашивал арестованного.

— Значит, крышка? — спросил насмешливо.

— Вроде того, — нагло скалился парень, — так уси говорять.

Тут же при парне Петренко звонил кому-то, сообщал о полученных сведениях, предлагал разработать план эвакуации.

— Осторожнее, товарищ председатель, — кивнул конвойный на задержанного.

— Неопасно, — рассеянно бросил чекист. — Завтра отправим его в губернскую ЧК.

Ночью арестованный сбежал. Оказалось, прогнили доски пола, он сделал подкоп и… Дежурный по ЧК за потерю бдительности был наказан: десять суток ареста, отсидеть после окончания гражданской войны. Так сработала еще одна пружина петренковского плана.

Чоновцы каждый день собирались на пустыре. Супрун водил их в «атаки», учил отрывать ячейки. Ребята до одури собирали и разбирали затворы, пронзали штыками соломенные чучела. На одном из них кто-то краской написал: «Свининников — гад и контра».

Сторожук добрался до хутора в три дня. Быстрее не смог: пришлось идти пешком, только дважды попадались попутные подводы. Лямки мешка оттянули плечи. И без того дышавшие на ладан башмаки разлетелись в прах. Дороги серыми лентами пересекали степь, подкатываясь к самому небу. Виктор избегал сел, только один раз зашел, чтобы наменять чего-нибудь из еды.

По совету Петренко он держался как нахальный, уверенный в себе мешочник — сам черт ему не брат. В селе напросился на обед к солдатке. Отмерил ситца, а солдатка выставила на стол чугунок борща, разваристую картошку, самогон. Во время обеда в хату вошли двое, поздоровались. По тому, как торопливо поставила хозяйка новые стаканы на стол, как уговаривала выпить, Виктор понял: гости пожаловали не простые.

— Чего меняешь? — спросили.

— Ситец, — Виктор лениво ворочал ложкой в густом, до одури пахнущем борще.

— Слышал, что на станции недавно вагон с мануфактурой исчез. Не оттуда ли ситчик? — задумчиво протянул один.

— Оттуда, — равнодушно подтвердил Виктор.

— Грабишь?

— Да не без того…

— Покажи документ.

Виктор отложил ложку, достал из-за пазухи наган, положил на стол:

— Вот…

Пришельцы захохотали.

— Видно птаху по полету.

— Отмерь им ситцу, — прошептала хозяйка.

Виктор с треском оторвал два куска: берите, мол, девкам на подарки, горячее целовать будут.

— Люблю, когда уважение оказывают, — сказал высокий парень.

Когда они ушли, хозяйка с боязнью проговорила:

— Это сынок Марка Панасовича заходили…

Кто такой Марко Панасович, Виктор не стал уточнять.

К хутору подошел днем. Долго кружил вокруг по степи, оглядывая подступы, запоминая, где можно укрыться. Нашел глубокий овраг, поросший кустарником. В его склонах пастушата вырыли ямы-схованки, там можно было пересидеть непогоду. Виктор залег в рожь неподалеку от хутора.

Ему хорошо было видно, как бандиты возятся у лошадей. Потом к хутору проскакали двое верховых, спешились у крыльца, небрежно бросили поводья. «Шишки», — решил Виктор. И из хутора неслись всадники: один, второй, третий…

«Эх, парочку бомб бы туда», — размышлял Виктор. Он даже ощутил тяжесть бомбы в руке, представил, как он хлебами подползает вплотную к дому, набитому бандюками. Но у него было другое задание, и Сторожук с сожалением отбросил мысли о внезапном налете.

Время тянулось медленно. Он было вздремнул, когда на дорогу, вливавшуюся из хутора в рожь, вышли двое. Ларису Колосову Виктор узнал сразу: тоненькая, стройная, в той же белой блузке, в которой и на работу ходила. Рядом с нею вышагивал приземистый широкоплечий мужчина лет тридцати. «Свининников», — догадался Сторожук.

Они шли неторопливо, оживленно переговаривались. Виктор слышал все так отчетливо, будто они стояли с ним рядом.

— Петлюра совершил огромную ошибку, когда сделал ставку на опереточные атрибуты старого украинского казачества. Ему бы надо было прочесать огнем всю Украину… — разглагольствовал Свининников.

— Он и пытался. Не дали, — перебила Лариса, — народ не дал. Вы задумывались, почему его разгромили? Потому что народ…

— Леся, серденько, вы рассуждаете, как большевичка.

— При чем тут эти большевики? Наша партия сейчас отметает любые иллюзии: только факты, действительная расстановка сил. Иллюзии — удел слабых. Смотрите: по всей Украине против большевиков действуют вооруженные отряды. Ни в решительности, ни в жестокости им не откажешь. Почему же их постоянно бьют? Даже самых сильных — проходит несколько месяцев, и — как это вы говорите? — крышка? Уж на что хитер был Григорьев… А где он? Батько Нестор пристрелил после того, как разгромили красные. По пьянке, потому что не было уже за Григорьевым силы, а битые атаманы никому не нужны. Так в чем же причина?

В том, что крестьяне и рабочие в массе своей поддерживают большевиков и помогают им. И если у нас сейчас нет лозунгов, которые отняли бы народ у большевиков, нам остается одно: покончить с Советами несколькими внезапными стремительными ударами, поддержанными извне. Только это!

«Ишь ты, — удивился Сторожук, — послушать, так выдающийся борец против большевиков. Ведь вот такие умные, трезво мыслящие враги наиболее опасны…»

Свининников шел рядом с девушкой, небрежно постукивая веточкой по голенищу сапога. «Контра ползучая, — кипел яростью Сторожук, — увивается…»

Атаман и Леся гуляли долго, и Виктор понял, что в этот. вечер ему с девушкой не встретиться. Приходилось ждать.

Встреча состоялась на следующий день. Лариса вышла в степь одна. Виктор окликнул ее:

— Скажите, я на этом хуторе телку не выменяю?

— Была, но уже нашелся покупатель.

Это был пароль, и они обменялись им серьезно, хотя узнали друг друга сразу.

— Как там у нас? — спросила Лариса.

— Неспокойно. Еще один бандит объявился, какой-то Сависько. Хлеба в городе нет, а на базар больше не везут, бандитов боятся: уже прошли слухи о налете. Ну, а в остальном все по-старому. Вот только еще несколько ребят ушли на фронт. Просился и я — не отпустили. Поредела ячейка сильно. Алешу-гармониста схоронили. Был в патруле, перестрелка, погиб парень, одним словом. Да ты о себе расскажи, у нас-то все нормально…