Горбатые мили

Всем добровольно или чаще вынужденно пускающимся в плаванье без заходов в порты в течение полугода задержки на лове не редкость, им одинаково невозможно пропустить тот миг, когда всевластная океанская синь, вроде бы особенно-то не стараясь взыграть до неба, мало что оставляет от того или иного берега, только одни гребни гор. Затем непременно топит их — не дает чувствовать себя теми же, так же связанными с чем-то важным в жизни, не отринутыми.

В голову полезут разные мысли. В большинстве грустные. Возможно, как раз о том, что мыканье без пристанищ несравнимо ни с какими поездками, поскольку нельзя где-нибудь слезть и перевести дух.

Станет непреложной истиной, что привычного, давно освоенного сознанием штиля вовсе не существует, он выдуман. Ведь естественные для нас жесточайшие испытания на выносливость никогда не прекращаются, а только ослабевают затем, чтобы вновь усилиться.

Штиль очень условно разделяет шторма.

Первый вал [6]

В кабинете капитана не произошло никаких перемен. Ничто не исчезло, никуда не сдвинулось. А все же не стало той строгости, какая действовала на любого только однозначно, сдерживающе. «Отчего это? — начала невольно приглядываться ко всему дочь Скурихина, старшая официантка Нонна, закрепленная за кают-компанией, а также обязанная поддерживать чистоту в апартаментах старшего комсостава, — невысокая, с покатыми, уже по-женски овальными плечами под белой форменной блузкой с черными суконными погончиками. — Может, из-за того, что сбита ковровая дорожка?» Кроваво-красная, она вела к непомерно просторному письменному столу. За ним сидел Зубакин, в меру сухоребрый и свежий. Пожалуй, не так: в о з в ы ш а л с я, хотя он явно, как Нонна, тоже не вышел ростом.

— Т-ак, — свирепо взглянул на листочек с фиолетовыми каракулями. — Это еще что за произведение?.. А, ясно. Насчет питьевой воды. Сколько ее мы приняли?.. Двести двадцать тонн. Что ж, подтверждаю, — небрежно черкнул в правом углу, а затем, ниже, расписался, испытывая не то возбуждение, что вот-вот в руки ему попадется не простая бумага, не то удовлетворенность.

Днем раньше его захотел увидеть заместитель начальника УАМР. В огромном ультрасовременном кабинете, на полированных банкетках, приставленных к трем стенам, сидели специалисты-промысловики, все вместе — одна большая скоба. Спиной к ним вокруг придвижного стола в низкие мягкие кресла погрузились сотрудники океанического научно-исследовательского института, образовалась таким образом внутренняя малая скоба.

Лихой и уступчивый заместитель начальника УАМР убивал время — на карте Тихого океана подправлял, поворачивал носами туда-сюда картонные силуэты БМРТ, как бы довольный тем, что все капитаны, приглашенные до Зубакина, не осмелились совместить предзимний, мало что дающий промысел с разведкой: искать рыбу по пути на север, когда ее трудно где-либо засечь, в том числе на изобилующих кормами отмелях.

Какая преследовалась цель? Чтобы отраслевая наука получила дополнительные сведения — между прочим, без перетряхивания управленческого бюджета. За счет повышения производительности.

Быстрый, энергичный Зубакин появился тютелька в тютельку. Будучи убежденным, что друзей у него в УАМРе не должно быть, — никого не хвалил нигде, ничем не жаловал — он сдержанно поприветствовал всех, сверкнув чуть раскосыми глазами-льдинками. Ему ответили вразнобой. Капитаны — весело и не без злорадства: попался! Скоро влипнешь в историю!

Едва только Зубакин сел, заместитель начальника УАМР пожаловался, что на промысле никакой ритмичности: летом густо, а потом почти ничего…

За ним взял слово старший научный сотрудник, руководитель темы попутного обследования, уволенный из треста Дальрыба два года назад за несоответствие. Увязал, оттенил… Есть государственные интересы. Нововведение сводится к фиксации разного наличия, тех же окуней…

Зубакин опустил голову, плечи у него некрасиво выступили вперед — старался побыстрей сообразить, от кого исходила угроза, от заместителя или «научника»?

Прошло с полчаса или больше. Когда Зубакин твердо, чуть ли не с мальчишеским рвением попросил позволить испытать, каким он окажется в тяжелейших обстоятельствах, отправить его в смешанный, только отчасти экспериментальный рейс, без корректировки производственного плана, — то заместитель начальника УАМР стушевался и объявил перерыв.

Умело оборванный разговор в ультрасовременном кабинете заместителя начальника УАМР засел в сознании у Зубакина. «Почему так поступил заместитель? Сразу в сторону?.. На что делал ставку, каналья? Что сдрейфю? Стану водить вокруг да около — ни к одному берегу, значит? Ну, допустим. В этом тогда… не я — он. Не ударил бы пальцем о палец, а предстал перед научниками старающимся: «Надо помогать вам. Только опереться по-настоящему мне не на кого, сами видели всех — кто каков».

Так что, занимаясь раздачей резолюций, с чем вполне справился бы старший помощник Плюхин, ждал: вот наткнется на обтекаемо составленную директиву. Потому проглядел, когда перед ним появилась Нонна. Снова ощутил напряженную атмосферу в кабинете заместителя начальника УАМР: ошарашенные капитаны в конце повскакали!..

Взял постановление милиции. Мало-помалу вник в то, что оно заключало: «Гр. Расторгуев В. К. устроил дебош в ресторане…» — и опять будто отшвырнул от себя шариковую ручку: «Четвертому штурману. В «дело».

Уже кончался полдень. Нонна напомнила про обед:

— Вы — как, спуститесь в кают-компанию или вам его сюда?..

«Мое со мной!..» Без перехода, тотчас же поутих, поняв, что чего-то не сделал. Буркнул:

— Пото-мм! — Не Нонне, а ни в ком не воплощенной навязчивости.

«Характер!.. — чуть не вырвалось у Нонны. — То все равно что ртуть. А то… полюбуйся. Совсем уже!.. Никак не может бросить начатое». В ней пробудилась бунтарская, подталкивающая страсть. Пожалела, что не могла тут же, не сходя с места, изобразить, с ее точки зрения, примечательнейшее. «Чем только? — Сжала пальцы правой руки в щепоть. — Углем бы? Тушью!»

А к нему вылез угол листа с управленческим распоряжением: «С сего числа первым помощником капитана…»

— Кто здесь? — Зубакин не терпел ничьих самовольных визитов, это одно. А еще же отвлекся! Распалось, сошло на нет, не стало нерасторжимо целого. Чего-то от происшедшего в кабинете заместителя начальника УАМР и выискивания нужного за своим столом.

Она опять взялась изучать. «Какой он? Разный. А не сказать, что разбросанный».

Он не намеревался докопаться, зачем одного, уже как надо обкатанного первого помощника, у д о б н о г о, вот что превыше всего, заменили  к а к и м-т о  другим. Только чувствовал: не схлынет с него напряженность, никогда не успокоится. «Что имелось в виду? То, каким сложится рейс? Отклонения… поскольку понадобится экспериментировать все-таки. Хотя бы известили меня: так, мол, и так. Не до согласования, ладно уж».

— Надумали мастодонты!.. — потряс вынутой из пакета страницей с типографским штампом: «МРХ СССР, Дальрыба, Приморрыбпром»… — В голове не укладывается! «Во исполнение… Вменить в обязанность…» Это ж мне! Каково? «Не пропустить ни одной отмели». Дальше!..

Глаза Нонны заблестели: «С чего он? Опять в новой ипостаси! Как отодвинул-то от себя чье-то заявление! Весь нараспашку!»

По отношению к Нонне у Зубакина не существовало никаких намерений. А все же встал, властно, не помышляя о том, воспротивится или нет, развернул ее лицом к себе, сказал:

— Вам-то самой известно, какая вы? — Его потянуло поболтать о том, о сем? Или — что?

— Я отказываюсь понимать вас, — Нонна едва преодолела свою оторопь. — Анатолий Иванович!

Зубакин истолковал это по-своему. «Еще ж непорочная, наверно. Страх всю сковал». А сам от нее ни на шаг. Пожурил и похвалил:

— Вы присматривались ко мне… Не отпирайтесь! Я, конечно, сознаю почему. Идемте… — Увлек за собой Нонну к макету баркентины, из маленького встроенного бара извлек распочатую бутылку бренди, засахаренные лимонные кружочки.