Голубая линия

«Дед», конечно, опытнейший механик, машину знает, как никто, золотые руки, старый член партии, но… «Машина отдельно, палуба отдельно. Не касайтесь меня, а я вас касаться не буду. Со всеми неполадками сам разберусь». Вот какая точка зрения. А это плохо. На судне есть один коллектив, одно общее дело. И надо его делать общими усилиями. Обидчив не в меру. Чуть что — сразу взрывается.

Ну что ж, придется капитану улаживать это дело… Вызвать механика к себе? Нет, пожалуй, надо спуститься к нему.

Арам Михайлович вздыхает, надевает фуражку и идет к механику.

— Приветствую вас, — говорит капитан, входя в каюту. — Как жизнь молодая?

Стармех вскакивает с кресла, на котором он спокойно сидел с книгой, и начинает почти кричать:

— Знаю я, зачем вы пришли! Уже нажаловались? Доклад все равно делать не буду…

— Какой доклад? О международном положении? Да я совсем по другому поводу пришел. Надо прочесть лекцию команде о техническом прогрессе. Сейчас об этом много говорят, обсуждают на каждом производстве свои возможности. Так сделаете?

Механик молчал.

— Сделаете? — повторил капитан.

— Не буду, — буркнул механик.

— Очень жаль. Больше некому.

— Почему это больше некому?

— Кто же лучше вас может понятно рассказать экипажу о технике? Никто.

— А когда надо делать? — ворчливо, но уже смягчаясь спросил стармех.

— Дней через пять.

— Ладно, попробую. Ну, если не выйдет, вы будете виноваты.

— Выйдет. Значит, будем объявлять на субботу.

Капитан, напевая что-то себе под нос, вышел из каюты.

Доклад стармеха прошел с большим успехом. Присутствовала вся свободная от вахт команда, задавали много вопросов. «Дед» сумел заинтересовать людей. После доклада каждый встречавшийся с ним говорил:

— Великолепный доклад сделали. Побольше бы таких.

Приходили к нему помощники капитана, тоже хвалили. Вскоре появился и сам Арам Михайлович.

— Поздравляю. Вы, оказывается, прирожденный лектор. Очень хорошо. Может быть, возьмете еще одну тему? О работе рационализаторов? Команда просит.

«Дед» согласился. Он не знал о том, что для поддержания его духа капитан просил всех больше хвалить доклад в присутствии стармеха.

Вторая беседа прошла еще интереснее. Механик был по-настоящему талантливым лектором. А вскоре стал одним из самых активных участников семинаров. Давно была забыта ссора с первым помощником. Арам Михайлович посмеивался. Нашел он все-таки подход к «трудному» человеку.

Вообще, семинары на «Эстонии» любили и посещали охотно. Часто их проводил сам Оганов. Рассказывал об экономике, рентабельности, последних постановлениях правительства. Покончив с официальной темой, как-то незаметно переходили к своим судовым делам, связывали их с только что прослушанной лекцией. Высказывали свои суждения. Здесь раскрывались люди, и капитан знакомился с ними ближе.

С окончанием сезона Лондонская линия переставала действовать, и «Эстония» уходила в круизные рейсы с иностранными туристами на всю зиму.

В навигацию 1962 года зимой теплоход не пошел в круиз. Его послали в Антарктику. Надо было привезти зимовщиков на станцию Мирный и взять уже отзимовавших там людей. Плавание предстояло сложное.

Антарктика коварна и изменчива. Только что светило яркое солнце, а через несколько минут начинаются снежные заряды, срывается ураганный ветер, падает температура воздуха. Не жди охранительного и желанного света маяка. На сотни миль край пустынен. А впереди поджидала опасность — айсберги. Они появлялись из тумана, огромные, как гористые острова, в своем молчаливом величии, окружали теплоход, и нужно было большое искусство и внимание, чтобы плыть в этих ледяных шхерах. Некоторые айсберги были так велики, что тянулись на десять — пятнадцать миль. Не верилось, что могут быть такие гиганты.

Арам Михайлович раньше в Антарктике не бывал, поэтому перед рейсом потребовалась серьезная подготовка. Он ознакомился со всеми материалами об этом малоисследованном крае, использовал отчеты наших судов «Обь» и «Лена», ходивших туда раньше. Кое-что эта подготовка дала, но все равно плавание было напряженное, швартовки прямо к ледяным обрывам необычными, приемка воды с пресных озер, образовавшихся в лощинах айсбергов, утомительной.

Периодически с материка вылетал самолет, делал круги над айсбергами, находил там пресное озеро и сообщал об этом на теплоход. Надо было сниматься со швартовов, подходить к ледяной горе, соединять все имеющиеся на судне шланги, протягивать к озеру и качать воду в судовые танки. А тут поднимался шторм, нужно прекращать работу и уходить от айсберга, и неизвестно, когда снова появится возможность ее возобновить…

Из Гавра в Мирный «Эстония» доставила иностранных ученых: французов, чехов, англичан, немцев. Когда теплоход уходил из французского порта, ему устроили торжественные проводы.

Теплоход «Эстония» в Антарктиде.

Зимы 1963 и 1964 годов «Эстония» также провела в Антарктике. Занималась перевозкой зимовщиков. Теперь капитану Оганову Антарктика не казалась такой загадочной. Он хорошо изучил ее коварный нрав и повадки. Он уже не путал пингвинов с людьми, как это было однажды в первый рейс, когда он принял двух королевских пингвинов, медленно бредущих к судну, за своих опоздавших помощников, ходивших в гости на «Обь». Он привык к этим добродушным птицам и почти не обращал на них внимания. Пингвины, так же как и айсберги, были неотделимы от Антарктики.

Возвращение в Ленинград было триумфальным. «Эстония» ошвартовалась на Васильевском острове у только что построенного пассажирского причала. Это было первое судно дальнего плавания, подавшее свои швартовы на этот причал. Десятки людей с цветами встречали теплоход. После ледяных штормов Антарктики было так приятно подставить лицо теплому ленинградскому солнцу. Капитан стоял на мостике и улыбался. На берегу он увидел светловолосую Валину голову и двух девчонок, машущих ему платками. Сейчас они поднимутся на борт судна, и вся семья после долгой разлуки будет в сборе. На несколько дней… А там снова в море. Морская семья…

Недавно мне пришлось зайти к Огановым за фотографиями для этой книги. Валентину Владимировну я застал за работой. Она шила дочке платье. Девочек не было дома. Ушли в институт.

— Опять одна? Не скучно? — спросил я, пожимая ей руку.

— Привыкла.

— Не жалеете, что у Арама такая специальность?

— Если откровенно, то хотела, чтобы он был дома, на берегу. Ведь всю жизнь я гонялась за ним по портам. Куда приходило его судно, туда и я ехала. Забирала девчонок и ехала. Только вот во Владивосток не ездила. Далеко очень. Два-три дня вместе, и снова месяцы разлуки. Невесело, правда?

— Невесело. Знаю я эту жизнь хорошо.

— Вот дочери глядят на меня да на отца и говорят, что за моряков замуж не пойдут. Не нравится. И правильно. Не всякая женщина может быть женой моряка.

— Пожалуй, — согласился я. — Но вы-то ведь смогли?

Валентина Владимировна улыбнулась:

— Я смогла. Наверное, у меня такой характер. Умею ждать. У Арама на первом месте его судно, а уж потом семья. Тут уж ничего не поделаешь. Влюбленный. За двадцать пять лет, что мы вместе, и для меня его работа стала главным. Если хорошо ему, хорошо и мне. Поначалу мне, конечно, трудно было. Детей воспитывала. Они отца почти и не видели. Потом он в Макаровском высшем мореходном учился заочно. Придет домой, мы тогда в одной комнате жили, тут девчонки орут, а ему задания надо готовить… Я тогда работала. Ну это все позади.

Валентина Владимировна помолчала, подумала о чем-то своем и, взглянув на меня светлыми глазами, сказала:

— Нет, все-таки трудная судьба у жены моряка… Знаете, что меня спасало от тоски? Женщины. Да, да, не смейтесь. Жены моряков. Такие же, как и я. Мы все были с одного парохода. Вместе ждали прихода наших мужей, вместе ехали к ним… Все вместе. С ними и невзгоды, и разлуки как-то легче переносились. Поддерживали друг друга всегда, помогали, если вдруг в семье что-нибудь случалось. Хорошо их всегда вспоминаю, этих женщин.