Верность

— А зачем… о брюки? Разве платка… нет? — засмеялась она и вдруг тоже неизвестно отчего покраснела.

— Платок есть… я забыл… — грустно улыбаясь, сказал Федор и развел руками. Опустив их, он постоял так некоторое время, потом сделал полшага вперед и чуть побледнел: — Марина…

Марина, увидев его изменившееся лицо, вдруг опять вспомнила, что еще не сказала Федору те слова, которые когда-нибудь надо сказать: «Все кончено между нами». Она еще утром, узнав о приезде Стрелецкого, решила, что обязательно скажет эти слова сегодня. Судя по виду Федора, он ждал ответа. Но она с неожиданной ясностью поняла: она ничего не может сказать!

Она не знала что сказать!

Протянув руки вперед, будто защищаясь, с усилием проговорила:

— Хорошо. Хорошо, Федор!

А что хорошо — и сама не знала.

Повернулась и быстро пошла вперед.

Постояв, Федор медленно, тронулся за ней.

…Подойдя к полянке, Надя сказала громко и вызывающе:

— Чтобы без кислых физиономий! Понятно?

Виктора не было. Слышно было, как вдалеке его звала Женя.

— Виктор! Виктор!

Аркадий и Александр Яковлевич, подходя к полянке, о чем-то переговаривались.

— У кого кислые физиономии?.. — весь напрягаясь, произнес Федор. — Надо было оставить дома. Садитесь, — и он оглянулся на улыбающихся Аркадия и Ванина, на спешившую к ним Женю. Опускаясь на землю, цепко сжимая пальцами траву и комочки земли, докончил: — Выпьем за счастливые каникулы!

Бледная Марина тяжело опустилась на траву, затаенно вздохнула, притрагиваясь дрогнувшими пальцами к горлу. Скорее на стадион! Скорее встретить Толю!

Оставшись один, Виктор обнаружил, что рыбная ловля занимала его до тех пор, пока это было видно окружающим. А раз никого не было, то занятие это быстро ему наскучило.

Виктор бросил удочку Семену и направился к поляне.

Заметив там головы Жени и Нади — больше никого не было, — он свернул в сторону. Пробравшись через кусты и выбрав такое место, откуда была видна вся поляна, он прилег на землю.

Он видел, как девушки вышли из-за кустов. Женя направилась дальше. Надя остановилась около Семена. У нее было грустное и озабоченное выражение.

«Ага!» — с торжеством, но почему-то без радости отметил Виктор. Ему было приятно сознавать, что Надя нелегко переживает их размолвку.

«Она ведь сама виновата». Он всегда, оправдывая свои поступки, искренне думал, что все, что он делал, правильно и непреложно. Поэтому он так часто обижался и так же искренне недоумевал: как это люди не понимают того, что так ясно ему, или понимают не так, как он понимал.

Сейчас не было никаких причин дуться на ребят. Но сквозь редкую, путаную сетку кустов он видел фигуру Нади и, лежа на земле, обиженно поджав губы, настраивал себя на грустный лад.

Ощущение обиды от выступления Нади давно прошло, размолвка становилась той занимательной для обоих игрой, когда гордость не желает отступить перед чувством. Отчужденные взгляды, подчеркнутая холодность и настойчивая, многозначительная внимательность к другим — все это входило в правила игры.

Много раз ему хотелось подойти к Наде. Но нет. Пусть сама подойдет первая, раз виновата. Подумаешь, какая гордая! Вот почему бы на Аркашкиной свадьбе не помириться. Нет, сидела в углу, смотрела, как он танцует с другими, и смеялась. Он ушел тогда обиженный. Ну и пусть, не стоит огорчения. Однако огорчался.

Сегодня все отправились вместе из общежития, а он один ушел вперед. Он хотел, чтобы она догнала его и пошла рядом. А она даже и не подумала, наверное. Ну и ладно! Он слышал, как его звала Женя, но даже не поднял головы. Пусть!

Получалось, как в детстве, когда мать отказывала в чем-нибудь, а он забивался в угол и сидел там надувшись, ни с кем не разговаривая до тех пор, пока не добивался своего. Так и сейчас: все его ищут, беспокоятся, а он лежит себе и все видит. Конечно, если б не было здесь Нади, все это было бы смешно и глупо.

Виктор поднял голову. Он увидел Надю. Она вела за руку Семена. Ах, так! Она внимательна к Семену! Посмотрим, что будет дальше. Ему было легко думать об этом, потому, что Семен-то во всяком случае не годится в соперники. И, зная это, он с тем большим наслаждением начал придумывать, чем бы таким отплатить Наде. Вот если б оказалась здесь красивая девушка, он взял бы ее под руку и демонстративно прошелся на виду у товарищей.

Но берег был пуст.

— Чтоб без кислых физиономий. Понятно? — донесся голос Нади.

Очень даже понятно! Он хотел вскочить и сразу уйти, но заметил бледные лица Федора и Марины и сразу сник. Значит, у них все кончено. И от этого все, о чем он думал сейчас, показалось таким мелким и ненужным, что ему действительно сделалось грустно. Он вздохнул.

Все уже сидели на траве вокруг разостланной скатерти. Здесь же был Александр Яковлевич, и все выглядело торжественно.

Ванин что-то говорил, улыбаясь и подняв стакан. Его внимательно слушали и, когда он кончил, зашумели, и Надя обняла Женю. Потом говорил Аркадий, он стоял на коленях, странно опустив руки. Лицо его было спокойно и серьезно, как будто он выступал на собрании.

— На восток… институт, — доносилось до слуха, — работать… не забуду…

Аркадий кончил речь и поцеловал Женю в лоб, так же серьезно и спокойно. Все опять зашумели.

Ага, его забыли. Он не нужен. Ну, хорошо, он тоже не очень в них нуждается.

Услышав рядом шаги, Виктор повернул голову.

Прошел Борис Костенко с девушкой, худенькой, в белой кофточке, с васильковыми глазами. Борис держал ее за локоть так осторожно, словно она была стеклянная.

Раздались голоса:

— Борис! Борис! К нам!

С минуту понаблюдав, как Борис и девушка уселись на траву и как девушка знакомилась со всеми, Виктор встал и быстро пошел прочь. Уже поднявшись на гору и входя в лес, за которым был стадион, оглянулся. Внизу по солнечному лугу шли Ванин и Аркадий, за ними, чуть приотстав, остальные. Вот Надя стукнула Федора по плечу, побежала, он нагнал ее и тоже чуть стукнул по руке и побежал обратно, спрятался за Семена.

Да, все это становится, наконец, скучно — обиды и мелкие ссоры. Все они совсем неплохие ребята, и очень несерьезно думать, что им нравится видеть его надутую физиономию.

Подумав об этом, Виктор тут же с обычной полускептической и гордой усмешкой решил: нет, пусть они сами добиваются его дружбы, а ему сделать это никогда не поздно — всегда примут.

Он постоял немного и, не чувствуя облегчения, повернулся и пошел в лес.

…Белый нежный пух кружится на ветру и, падая в воду, плывет, плывет…

Глава девятнадцатая

Семен стоит на старте, пригнувшись, чуть касаясь пальцами земли, а рядом в такой же позе — Анатолий Стрелецкий.

Впереди белой лентой стремительно уходит беговая дорожка.

Стадион притих.

Хмурый четким шагом подошел к судейскому столу и, приложив к губам рупор, прокричал растянуто и надтреснуто:

— Дистанция сто метров! Бегут: от механического института Стрелецкий, от технологического Бойцов.

Федор, с часами в руках, взмахнул флажком. Старт!

Семен рванулся с места, и сразу все исчезло вокруг. Осталась только страшно вязкая, бесконечно длинная, резко очерченная белая дорожка с поперечной красной ленточкой вдали.

Одолеть, обогнать, первому грудью разрезать ленточку! Рядом мелькание локтей и частое громкое дыхание Стрелецкого. Ветер в лицо. И тишина на трибунах.

Последние метры… Еще, еще, еще! Вот она!

Упруго, с силой ударила невесомая ленточка в грудь и упала разорванными концами. Юноши пробежали еще немного, замедляя шаги, и свирепо переглянулись. Каждый думал: кто первый? Конечно, он. На трибунах дружно зааплодировали.

За футбольными воротами расположился институтский оркестр. Прохоров, насупясь, броском поднял палочку вверх, и марш рванулся со старта весело и приподнято.

Ребята подошли к судейскому столу, оба в трусах, загорелые. Стрелецкий чуть стройнее, выше и шире в плечах.