Верность

Стоя за кустом с ведром в руках и ожидая, пока товарищи вылезут из воды, Семен невольно подслушал разговор девушек.

Он понял, что Марина уезжает и забирает мальчика.

Женя ее бранила, Марина сказала:

— Женя, ты еще маленькая рассуждать.

Надя молчала, только раз сказала:

— У нее отец там…

Марина была оживлена:

— Да, девушки дорогие, выйти замуж — не напасть, как говорят… Ну что вы насупились? Разжигайте примус. Это что? Вино? Одно красное? Ага, правильно — ребятам на стадион… чтобы не перепились… А ты, Надя, не принимай близко к сердцу. Милые бранятся — только тешатся.

— Это ты… о ком?

— Это я о тебе. Нос повесила… Смешная!

Семен тихо отошел. Он знал, что Виктор поссорился с Надей, знал также, что это у них несерьезно. Такие ссоры всегда возбуждали в нем раздражение; ему стоило большого труда не наговорить Виктору дерзостей, и он наговорил бы, если б не останавливала мысль, что тот может уличить его в пристрастии.

У Федора с Мариной, конечно, не то. И неужели Марина совсем покидает его?

…Откуда-то из-за кустов долетело сопение, шлепанье ног по воде, сердитый голос Аркадия:

— Говорил тебе, обойди корягу! Эх, рыболов!

Федор хохотал.

«Смеется, — грустно подумал Семен, — а Марина уезжает…»

Обойдя куст, он подошел к берегу. Аркадий расстилал по песку порванный бредень.

— Голова садовая, — бурчал он, — рыбу выпустили.

Федор стоял на высоком обгорелом пне и, глядя в воду, говорил не то Аркадию, не то самому себе:

— Это пустяки. Сущие пустяки. Плюнь. Они отравляют жизнь. Плюнь.

Бросился в воду, подняв руки над головой и изогнув в воздухе сильное загорелое тело. Вынырнув далеко от берега, крикнул, отфыркиваясь:

— Аркадий! Отнеси, пожалуйста, белье подальше.

Уходя, Аркадий сказал Семену:

— Искупайся! Вода — прелесть!

Семен начал раздеваться. Он был неширок в плечах, но ладный, с ровным здоровым загаром и белым задорным чубом; совсем уж не было заметно, что он некрасив и мешковат.

Из-за кустов вышли девушки. Семен испугался и неловко плюхнулся в воду.

— Эх! — засмеялась Женя. — Физкультурник!

Семен тоже засмеялся и поплыл от берега.

Вспомнив, что сегодня на стадионе спортивные соревнования, Семен, чтобы не растрачивать сил, поплавал немного, выжидая, пока уйдут девушки, и вылез на берег.

Он не хотел участвовать в соревнованиях, но Федор, узнав от Нади, что Семен хорошо бегает и в школе занимал первые места, включил его в команду, заставлял тренироваться.

— Тебе на стометровке с Анатолием Стрелецким бежать, — сказал Федор, — не подведи!

«Ну что ж! С Анатолием так с Анатолием, — весело подумал Семен, — не подведем!»

Наверное, там будут девушки. И, конечно, Надя…

И опять, как недавно, смутное ожидание неизвестного, хорошего вновь овладело им.

Действительно, что за пустяки такие: некрасив, не нравится девушкам… Мелочи. Надо стать выше этого. Вот как Федор.

Он быстренько оделся и уселся на берегу, улыбаясь, смотря на воду, гнавшую случайные обрывки бумаги, кусочки дерева, гусиный пух…

Вода была стремительна и так прозрачна, что солнце просматривало ее до дна.

Подошел Виктор с удочками.

— Ты что… такой? — спросил он. — Пятиалтынный нашел?

— А может, нашел, — загадочно улыбнулся, не поворачивая головы, Семен.

— На, полови рыбу, — после короткого молчания все так же хмуро сказал Виктор и, бросив удочки на землю, медленно отошел, заложив руки в карманы, поводя широкими плечами.

Семен проводил его любопытным, настороженным взглядом.

«Что за человек? — думал он. — Как будто неплохой парень. А напустит на себя…»

Он закинул удочку. Поплавок мягко шлепнулся о воду.

— Марина! Ребята! Где вы? — донесся голос Жени. — Прошу к столу!

Она вышла из-за кустов.

— Семен, ребят не видел?

— Поплыли вниз.

— Вот бестолковые! Аркашка этот вечно! На стадион опоздаем. — Она пошла по берегу. — Марина! Ребята!

Подошла Надя, постояла сзади Семена. Тот оглянулся. Лицо его было грустно и озабоченно.

— Садись, Надя, — с трудом произнес он.

Надя присела рядом.

— Ловится?

— Я только закинул.

Они некоторое время помолчали… От воды пахло свежестью и кувшинками; со стадиона доносилась далекая музыка.

Белый пух одуванчиков плыл по течению, легкий и неприлипчивый.

Ветер шевелил чуб на голове Семена. Надя, вдруг что-то вспомнив, тихо сказала:

— Семен, ты помнишь… — Она дотронулась до его руки. Он повернул к ней открытое, простое лицо. Она засмеялась и, тряхнув головой, продолжала: — Помнишь, как мы в детстве… пескарей ловили?

— Да, помню.

— Как хорошо! Детство!.. Хорошее детство…

И умолкла, уронив голову на колени.

— Надя… мы… давай пойдем, а? — чуть заикаясь, произнес Семен и встал.

Надя подняла удивленное лицо.

— Ты что, Семен? — и тоже поднялась и остановилась напротив, опустив руки. Потом оглянулась: от реки поднимались Аркадий и Александр Яковлевич, а чуть со стороны очень быстро шла Марина и, немного отстав, — Федор. Надя вновь повернула голову к Семену. — Что ты… что ты… чудак какой! — Она не договорила, взяла Семена за руку и, как ребенка, повела к поляне.

Несколько минут назад Марина, спустившись к реке, неожиданно натолкнулась на Федора. Он стоял одной ногой в воде, другой на берегу, брюки были подкатаны чуть выше щиколоток, через плечо висела майка. Изогнувшись, он ладонью, сложив ее лодочкой, водил в воде, пытаясь поймать увертливых серебряных мальков. Марина хотела повернуть обратно, но испугалась, что Федор услышит шаги, замерла.

После той памятной ночи, когда, возвратившись со свадьбы Аркадия и Жени, Марина простилась с Федором в коридоре, она избегала с ним встреч в институте. Ей было стыдно за то, что не сдержала слово, данное Федору в ту ночь: «Завтра скажу все». Почему она медлила? Зачем отдаляла решительный ответ? Да, она говорила себе, что до приезда Стрелецкого ничего не скажет мужу. Но ведь это было после, после, когда, простившись с Федором, вернулась в свою комнату и, лежа в постели, встревоженная беседой с Надей, вдруг поняла, что неловко сознаться себе в своем чувстве к Анатолию… А раньше, в коридоре, ведь твердо знала, что завтра все скажет Федору… Неужели так запуталась, что не может определить своих чувств?

Еще на свадьбе Аркадия и Жени ее вдруг охватила необъяснимая тревога: Федор танцевал, был весел, доверчив, прост… Он совсем не походил на вечно озабоченного Федора, которого Марина привыкла видеть. Ей представилось тогда, что это у Федора не настоящее, не его. Но сейчас, наблюдая за выражением его лица — он стоял вполоборота к ней, — она опять испытала то знакомое, тревожное и неоправданное, казалось ей, чувство. Оно было похоже на то ее состояние, когда сегодня, по дороге на реку, всмотревшись вдруг в Аркадия и Федора, она обнаружила странное сходство между ними — оба они с детски-трогательным смешным вниманием возились с собачкой. Марина тогда еще подумала, что в Федоре произошла какая-то перемена, не замеченная ею раньше. «Я была занята исключительно собой!» И сейчас простодушное, улыбающееся лицо Федора, его шевелящиеся губы, чуть прищуренный в лукавой усмешке взгляд — дескать, поймаю! — и вся его напряженно вытянувшаяся фигура, будто от того, поймает он рыбешку или нет, зависело все счастье его жизни; весь его вид возбудил в Марине знакомое, но более отчетливое, чем раньше, чувство тревоги. Федор вдруг рывком подался вперед, разрезал воду рукой.

— Ах! — сказал он с придыханием. И сила и решительность почувствовались во всей его фигуре. Потом опять замер.

Марина шевельнулась, желая уйти, но Федор неожиданно повернул голову, смутился и, поспешно убрав ногу из воды, сказал, улыбаясь и чуть растягивая слова:

— Никак… не поймаю… Очень живая, понимаешь…

Быстрым движением вытер мокрые ладони о брюки и еще больше смутился.

Марина с минуту смотрела на него, вдруг легко и весело сделалось на душе. Такой смешной, такой смешной!