Андрей Снежков учится жить

Федор стоял на палубе и, крепко сжимая пальцами перила сетчатого барьера, с волнением смотрел на хмурую, в пенных барашках Волгу.

Три года не был Трошин на родине. По дорогам войны он прошел не одну сотню километров, он видел много больших и малых рек, форсировал Днепр и Одер и закончил свой боевой путь на Эльбе, но лучше русской красавицы Волги, ему казалось, не было на свете ни одной реки. На фронте Федор часто вспоминал и Волгу, и Жигули, и Яблоновый овраг с нефтяными вышками...

Трошин медленно прохаживался по пустынной палубе, продуваемой забористым ветром. Он подолгу стоял на носу, вглядываясь в затянутый сиреневой мглой горизонт, туда, где нечетко вырисовывались Жигулевские ворота — две гряды высоких гор, между которыми клокотала и бурлила хмельная полноводная Волга, привыкшая к простору и свободе.

Все трогало и радовало Федора: и необозримая ширина реки, и густо застроенные фабриками, заводами и рабочими городками берега, и стоявшие в воде великаны осокори, мимо которых шел пароход, борясь с быстрым течением и верховым ветром, и сам пароход, такой чистый и белый.

Трошин смотрел на преобразившиеся за эти годы волжские берега и все думал и думал о родной Царевщине, о Жигулевских нефтепромыслах и, конечно, о Машеньке, которая ничего не знала о его демобилизации.

Перед Трошиным вырастали громады гор, близкие с детства Жигули. Даже вот сейчас, в это пасмурное апрельское утро, когда горы казались мрачными, лилово-серыми, какими-то хаотическими нагромождениями (листья на деревьях еще не распустились, а полосы сосняка с темной хвоей как бы лишними мазками подчеркивали унылую картину), Федор был в восторге от Жигулей.

Немного в стороне от него стоял невысокий, располневший мужчина в модном синем пальто, что-то рассматривая в бинокль.

Как-то совсем неожиданно для себя Федор подошел к пассажиру в синем пальто и сказал:

— Разрешите на минутку...

— Пожалуйста, прошу, — проговорил тот и протянул Трошину бинокль.

Федор поднес к глазам бинокль и посмотрел на самые дальние хребты. До этого видимые словно в тумане, они сразу приняли четкие очертания и как бы приблизились. И вдруг на одной из оголенных вершин Трошин увидел... Неужели это была буровая вышка? Он повел бинокль вправо: еще один, точно спичка, тоненький штрих столбика. Это безусловно буровые вышки нового, Родниковского нефтепромысла, возникшего тут в его отсутствие.

— Вы, кажется, что-то интересное заметили? — полюбопытствовал пассажир, все это время наблюдавший за Трошиным.

— Да, буровые вышки! — хриповатым голосом ответил Федор, возвращая бинокль. От сильного волнения, охватившего все его существо, у Трошина совсем пересохло в горле. — Понимаете — нефтяные вышки. Там промысел. Жигулевскую нефть добывают.

Разведрилось, и на небе появилось солнце, но верховой ветер, начавшийся с раннего утра, все крепчал, набирая силу.

У подножия когда-то безлюдных гор с непроходимыми оврагами, заросшими осинником и орешником, теперь километра на два вдоль берега растянулись постройки промысла и рабочего поселка.

Посмотреть на Родники на палубу вышло много пассажиров.

— Анечка! — кричала высокая девушка в шелковом плаще, заглядывая в окно одной из кают. — Иди-ка скорее сюда.

— Что люди могут сделать, а? — заговорил стоявший рядом с Трошиным старик в очках, придерживая рукой шляпу. — Давно ли это место глухим считалось? По утрам лоси ходили сюда на водопой...

— Лоси? — переспросил старика его сосед слева — вихрастый паренек в лыжной куртке.

— Именно лоси, молодой человек! — сказал назидательно старик. — Здесь рядом заповедник. У нас не только лоси, но и дальневосточные пятнистые олени обитают... Несколько лет назад на добрый десяток километров вокруг такая тишина была...

— Не рады беспокойным соседям? — не удержавшись, спросил Федор.

— Почему же? — старик поднял голову, посмотрел на Трошина. — Скрывать не стану: промысел немного потеснил нас... Возможно, и еще потеснит, но у заповедника угодья большие. Здесь всем места хватит!

«Еще в сорок третьем тут везде, до самого берега, сплошной стеной деревья стояли», — вспоминал Федор, глядя на кирпичные здания мощных силовых установок, на нефтеналивные баки, расположившиеся на отшибе, на домики рабочего поселка, на груды кирпича, бревен, бочки с цементом. А буровые вышки стояли везде: и рядом с только что отстроенным гаражом, и неподалеку от глинобитных мазанок — временного жилья рабочих, и у подножия гор, и по оврагам. Две буровые даже забрались на самую вершину хребта. Белые клочкастые облака, проплывавшие над горами, вот-вот, казалось, заденут за макушки вышек, устремившихся вверх, к необъятному голубеющему простору небес.

«Это те самые, которые я в бинокль видел», — весело щурясь от яркого солнечного света, подумал Трошин, собираясь спуститься вниз, сойти на пристань. Но, оказалось, в Родниках еще не поставлен дебаркадер, а приставать к берегу было немыслимо при таких беляках. И пароход, не останавливаясь, пошел в Отрадное.

Прямо с пристани, взобравшись на попутный грузовик, Трошин отправился в Яблоновый овраг. Машина неслась по гладкой асфальтированной дороге, опоясавшей подножие гор, неслась с такой невероятной скоростью, что на мелькавшие по обеим ее сторонам белые столбики было невозможно смотреть.

— Давно проложили? — спросил Трошин пожилого рабочего, сидевшего на мешках с каустической содой.

— По осени, — ответил тот и, надвигая до самых бровей промасленную кепку, добавил: — Теперь нам нипочем непогода!

Федор собирался сначала повидаться с Авдеем Никанорычем Хохловым, но лишь показался промысел и машина поравнялась с первой буровой вышкой, оглушившей грохочущим лязганьем ротора, как он нетерпеливо постучал по фанерной крыше кабинки.

Спрыгнув на землю и поблагодарив шофера, Трошин торопливо зашагал к буровой. Одолев крутые мостки в несколько прыжков, он остановился у лужицы загустевшего глинистого раствора и жадным взглядом человека, давно истосковавшегося по любимой работе, охватил все сразу: и станок, и светлоглазого паренька у лебедки, и массивную тушу талевого блока.

Прислушиваясь к тяжелому громыханию цепей, к шумным вздохам грязевого насоса, Федор подумал о том, что где бы он ни находился в эти три долгих года разлуки с Волгой и Жигулями, он всегда с душевным волнением мечтал о возвращении в Яблоновый овраг. Вот эти счастливые минуты встречи с родным промыслом так часто грезились ему во сне!

И Федору неудержимо захотелось сейчас же взять в руки тормозной рычаг, подчинить своей воле сильные механизмы. Он шагнул к невысокому пареньку и громко прокричал, стремясь не выказывать своего волнения:

— А ну-ка, хозяин, разреши попробовать! Давно не приходилось!

Паренек уже раньше заметил молодого высокого военного в шинели нараспашку. Он даже пересчитал ордена и медали на его кителе, но делал вид, что занят своей работой и до незнакомца ему нет никакого дела. Но стоило Трошину запросто обратиться к рабочему, как тот сразу забыл о напускном равнодушии и весь растаял в улыбке. Он понял, что перед ним человек, которого война оторвала от бурильного станка, и уж готов был уступить Федору свое место у рычагов, как вдруг насупился. А что, если этот демобилизованный лейтенант, подумал паренек, совсем разучился управлять лебедкой? Долго ли тогда до беды?

Не глядя на Трошина, он спросил:

— Вы что, тут раньше работали?

— Да, бурильщиком. — Трошин ухмыльнулся. — Не веришь? А Хохлова Авдея Никанорыча знаешь?.. Так я у него в бригаде первую девонскую бурил.

— Кто не знает Хохлова! — проговорил паренек и опять заулыбался. — Его все нефтяники Второго Баку знают!

И, передавая Федору тормозной рычаг, он добавил, чуть покраснев:

— Смотрите, недолго. А то бурильщик скоро подойдет... Я-то ведь пока помбур.

— Какой забой? — спросил Федор.

— Семьсот шестьдесят метров. Нагрузку предельную держим.

Бросив взгляд на циферблат индикатора веса, Трошин сказал себе: «Когда с машины слезал... тогда определил: доломиты проходят. Так и есть!»