Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

Богородица зарыдал, забился в припадке. Лев упал на него, скрутил ему руки; Богородица извивался, хрипел, страшно скрипел зубами. На мгновение он утихал, потом снова начинал биться.

Наконец затих.

Он еще спал, когда Лев проснулся, тихонько соскочил на пол и открыл ворота сарая. Они были обращены к полю; по жнивью стлался клочковатый туман. Только у самого горизонта зажглось маленькое, невидимое до этого мгновения, облачко. Где-то солнце уже стояло высоко в небе, где-то уже началась жизнь, начались дневные заботы, но здесь, на краю зеленого оврага, с вершины которого были видны поля и деревушки, хутора и дальние рощи, — было еще сумрачно. Потом теплый солнечный круг поднялся над землей, и вдруг все засверкало, туманы испарились, загорланил петух, собака, свернувшаяся клубком в соломе, блаженно потянулась, загоготал гусь, вытянув к солнцу длинную шею, на речке блеснула золотая рябь, ветерок сдул с овсов и проса ночную росу.

В селе поднялся говор, застучали колеса, заржали лошади. Пастух щелкнул кнутом, точно выстрел прокатился по лощине и замер где-то в дальних камышах; пыль, улегшаяся за ночь и смоченная росой, высохла и побежала вслед за первой подводой. На токах уже плясали цепы, завывали барабаны молотилок. Начался день.

…Проснулся Богородица. Он не помнил о вчерашнем, щурясь оглядывался вокруг, прислушивался к шуму, наполнившему село.

Попадья позвала их завтракать. Они поели и двинулись в путь. Вскоре они были в Двориках.

Оказалось, что мать Богородицы уехала по каким-то делам в Тамбов, в доме осталась глухая кухарка Аксинья. Богородица этому обстоятельству откровенно обрадовался.

— Вот уж теперь мы насчет баб смекнем! — Он противно облизнулся, и Льву стало не по себе.

«Бога ищет и баб не забывает, — мелькнуло в мыслях. — Уж не сумасшедший ли он?»

Богородица водил его по селу, рассказывал о боях и пожарах во время антоновского восстания, показал дом Петра Ивановича.

— Да, — вспомнил он. — Помнишь, я давал тебе адрес Сторожева. Он бежал сначала в Румынию и служил там в сигуранце, потом перебрался в Польшу. Там он до сих пор служит в разведке, в дефензиве. Это точно, это мне по секрету сказали. Пригодился тебе его адрес?

— Нет, потерял.

И чтобы переменить разговор, Лев спросил:

— А это чья изба?

— Брата Петра Ивановича — Семена. Он председателем в здешней артели. Они тут затеяли сообща обрабатывать землю.

— Коммуна, что ли? — спросил Лев.

— Нет, до коммуны не дошло. У них и без того война идет. Погоди, мы еще на сход с тобой отправимся. Послушаем, как мужики ругаются.

После ужина Лев и Богородица вышли на крыльцо. Мимо поповского дома шел человек в военной форме. Он вел за руку мальчишку.

— Шельмец, — приговаривал он. — Я тебе покажу озорничать.

— Это вот и есть Ленька! — шепнул Богородица.

— Что ты? Ведь он молодым должен быть.

— Говорю — поседел.

Ленька остановился у крыльца, поздоровался с Богородицей и пристально посмотрел на Льва, словно что-то припоминая.

— Из города? — спросил он, свертывая цигарку.

— Оттуда.

— Жарынь-то какая, благодать. Да не верещи ты, — цыкнул он на мальчика — тот стоял, ухватившись ручонкой за отцовскую рубаху, и хныкал.

— Хороша погода.

— Почем хлеб в городе?

Богородица ответил.

— А ты что, на побывку приехал?

— Вот их хочу к себе перевезти. И так забот полно, а я тут еще в артельные дела ввязался.

— Как там у них?

— В артели-то? Они себе землю, ту, что вокруг озера, требуют. Земля сторожевская, а они все — красные партизаны. По праву им принадлежит земля. Так нет, уперлись, кулаки чертовы. Не дадим, кричат, больно-де жирны, и озеро им, и землю им.

— Жадничают.

— Не говори. Как волки вцепились. И кто? Пантелей Лукич да Селиверст Петров. Чуть не в драку. Бандитское семя. Зря я их в антоновщину не стукнул.

— Это что за Селиверст? — безразлично спросил Лев.

— Заместителем председателя бандитского комитета был, — ответил Ленька. — И тогда над нами глумился, и сейчас глумится. Ох, шкура! Не знаю, что это с ними канителятся. Ну, пойдем! — Ленька взял сына за руку.

— Как Наташа? — спросил Богородица.

Ленька махнул рукой.

— Плохо. Две недели здорова, месяц больна. Измучился.

— Ты бы ее в город повез.

— Вот хочу взять к себе в часть. Лечить буду. Ну, прощайте.

— Н-да, — протянул Лев. — Вот так стегануло Леньку!

Темнело. В селе кончили ужинать, девки собирались «на улицу». Где-то уже пели под гармошку.

— Идем, — предложил Богородица.

Вдоль Большого порядка шла «улица». На бревнах против школы сидела толпа. Гармонист играл «страдание», девушки пели:

Едва успевала окончить прибаску одна, другая затягивала свою:

Третья пела следующую:

Лев давно не слыхал прибасок; он, улыбаясь, слушал состязание девушек:

Лев оглянулся, Богородица исчез.

«Вот подлец, — подумал Лев. — Кралю ищет».

— Мишка! — крикнул он. Ответа не было.

Другая пела:

Состязание длилось больше часа. Казалось, запас прибасок у девушек неиссякаем. А гармонист все так же скучающе, положив голову на гармонь, выводил «страдание».

Лев поискал среди девушек и парней Богородицу, не нашел и побрел по селу. У речки он встретил новую «улицу». Эта направлялась в соседнее село. Впереди шагал гармонист, по бокам его, словно охрана, шли певуньи. Остальные растянулись по дороге, спорили, грызли семечки, притоптывали каблуками.

Сзади шли мальчишки; они орали прибаски, изображали взрослых. Одного из них мать тащила домой, подгоняя шлепками. Парнишка визжал и вырывался.

— Ой, не буду, ой, не буду, маманя!

— Подлец, — ворчала мать. — Безотцовщина! Вот я тебе. Был бы дома отец, он бы с тебя шкуру содрал!

Лев шел вслед за матерью и сыном. Женщина вошла в дом Сторожева.

«Уж не Митя ли это?» — подумал Лев.

— Привела? — спросил кто-то из темноты хриплым голосом.

— Привела. Ты бы выпорол его, Андриян.

— Пори сама! Митька! — послышался опять тот же голос. — А, Митька, в ночное поедешь?

— Не по-е-еду!

— Я вот те не поеду, шельмец. Я тебе не мать, враз выпорю.

— А я убегу.

— Я те убегу. Ну, кому сказал? Марш спать, разбужу рано.

Голоса утихли.

«Мальчик, видать, в отца пошел — с норовом», — подумал Лев и решил завтра же увидеться с женой Сторожева.

В темноте он наткнулся на каких-то женщин; они сидели у крылечка, неторопливо разговаривали, щелкали семечки.

Лев подсел к ним.

— Кто это? Ваня, это ты?

— Нет, не Ваня.

— Незнакомый?

— Незнакомый.

— Он с поповичем из города приехал. Я его давеча видела. Так, что ли?