Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

— Я кое-что делаю.

— Это пустяки. Не в молокососах дело. Я говорю об активных силах. Старое инженерство. Крепкие мужики. В соседней — Тамбовской губернии полно эсеров. Есть они и здесь, их надо найти. Бывшие антоновцы, колесниковцы…

— Слушаюсь. У меня вопрос. Разрешите?

— Да.

— О троцкистах. Разве установка новая?

— Установки меняются в зависимости от многих причин.

— Они провозглашают лозунги отнюдь не те, которые нужны нам…

— Еще Герцен сказал: «Прежде чем он дойдет до опасных мыслей, он будет командовать ротой…»

Лев не мог удержаться от смеха. Апостол довольно усмехнулся.

— Итак…

— Я буду стараться.

— От вас зависит дальнейшее.

— Ну, это, знаете, слишком! Я ничего не требую. Я работаю не ради.

— Нас не интересуют ваши лирические переживания. Деньги у вас есть?

— Как будто бы…

— Наполняйте по возможности кассу.

— Гм…

— Что — гм?.. Разве в городе нет кассиров? Или нет банков?

— Слушаюсь.

— Крепче, тоньше, шире. У вас не район, а золото. До свиданья!

Апостол бросил папиросу и не спеша направился к вагону. Поезд ушел через минуту…

Отъезд Льва в Дворики был ускорен Богородицей. За годы, которые Лев провел неведомо где, Богородица стал еще незаметней. Он тоже работал в театре, тихо сидел в суфлерской будке, копался дома в богословских книгах, на досуге записывал что-то в тетради, был молчалив, проворен, умел всем угодить.

Богородица обрадовался приезду Льва — он возлагал на него особые надежды.

В один из воскресных дней он зашел к Льву.

— Знаешь, кого я сейчас встретил? — сказал он.

— Ну?

— Сергея Ивановича Сторожева.

— Да что ты?

— Серьезно. Разве ты не знаешь — он здесь секретарем губкома партии. Недавно приехал.

— Что он за человек? — спросил Лев.

— Железный. Их три брата, — что ни брат, то фигура. Один — большевик, другого, Петра Ивановича, ты знаешь. Третий — убежденный середняк. Дубы!

— И дубы падают! — сказал Лев.

Богородица смеялся беззвучно.

— Лев, а Лев, — сказал он.

— Ну?

— А что, если Сергея… того…

— Договаривай.

…убрать?

Лев повернулся к Богородице. Тот широко раскрытыми водянистыми глазами глядел на Льва. Этого мертвенного взгляда Лев не переносил.

— Отверни морду! — закричал он.

— Он моего батьку в Соловки сослал.

— И плевать! Не суйся в чужое дело.

— Его убить надо!

— Вот дурак. Ну и дурак. Убьешь — нового посадят. А тебя — к стенке.

— Бог поможет — не поставят, — угрюмо пробубнил Богородица. Он сидел все так же неподвижно.

— Дубина. Какому же ты теперь богу молишься?

— Я пойду. — Богородица поднялся.

— Стой! Если ты, — прошипел Лев, — хоть пальцем двинешь без меня, — смотри. Ты меня знаешь!

— Лев, а Лев, — зашептал Богородица. — Тебе, что, жалко его?

— Сейчас не время, Миша. Его без нас уберут. А не уберут — я о тебе не забуду… Пожалуйста, работай.

Богородица подошел к двери, постоял около нее, подумал что-то и сказал:

— А истину я нашел.

— С чем и поздравляю, — буркнул Лев и принялся за галоши.

— Истину только я знаю. Ты еще за ней прибежишь. А я тебе тогда шиш покажу.

Он вышел, но через минуту возвратился назад. Лев изумленно посмотрел на него.

— Чего тебе?

— Слушай, Лев. Театр закрывают на ремонт, я хочу ехать в Дворики. Поедем вместе? По старым местам походим!

— Это мысль.

— Дней на десять. Отъедимся, отоспимся. С девками побалуемся.

— Увлекательно говоришь. По девкам-то, видать, скучаешь больше всего?

— Да как сказать…

— Знаю я вашу жеребячью породу. У нас в Пахотном Углу попович с четырнадцати лет баб в омет водил.

— А бабы-то у нас какие! Крупитчатые. Не то что городские.

— Ну, брат, умей выбрать. И здесь есть бабы всякого сорта.

— Поедем?

— Вероятно, поедем.

— Дней через десять, ладно? Собирайся.

— А что мне собираться? Пальто в руки, и вся недолга.

— Да, новость есть, — вспомнил Богородица. — Вчера Андрей и Джонни вызвали Николу в беседку. Мы, говорят, больше ждать не хотим. Либо ты расскажи нам о своих планах, либо мы пойдем к Льву.

— Так и сказали?

Опанас говорит: «Губите вы себя! Кому, говорит, доверяетесь, — авантюристу?» А Андрей ему в ответ: «Лучше с авантюристом, чем с тобой!»

— Ловко!

— Ребята к тебе сегодня хотят прийти. Для разговора.

— Приходи и ты!

— Ладно.

Вечером Лев почувствовал головную боль. Это его встревожило. Боли приходили теперь очень часто и с каждым разом были все мучительней. Лекарства не помогали, докторов Лев не любил. Он ложился в таких случаях в постель.

Комнату заволакивал вечерний сумрак. Мимо окон проходили люди, тени их проползали по серому потолку. Эти уходящие тени вызывали в Льве глубокую тоску. Потом серое марево за окном стало гуще, тени исчезли, тьма втянула в себя углы и очертания предметов.

Лев лежал навзничь. Вверху, в глыбах тьмы, свисавшей с потолка, появлялись и исчезали желтые и зеленые пятна. Они не пропадали, когда Лев закрывал глаза, опускались к нему и снова поднимались, кружились и поминутно меняли очертания. Лев лежал несколько часов. Длинной, нудной чередой тянулись бесформенные, клочковатые мысли.

По временам он слышал какие-то гулкие удары. Он прислушивался и ничего не понимал. Лишь потом, когда боль утихла, он догадался, что это били часы в столовой. Он забылся, пока в пустоту не вплелась однообразная мелодия.

За стеной играли на гитаре. Лев повернулся на бок, кровать под ним заскрипела. Гитара смолкла, и Лев услышал, что его окликают. Он не ответил, потому что моментально заснул, и все это — и звенящая мелодия гитары, и тихий голос, окликнувший его, — показалось ему сном. Потом в дверь кто-то тихо и настойчиво постучал.

— Кто там? — спросил Лев.

— Это я, Юля. Можно к вам?

Прежде чем Лев ответил, дверь скрипнула, во мраке обозначилось белое пятно. Юля села на кровать.

— Болит?

— Болит.

— Бедненький! — Юля положила на голову Льва руку и стала тихо перебирать его волосы. — Вам компресс, может быть, сделать, а? Какая у вас горячая голова, так и пышет, словно плита!

Она поцеловала его в висок.

— А если муж нагрянет? Он же меня изувечит, ваш Николенька.

— А я с ним сама управлюсь, вы не бойтесь. Да и что особенного? Ну, пришла, ну, поцеловала! Скучно мне одной! Вот опять уехал. Два дня дома, сорок в разъездах. Тоже, муж!

В столовой пробили часы.

— Ой, уже десять. Как я долго валяюсь? Юленька, зажги свет!

— Не надо, Левушка. Я хочу побыть с тобой.

— Юленька, милая, я есть хочу. Поставь самовар. Мы попозже с тобой что-нибудь придумаем. Ладно?

— Ладно! — покорно согласилась Юленька и, вздохнув, прибавила: — А ведь к тебе давеча кто-то стучался. Я сказала, что болен. Обещал зайти позже.

— Ну, вот видишь.

Он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Юленька ответила ему десятком торопливых, жадных поцелуев.

— Ну, ну, знаю. Хорошенького понемногу. Я выйду на улицу, проветрюсь. Ты тут приберешься?

Юленька тряхнула головой.

— Ну, вот и хорошо! — Лев отстранил ее от себя, накинул на плечи полушубок и вышел на улицу.

Холодный ночной воздух освежил его. Льву сделалось весело и легко. Он хотел было пройтись по улице, но услышал за воротами приглушенный разговор.

— Во всей этой чертовщине, — говорил Джонни, — меня смущает одно обстоятельство…

— Что же? — допытывался Андрей.

— Меня смущает, знаешь, некоторая, по-моему, подлость. Как-никак, а мы поступаем скверно. Не спросясь никого, идем к Льву.

— А, дурак! — вскипятился Андрей. — Нечего было сборы собирать. Да ну вас к лешему! Надоела мне эта канитель. — Андрей нервно чиркал спичкой, она не зажигалась, и Андрей злился все больше.

— А потом, — тянул Джонни, — черт его знает, как он нас встретит. Пожалуй, еще острить будет. Здравствуйте, дескать, пришли просить совета, сами-де глупы, своим умом не можете дойти.