Огненная земля

Убитые, на которых они натолкнулись, были сложены на восточном склоне рва: задымленные, оборванные и раскромсанные люди с оскаленными ртами и обострившимися носами. Бескозырки были положены на грудь и судорожно прихвачены пальцами.

Рыбалко на секунду задержался.

— Хлопцев яких побили! — простонал он.

Рьгбалко сразмаху прыгнул в траншею, где отбивали атаку автоматчики.

Букреев очутился в траншее рядом с ним. Надо было разыскать Батракова, выяснить обстановку, узнать, где требуются подошедшие резервы. Помог Горбань, спешивший к ним от Батракова.

— Туда! — закричал он, налетев на Букреева. — Туда, товарищ капитан.

По внешнему виду Горбаня можно было определить, насколько за каких‑то полдня износились защитники плацдарма. Не расспрашивая Горбаня, Букреев побежал вслед за ним. Он вспомнил Куникова, и величие приближающегося подвига охватило все его существо. Он знал: его видят моряки «таранной роты». Рыбалко несколько отстал, подбирая своих людей. Манжула только на сотом метре проскользнул вперед и бежал, вобрав голову в плечи. Потом Рыбалко сблизился с ними.

— Немцы вже в окопах, — хрипло орал он, — в окопах!

Букреев чувствовал свое сердце. Стук бегущей по артериям крови бил в виски, в затылок. Сердце как будто вырывалось. Он прислонился к стенке окопа.

— Атаковать сверху, — прокричал он Рыбалко. — Расширить фронт удара.

Он боялся, что его не поймут, и повторил приказание. Рыбалко глянул на него остановившимся взором; вначале он и в самом деле не понял его, но потом широко осклабился и, помогая себе автоматом, выбрался на гребень.

Топот тяжелых ботинок и какой‑то рев пронеслись вблизи Букреева.

Передохнув, Букреев побежал снова вперед. В тумане он узнал Горленко, ставшего на колени у пулемета и что‑то кричавшего.

Дальше Букреев видел спины людей, то нагибающиеся вперед, то отскакивающие, сернистую гарь, налитую в траншеи, разрывы гранат, сразу оглушившие его.

Кондратенко обогнал Букреева, что‑то прокричал и за ним вломились моряки «тридцатки».

… Анализируя потом свой первый бой, свое первое непосредственное участие в «мясорубке», Букреев не мог точно сказать, убил ли он лично кого‑нибудь. Ему пришлось стрелять по фигурам в чужих мундирах, бежавшим по полю, он сшиб кого‑то прикладом и почувствовал под ногами хруст обмершего человеческого тела. Он кричал до хрипоты, потому что все кричали. Он знал, что кричал зря, никто его не слушал, все уже совершалось помимо команд. Все шло само собой, ибо все было подготовлено раньше. Если бы не было предварительного опыта у моряков его батальона, если бы он не закрепил его подготовкой в Геленджике, если бы люди не верили друг в друга, то они не выбили бы немцев из рва, они бы не сумели переломить также опытную военную силу противника.

Выбив немцев из рва, решили исход первого дня. Единственная позиция (дальше было море) сохранилась.

Немцы сразу же пошли в очередную атаку. Но у защитников плацдарма теперь был поднят воинский дух. Теперь каждый снова сражался за десятерых. Люди шли на танки и, одобренные восхищенными взорами товарищей, взрывали машины и зачастую умирали. В первый день родились первые в батальоне Герои Советского Союза.

Батраков разыскал Букреева, подполз к нему и, схватив его обе руки, пожал их.

— Дружище, чертило, — орал он ему в ухо. — Вот во–время ты. Чуть в ящик не сыграли!

Впервые произнесенное «ты» было так понятно и уместно. Букреев взял у кого‑то папироску (свои подмокли), покрутил ее в руках и, прикурив, затянулся. Закружилась голова. Он ничего не мог отвечать сейчас. Голос сорвался совсем, а Батракову нужно было каждое слово кричать, чтобы он услышал. Они любовно смотрели друг на друга, и Букреев улыбался своей милой «гражданской» улыбкой.

— Все же мы их того, — сказал Букреев, ласково вглядываясь в Батракова.

— Я же говорил, начнем, и будет все ясно и понятно… Что у тебя на носу, Букреев?

— На носу?

Батраков пощелкал себя по кончику носа.

— Нос тебе оцарапало. Чепуха! Сколько железа летит кругом и только чуть–чуть кончик носа, а? Смешно прямо…

Букреев провел ладонью по носу, обнаружил кровь.

— Ничего, что оцарапало.

— Что ты? — наклонившись к нему, переспросил Батраков.

— Ничего, говорю.

— Я думал ты что‑нибудь другое. — Он погладил свои колени. — Набегался я, Николай Александрович. Ноги не носят… Сижу за весь день в охотку. А конца–края пока нет. Все же решили нас вытурить отсюда… Ложись!

Вслед за криком Батракова «ложись» снаряд поднял вверх землю и камни. Лежа на пожелтевшей траве, Букреев с тревогой в душе наблюдал, как закрутилось бурое курчавое облачко, как разнесло от конуса взрыва осколки, и на него, больно ударяя по спине, упала земля. Он чувствовал, что на этот раз пронесло, и вместе с радостью пришло чувство страха. За первым должен последовать второй снаряд; вероятно, их группу заметили и накрывают. Надо скорее выкарабкаться и приспособиться где- нибудь в другом месте. К нему подполз Манжула и принялся его раскапывать, отбрасывая под себя горстями землю.

— Комиссара, комиссара, — прикрикнул на него Букреев.

Но комиссар уже без посторонней помощи выбрался из завала. Отплевываясь и отирая шею фуражкой, он оглядел комбата внимательными глазами.

— Кажется, ты опять ничего, — сказал он, — надо нам разбегаться. Если двоих сразу накроет, — непорядок.

Батраков перекинул на плечо автомат.

— Я буду во второй роте, а ты пока здесь, а потом надо находить КП, Букреев. Тебе не стоит рисковать.

Распаханная снарядами, земля дымилась как подожженная. Парные запахи мешались с гарью взрывчатки. Здесь не так давно люди пасли коз и коров, на пригорках резвились детишки–пастушата, пиликая на свирель- ках, на прибрежье сушили сети и выносили в ивовых корзинах живое серебро сельдей, кефали и султанки.

В цепи участилась стрельба, и приятные уху звуки стрельбы из своих автоматов переплетались с длинными и однообразными, татакающими очередями немецких магазинов–рожков. Невдалеке от Кондратенко стреляла Таня. Букреев давно наблюдал за ней, но Батраков только сейчас ее заметил.

— Не в свое дело! — прокричал он комбату. — Не в свое дело влезла.

Батраков ушел и следом за ним, цепляя локтями за стенки окопа, подошел Курилов.

— Лейтенант Курилов прибыл по вашему приказанию, товарищ капитан.

— Я хотел вместе в вами обойти наших…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Внимательно присматриваясь к утомленному лицу Курилова, Букреев выслушивал его соображения о переходе батальона к обороне. Письменное приказание комдива было подписано также Степановым, с короткой его припиской: «Осмотритесь и развивайте укрепления. По–моему ров пристрелян и потому так велики потери, о которых вы сообщаете».

Курилов замолчал. Букреев умостился поудобнее и принялся набрасывать на бумаге схему обороны. Еще не пришедший в равновесие после рукопашного боя, Курилов рассеянно следил за карандашом, рисующим овальные круги, заштрихованные косыми линиями, клеточками и пунктирами. Трудно было сосредоточиться на этих кружочках, когда попрежнему тряслась земля, били скорострельные пушки, а прибежавший от автоматчиков моряк горячо просил разрешения отрывать сап, чтобы выручить их командира роты, попрежнему лежавшего впереди окопов. На выручке Цыбина уже было потеряно четыре человека и Букреев запретил до темноты вести сап. Курилову казалось странным такое жестокосердие Букреева по отношению к лучшему командиру роты, которого всегда ценил комбат. Букреев заканчивал разрисовку кружков.

— Смотрите внимательно сюда, — кончик, карандаша постучал по бумаге. — Надо проследить вам и строго проследить, чтобы было именно так.

— По боевому уставу пехоты?

— По боевому уставу, — глаза Букреева потемнели, — придумывать ничего не будем. Недостаток наших позиций в том, что мы сидим во рву, заготовленном для нас противником, и теряем людей.