Председатель (сборник)

В приемной Миша показывает свое заявление товарищам. Те смотрят и разражаются громким хохотом.

— Силен Мишка! Вот это выбрал специальность!

— Да объясните, черти!

— В полиграфический надо было, дубина!

Миша выходит из правления не один — его конфуз отбил охоту к продолжению образования еще у нескольких ребят…

— …Другим-то справки дали! — сухо блестя глазами, укоряет председателя Нюра.

— Борька на архитектуре, сама знаешь, помешанный, а Танька сызмальства всем деревенским кошкам клистиры ставила и лучше иной знахарки людей травами лечила. Тут страсть души. У Веры редкий голос, а Маша на агронома пошла значит, не к нам, так в другую деревню вернется. А у тебя какая страсть, какой талант? Лишь бы в город сбежать! Сама же говорила: не выйдет в иняз, так хоть в аптекарский.

— Я что, не могу себе судьбу выбирать?

— Нет.

— Это почему же?

— Потому что соплячка, потому что сама не знаешь, чего хочешь. Вот когда Ваську защищала, ты знала, чего хотела, а сейчас просто с жиру бесишься, легкой жизни захотелось!

— А может, вы мне сейчас всю судьбу ломаете?

— Нет. — Трубников улыбнулся. — Ломать-то нечего. Послушай меня серьезно. Если я тебя отпущу, значит, я как бы признаю, что любая, самая шальная, случайная жизнь в городе будет лучше, чем наша жизнь. Я не могу с этим согласиться. Иначе зачем я сам небо копчу? Нет, всем, что во мне есть, я убежден, что ты можешь быть счастливой и будешь счастливой здесь!

На лице Нюры — смешанное выражение обиды, удивления и какой-то стыдливой нежности. Видимо, еще никто не говорил с ней так. Закусив губы, с глазами, полными слез, она выбегает из кабинета.

— Следующий! — кричит Трубников, усмехаясь про себя.

Никого. Он подходит к двери, открывает ее.

В приемной пусто.

* * *

Вечер. В доме Трубниковых.

— Присядем на дорогу, — говорит Надежда Петровна Борьке, опускаясь на краешек лавки.

Мужчины — Трубников, Кочетков и одетый по-дорожному Борька — молча садятся на лавку.

Надежда Петровна со вздохом встает и идет к двери.

У крыльца уже ждет колхозный вездеход, где сидят три девушки — будущие студентки — и неизменный Алешка Трубников.

— Скорее, Борис, опаздываем! — кричит ему Вера Звонарева.

Борис кладет в «газик» чемодан и возвращается к матери. Они обнимаются крепко-крепко. Надежда Петровна изо всех сил сдерживает слезы.

— Пиши! — просит она.

— Ну, счастливо, Борис, — нарочито суховато говорит Трубников. — Веди себя не кое-как!.. — Он протягивает пасынку руку.

— До свидания, — говорит Борис и неожиданно для самого себя добавляет: — отец…

Они поцеловались. Борис пожал руку Кочеткову.

— Какие существуют ордера колонн? — с улыбкой спросил Кочетков.

Борис засмеялся и побежал к машине.

«Газик» рванул с места и вскоре исчез вдали…

* * *

Обком партии. Идет совещание, посвященное итогам сельскохозяйственного года. Кроме первого секретаря Чернова в кабинете находятся Калоев, заведующий отделом культуры обкома, Клягин и другие партийные работники.

— Все сроки вышли, — говорит Чернов. — Область должна рапортовать о хлебосдаче… А чем мы можем похвалиться? Как ни округляй, картина тусклая… — он ворошит какие-то бумажки на столе. — Скажи, товарищ Клягин, неужели ты все добрал?

Клягин разводит руками.

— Все, товарищ Чернов, и еще немножко… — Он потупил голову.

— Чепуха! — раздается резкий голос Калоева. — Есть в районе хлеб!

Чернов удивленно повернулся к нему, Клягин поднял голову, моргает глазами.

— Нам точно известно, что колхоз «Труд» утаил зерно, — отчетливо говорит Калоев. — Не верите — в закромах поищите!

— Так это на трудодни оставлено, — тихо говорит Клягин.

— Раз такое положение в области, надо предложить Трубникову сдать зерно, — решительно заявляет Калоев.

— Как в других колхозах, — поддакнул заведующий отделом культуры.

— Да знайте же меру, товарищи! — вскипел Чернов. — Одни бездельничали, другие вкалывали на совесть — нельзя всех под одну гребенку стричь!

— Трубников хочет баранку кушать, а рабочий класс не хочет баранку кушать? — будто для себя говорит Калоев.

— Колхоз «Труд» выполнил план хлебосдачи на сто восемьдесят процентов! И если Трубников запланировал зерно в оплату трудодня, что ж…

— Трубников, Шмубников, — бормочет Калоев словно в легком трансе. Товарищу Ста-ли-ну рапортуем!.. При чем тут Трубников?..

* * *

Раннее утро. Дверь в кабинет Трубникова распахнута, мы видим его из приемной. Он сидит у окна, подперев голову рукой. За окном моросит сентябрьский дождик, будто слезы ползут по стеклу. С равными промежутками мимо правления проносятся тяжелые грузовики, высоко груженные мешками с зерном.

В правление заходит Прасковья. Долго, жалостливо глядит на Трубникова и бесшумно выскальзывает прочь Трубников не заметил ее — взгляд его намертво прикован к окну…

Хозяйственный двор колхоза. Уныло моросит дождь. У склада зерна люди в зеленых ватниках задергивают брезентом мешки, загруженные в трехтонку.

У одного грузовика, уже готового к отправке, захлопывают задний борт. Стоя возле кабины, Кочетков получает от начальника автоколонны накладную.

Семен Трубников запирает ворота опустевшего складского помещения.

— Ты чего домой не идешь? — окликает его Доня. В дождевике и высоких резиновых ботах, с кошелкой в руке, Доня, видимо, наладилась за покупками. Семен подошел к супруге.

— Зерно сдавали, нешто не видишь? — Он кивает на грузовики.

— Ладно брехать-то! Зерно когда еще сдали!..

— Значит, не все сдали, — степенно говорит Семен.

— Господи! — Доня закусила нижнюю губу. — Это ж наши трудодни вывозят!..

— Tc!.. Дурища!.. — Семен боязливо оглянулся на людей в зеленых ватниках. — Начальство знает, что делает… А мы… Мы и без Егорова хлеба проживем.

— Да как же он на это пошел? — с болью, но понизив голос, произносит Доня.

— Так его и спросились! — Он понижает голос до шепота — и в самое ухо жене — Это ему Калоев подстроил., за студентов. Только смотри. Тсс! — И громко, мстительно говорит Семен: — Нехай и в «Труде» люди за палочки вкалывают.

— Надо же!

— Это еще что! — довольный впечатлением, говорит Семен. — Его вовсе хотят из партии турнуть!

— …Врешь?! — говорит Доне ошеломленная продавщица сельмага, рябая деваха в перманенте.

Доня стоит у прилавка в окружении жадно любопытствующих слушательниц.

— Очень надо! По всей области звон идет, одни вы дуры темные…

— Чего же все-таки от него хотят?

— Ясно чего! Или, говорят, к законной жене вертайся, или партийный билет на стол!

— Неужто так и сказали?

— А вы думали, за двоеженство по голове погладят?

В магазин вошла Надежда Петровна. Она слышала последние слова, и смуглое лицо ее матово побледнело. Но ее никто не заметил.

— А Егор Иваныч что, — интересуется продавщица, — к брошенке вернется?

— Не… он Надьке преданный, — тихо замечает Полина Коршикова.

— Преданный, не преданный… Партийный билет-го один, а такого добра, как Надька, хоть завались!.. — ехидничает Доня.

— Донь… — толкнула ее в бок старуха Самохина, глазами указывая на вошедшую.

— А плевать я на нее хотела! — закусила удила Доня — Не уважаю! Вцепилась мужику в портки, и пропадай все пропадом!..

— Грязная ты! — проговорила Надежда Петровна.

— А все чище тебя! — с торжеством отозвалась Доня. Надежда Петровна, поникнув головой, повернулась и пошла к выходу.

Полина Коршикова нагнала ее, обняла за плечи.

— Это все неправда… неправда… Ну скажи, Поля? — в отчаянии спрашивает ее Надежда Петровна. — Ведь Егор не стал бы от меня скрывать?

Но Полина молчит, отводя глаза.

* * *