На Сибирском тракте

— Надо выделить место для статьи о сплаве леса.

— Хорошо. Ну, пожалуй, и хватит. В нашем распоряжении два дня. В субботу надо отпечатать газету.

— Э, совсем забыл!.. У печатной машины, лешак ее дери, опять сломался шатун.

— Что?

Сергей схватил телефонную трубку.

— Что вы хотите делать? — приподнялся с дивана Алексеенко.

— Надо немедленно вызвать из области механика.

С городом Сергею удалось поговорить только под вечер. Работники Полиграфиздата обещали завтра же направить механика, а в конце мая отгрузить плоскопечатную машину.

Сергей положил трубку и снова поднял. Звонил секретарь райисполкома.

— Привет, товарищ Матвеев! Который раз собираюсь поговорить с вами, но все не удается. Статейка о депутатах сельсовета добрая получилась. И вообще газету будто с головы на ноги, поставили. Вы меня слышите?..

— Можно? — В дверях стоял старик в грязных сапогах. — Я из колхоза «Искра». Счетоводом там… О механизаторах бы наших написать, которые на севе… У нас особенно здорово Ветер работает.

— Какой ветер?

— Фамилия такая.

— Пожалуйста, садитесь, пишите.

— Да у меня плохо получается.

— Ничего, как выйдет.

— Да, говорю, плохо…

— А вы напишите своими словами, так, как вы рассказывали бы знакомому.

— Или уж ладно… Потом как-нибудь.

— Погодите! — крикнул Сергей и сам испугался своего голоса. — Садитесь рядом со мной. Напишем вместе.

Пока Сергей помогал счетоводу писать заметку, ему позвонили из райкома партии и с почты.

Не успел выйти из кабинета счетовод, очень довольный, что заметка была наконец написана, как в дверях показалась женщина.

— У меня к вам важное дело, товарищ редактор. Пропесочить тут надо одного. Покрепче.

Сергей уже понял, что до вечера ему из редакции не уйти. «Ничего, ничего», — пробормотал он и, свертывая цигарку, спросил:

— Так кого, говорите, надо пропесочить покрепче?..

КАТАЛОВ И МУРАВЬЕВ

Николай Кузьмич пришел на разбегу в начале девятого. В последние дни у него было скверное настроение. То и дело появлялись неприятности по работе, он возвращался домой с больной головой, без всякой охоты ужинал и вскоре ложился спать. Ночью часто просыпался, ворочался с боку на бок, вздыхал, вставал на рассвете и до времени шел на службу.

Сегодня ожидался трудный денек. Надо было подготовиться к выступлению, подобрать кое-какие факты, цифры. Завтра сессия городского Совета. Николай Кузьмич выступал на всех сессиях, совещаниях, да и везде, где только было можно. Говорил он звучным, уверенным голосом. Часто использовал пословицы, поговорки, любил немного пошутить на трибуне, так сказать для разрядки.

Он заранее писал тексты выступлений и отпечатывал их на машинке. Так лучше. А то вылезешь на трибуну, скажешь что-нибудь не то, а потом оправдывайся. Николай Кузьмич считал, что выступления приносят ему неоценимую пользу. Выступающего все видят и все слушают. Значит, его запоминают. А это уже само по себе хорошо. На трибуне человек может показать свои знания, наблюдательность, проявить нетерпимость к недостаткам. Часто выступающий человек производит впечатление деятельного. Трибуна страшна только умственно убогим. А Николай Кузьмич чувствовал себя на трибуне легко, уверенно.

Сегодня о многом надо было подумать. А главное — о Каталове. Директоре кинотеатра Каталове. Пора было полным голосом сказать о его недостатках. Но все дело в том, как лучше сказать? С чего начать?

Неожиданно громко зазвонил телефон. В трубке послышался басок председателя горисполкома. «Чего это он сегодня так рано пришел?» — подумал Николай Кузьмич, но, посмотрев на часы, убедился, что был уже десятый час.

— Послушайте, товарищ Муравьев! На директора кинотеатра Каталова поступают жалобы. Вчера мне звонил Казанцев, начальник милиции. Он просил Каталова продать два билета, а тот отказал ему в резкой форме. И ранее до меня доходили слухи, что Каталов слишком уж горячится. Что ты мне на это скажешь?

— Я знаю об этом, Владимир Васильевич. Казанцев требовал, чтобы ему продали два билета, а билетов не было. Казанцев, конечно, неправ, Владимир Васильевич. Он пытался приказывать. Так ведь нельзя. Но директор кинотеатра должен был вежливо разъяснить ему, что билетов, к сожалению, нет. Ведь кто-кто, а работники учреждений культуры должны обладать максимальной выдержкой и во всех случаях показывать вежливость. Так ведь, Владимир Васильевич? Конечно, так. А Каталов стал выкрикивать грубости, оскорблять Казанцева, называть его чинушей.

— Казанцев не говорил мне об этом.

— Ну… Ну все равно, Владимир Васильевич. Каталов, это самое… ведет себя вызывающе. Я уже давно хотел доложить вам об этом. Как мне кажется, Каталову лучше бы работать в какой-нибудь хозяйственной организации. Но не в кинотеатре. Будет полезнее для дела, Владимир Васильевич, перевести Каталова на другое место. Тем более, что на этой должности он, по сути, ничем не проявил себя. С управлением культуры я договорюсь. Может быть, поговорить с кем-нибудь из хозяйственников? Как ваше мнение, Владимир Васильевич?

— Ну, это уж слишком! По-твоему выходит, что Каталова надо убрать с должности директора кинотеатра.

— Наверное, я не совсем правильно выразил свою мысль, Владимир Васильевич.

— Да чего там неправильно! Легче всего столкнуть человека, избавиться от него. Надо работать с людьми. И ты неправ, говоря, что он ничем не проявил себя. Работает он, по-моему, не так уж плохо. Хорошо отремонтировал здание кинотеатра. Кинокартины стали демонстрироваться нормально: звук чистый и… пленка не рвется. Жалоб на кино сейчас нет. Но ты с ним все же побеседуй как следует. Видимо, он не в меру горяч.

Николай Кузьмич сидел, низко наклонившись над столом, весь сосредоточившись, и изредка вставлял: «Слушаюсь, Владимир Васильевич… Хорошо… Все будет сделано».

Положив трубку, он выпрямился. Морщины на его лице расправились, губы поджались. Он сразу стал старше, солиднее. Закурил. И, снова сняв трубку, заговорил:

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! Как идут дела? Так, так. Хорошо. Ну, какие меры приняли к кассиру Виноградовой? Она у вас несколько раз опаздывала на работу. Еще лучше было бы дать ей строгий выговор. Нечего церемониться. Всякий нарушитель дисциплины пытается подыскивать объективные причины. Не может быть никакого оправдания человеку, который опаздывает на работу и заставляет ждать себя.

Я еще вот что хотел сказать вам, Дмитрий Сергеевич. На вас Казанцев жалуется. Кому? Да Владимиру Васильевичу. Я понимаю, что Казанцев неправ. Но все же старайтесь при любых условиях вести себя сдержанно. Наша с вами работа требует этого. В душе иногда, бывает, кипит, хочется всячески отругать человека, а разговариваешь с ним спокойно… Что? Привыкли говорить, что думаете? Гм. В принципе это качество, конечно, хорошее, но в отдельных случаях оно может принести только вред. Ну хорошо, хорошо. Надеюсь, вы поняли меня. Я только что разговаривал с Владимиром Васильевичем. Он сказал, чтобы я строжайше предупредил вас. Владимир Васильевич очень недоволен вашим поведением. Вот так. Вам, видимо, надо отдохнуть. Когда в отпуск-то едете? Да что хотелось бы… Идите, идите в августе. Прекрасное время. А работа всегда будет. Подавайте заявление об отпуске. Подпишу без промедления. Ну, всего доброго!

Закончив разговор, Николай Кузьмич сделал брезгливую гримасу и проговорил с раздражением: «Э-эй».

Он курил и писал лист за листом. Два раза вызывал к себе инструктора и просил его подготовить сведения о художественной самодеятельности и кинопередвижках. К нему приходили люди, он им коротко отвечал и снова писал. Ровно в час он пошел на обед. А потом опять сидел за столом. Строчки бойко вылетали из-под его пера. И только на четырнадцатой странице Николай Кузьмич, внезапно нахмурив брови, положил ручку и откинулся на спинку стула.

Дальше писать было трудно. Надо было в десятый раз обдумать все, что следовало сказать о Каталове.