Перепелка — птица полевая

От своей старой тетки-волчицы Керязь Пуло об этом овраге ламо ёлтамот марясь16. Тетка хворой была, еле на ногах держалась. Но когда начинала о своей жизни вспоминать, волчата свои игры забывали. Хитрая была старуха! Сама не ходила на охоту, все ждала, когда ей принесут. Выходила она из теплого логова, ложилась на живот и, грызя овечью ногу, начинала:

— Не овраг здесь был, а сказка! По краю высокие сосны, внутри ручейки-ручеечки. А уж какая вкусная родниковая вода — не напьешься! Все болезни излечивала! Вдоль ручейков цвели борщевики, медуницы цвели и ландыши. А сколько птиц водилось! Сороки, вороны, куропатки, глухари… Лови без устали — всем хватало. Иногда и грачи вили гнезда. Сухие веточки складывали друг на друга — не гнезда получались, а целые навесы. Думали, что до них никто не доберется. Совсем были глупыми! Улетали в поле собирать червячков. А здесь откуда ни возьмись лентяйки-кукушки. Для высиживания свои яйца подкладывали. Смотришь, в гнезде вылупится кукушонок и сразу же показывает, чьей он породы: без стыда прилипал к грачихе. А та сразу давай под свои теплые перья прятать. За родного птенца принимала, беспокоилась, чтобы не замерз.

А сколько свадеб в овраге прошло — овечьими ножками не сосчитать! Выходили сильные быки-лоси и давай друг друга бодать. Ударят раз, отступят шага два и снова бьются. Сильные, идемевсь17 бы их побрал! Рога похожи на кустарники! Высокие быки, статные… Много их здесь водилось…

Сейчас вот вместо них, не зная усталости, железные пауки ревут. А уж запах, запах-то от них какой — от тошноты умрешь…

У Керязь Пуло чуть нутро не вывернуло. Прогнула усталую спину, стараясь хвостом закрыть пасть, да забыла: хвост-инвалид сейчас не помощник. Волчица легла в густой чертополох, скрываясь от опасности. Бы-брр! — даже от травы шел этот дурной запах. Керязь Пуло зачихала. Чих-чах! — плясала ее челюсть: не зря говорят, когда смотришь вперед, о заднице не забывай. Не увидишь, как тебя хлопнут.

Над краем леса кружился ястреб. Его она не боялась — небольшое пугало. Видать, мышей высматривает или зайцев. Мышей найдет — их в поле много (в прошлом году половину урожая пшеницы здесь оставили), а вот о зайцах и не думай. Будто в землю ушли ушастые.

Керязь Пуло подняла левый глаз, лениво посмотрела на раскаленное солнцем небо… Это еще куда, бешеный!? На нее летел ястреб! «Ой, безмозглый, друг болтушки-сороки! — волчица приготовилась к защите… Кив-чик! — ястреб пролетел почти под носом. — Кому в рот лезешь, чаво пря18? Я лосей душила, а не таких вшей! Смотри-ка, смотри-ка, вновь повернулся… Давай, давай, спущу твои перья, как с тех гусей. У-рр!» — Керязь Пуло дугой изогнула спину, серая шерсть заколыхала. Не шерсть, а проволока… Ястреб покрутился, покрутился и вновь взмыл к облакам.

«Жи-знь, — думала Керязь Пуло, провожая его взглядом. — Каждый стремится только для себя урвать…» Ястребы мышей едят, те — зерно, а они, волки, живое мясо с кровью. А вот двуногие почему к оврагу прицепились своими железными пауками — этого волчица никак не могла понять. Своими же руками рушат красоту!

Пришли их, волчьи, логова рушить?.. Польза какая от этого? В овраге когда-то жили двадцать волчьих семей. А сейчас только она в своем логове. Недавно встретился ей бывший сожитель и будто не узнал.

Дочь, его новая подруга, хоть воем дала о себе знать. Не забыла. Как забудешь, ведь она, Керязь Пуло, на вольный свет ее пустила, выкормила. Четвертую весну встречает дочь. Росточком маленькая, чуть больше собаки! Сколько голода видела, где тут вырасти?

Родной отец и тогда блудил неустанно. Керязь Пуло в логове детей кормила, ждала, когда муженек с мясом вернется (говорил, мол, на охоту иду!), а сам у других волчиц вонючие хвосты нюхал. Без мяса какое там молоко! Поэтому и дочь такая. Сейчас вот женой стала своему отцу, бесстыдница! Да ну ее!..

Овраг сам переживал, о зверях ему некогда горевать. Раньше ведь как было: начнутся поземки, а он, этот овраг, спасал их. Словно говорил ветками кустарников: «Заходите, волки, заходите, лисицы!» Для каждого теплые норы имел. У Керязь Пуло логово там находилось, куда люди не спускались. Хорошее место, от всех ветров защищало. А сейчас вот двуногие к самому оврагу подступили, роют и роют его…

Керязь Пуло повела длинным носом, стала обнюхивать воздух, будто тот покажет дорогу к логову дочери. Воздух пах цветами и только что вспаханной землей. Весной пенился Бычий овраг, чем же еще?. Иногда в этот запах вторгался другой, неприятный — от тракторов.

Тырцк-тырцк, тырцк-тырцк! — скрипело под ногами волчицы от высохшего клевера. Керязь Пуло направилась искать своих сородичей…

Даже не верится, что из-за Бычьего оврага пригнали столько техники: три бульдозера, четыре самосвала и экскаватор. Все они прибыли из Кочелая. На один бульдозер и машину некого было сажать, их отдали Олегу Вармаськину и Бодонь Илько.

Вдоль оврага росли одна бодяга и мать-и-мачеха. Овечье стадо, переходя с бугра на бугор, еще находило, что пощипать, коров здесь уморишь с голода. В полдень, когда жара еще больше накалилась, в овраге запахло головокружащей медуницей и полынью. Дующие ветры сжигали и так засохшие всходы. Только одуванчики не боялись жары — висели и висели на тонких, с дождевых червей, стебельках, будто желтый ковер расстелили.

Сухое, непригодное место… Непригодное, но вместе с тем бесконечно любимое. Над ним неустанно летали сороки и галки, на небе, похожим на раскаленный кузнечный кожух, будто на кончике провода, завис чибис, неустанно крича: фити-тири, фити-тири… Ворковали дикие голуби, шипели ящерицы и ужи.

У глубоких истоков Суры, под ивовыми ветками, попрятались жирные налимы и с серыми пятнами щуки. Колющее лицо солнце, пронзительный ветер, который сжигал откуда-то принесенной пылью рот — как расстаться с вами, не вспоминать о вас?!.

Вечканов остановил свой «УАЗ-ик» около будущего пруда, вышел из кабины. На дне дамбы бульдозер Вармаськина разравнивал щебень. Однажды Олег ошибся, подъехал совсем под берег, и его чуть не завалило тем грузом, который сваливали.

«Почему машину не жалеет, сует куда не надо?» — недоумевал председатель. Ему захотелось спуститься вниз, остановить его. Бульдозер попятился и вновь рванулся. Он хотел продвинуть кучу, но ничего не получилось.

Трактор до радиатора завяз в грязи. Он накренился влево, и гусеницы заскребли по огромному камню, который рабочие оставили для укрепления бетона. Мотор заглох.

Вечканов скатился в овраг. Изо рта Вармаськина несло водкой и луком. В первый момент он хотел вырвать у тракториста гаечный ключ, с которым тот спрыгнул из кабины, и даже думал ударить. Но все же удержался. Попробуй защити себя потом. Схватил парня за небритый подбородок и злобно крикнул:

— Ты что делаешь, анамаз?19

Вармаськин смерил председателя мутными глазами, тяжело заматюкал и бросил сквозь зубы:

— Не твое дело! Как-нибудь сам, без тебя, без поучений… Здесь не Эльбрус — овраг вармазейский! — И стал возиться в моторе. Тот не заводился.

— Вот чего, альпинист хренов, — с раздражением сказал Вечканов, — иди домой, проспись. И передай инженеру Кизаеву, чтоб таких хмырей не присылал. В слесарке всем надоел и сейчас травишь душу.

— Наплевал я на ваш пруд! — доставая из кабины пиджак, разозлился Олег.

К оврагу пригнали два других бульдозера. Подцепили почти затонувший трактор. Вечканов сам сел в кабину и запустил мотор. Еле вытащили. Иван Дмитриевич спустился из кабины и крикнул Вармаськину, который с берега следил на работой.

— Сказал тебе, иди домой, чтоб мои глаза тебя не видели, понял?

Сел в машину и поехал в правление.

Там Ивана Дмитриевича ждал Нарваткин. Сам его пригласил. Подумать с парнем, что нужно бригаде, которая строила конюшню. В бригаде Миколя шесть человек. Четверо из Саранска, двое — свои. Трофим Рузавин с Захаром Митряшкиным. От последних толку мало — лодыри. Конечно, это с какой стороны посмотреть.