Журнал Юность, 1973-2

Сознание этого вызвало такой подъем духа, который сделал возможным то, что прежде даже по сталинградским «нормам» казалось немыслимым. Вряд ли в ином состоянии Сабуров совершил бы свой подвиг.

И как буднично он ни выглядит — трижды за ночь Сабуров проделал один и тот же путь между штабом дивизии и штабом отрезанного от нее полка, — это подвиг… Ощущение нашей силы, предчувствие победы уже не оставляет Сабурова и других героев. Впервые в блиндаже Сабурова пьют за победу и впервые говорят о будущем, о том, что будет, когда наступит мир. И мысли о наступлении, которые в начале повести были лишь выражением непоколебимой веры героев в победу, здесь становятся соображениями практически-деловыми. Соображениями о том, где и как целесообразнее нанести врагу удар.

В этом месте снова возникает в повести подробное описание осадного сталинградского быта. Но на этот раз автор изображает житейские дела и заботы одного из ставших впоследствии знаменитым сталинградских «домов», превращенных их маленькими гарнизонами в неприступные крепости. И опять не бытописание само по себе привлекает писателя.

Успевший уже устояться уклад жизни в «доме Конюкова», как его стали называть даже в сводках, был проявлением не только внутреннего спокойствия, но и особой лихости, которая возникает лишь тогда, когда запас душевных сил хоть немного превышает то, что приходится тратить, как бы много ни приходилось тратить.

О наступлении думает не только командир дивизии Проценко, узнавший, что в заволжских степях концентрируются наши войска, но и старшина Конюков, который мало знает о том, что делается у него за спиной, — он сражается почти в окружении, но отлично чувствует состояние врага, от позиций которого его отделяют считанные метры, и свое превосходство над ним. И Проценко и Конюков ведут с Сабуровым речь о наступлении.

А когда сталинградцы слышат могучий гул артиллерийской подготовки перешедших в наступление армий, всех их охватывает чувство, которое лучше всего назвать окрыленностью победой. И хотя в батальоне Сабурова остались считанные люди, он решает отбить у немцев один из занятых ими домов, и ему это удается. Казалось бы, что такое один дом в войне, где самый малый счет идет на тысячи? Но это дом особый. Как бы ни были герои поглощены выполнением своих обязанностей, как бы ни были ограничены и прозаичны их задачи — расчистить проходы, бесшумно на руках протащить противотанковые пушки, — солдаты понимают: это первый дом, из которого навсегда изгнаны немцы, — больше они никогда сюда не вернутся. И, готовясь к атаке, герои повести осознают, что «дом — это много, почти все, Россия… Вот, как этот дом, возьмем обратно всю Россию… Главное — начать. Начать с дома, но почувствовать при этом, что так будет дальше до тех пор, пока все не будет кончено». И завершают повесть слова о «взятом с бою военном счастье, которое начиналось в эти часы для России».

Таков пафос и внутренняя структура повести «Дни и ночи». Сейчас, через три десятилетия после того, как повесть написана, они видятся лучше, яснее. Четче проступают и её слабости: очерковость и беллетристичность, соперничающие друг с другом и питающие друг друга; обращение к толстовским традициям не только как к эстетическому ориентиру, но и как к источнику готовых стилистических конструкций. Нет нужды ни преуменьшать, ни преувеличивать эти слабости: суд времени уже состоялся.

Повесть Симонова принадлежит к тем произведениям, которые находятся у истока нашей художественной прозы, посвященной Великой Отечественной войне. Многое, о чем пишет здесь Симонов, сказано было в литературе впервые. Некоторые конфликты, характеры, ситуации, запечатленные в повести, станут в дальнейшем предметом пристального художественного исследования, а иногда и «доследования» в произведениях других писателей и самого Симонова. Это была одна из первых книг, в которых описательность уступала место анализу, художественному исследованию действительности. И кто бы впоследствии ни писал об этой исторической битве, вольно или невольно, намеренно или не отдавая себе в этом отчета, он так или иначе соприкасался с симоновской повестью. Так или иначе, развивая какие-то её мотивы или оспаривая их, по-своему решая поставленные в ней проблемы или отталкиваясь от них…

Когда повесть «Дни и ночи» была опубликована, успех её иногда объясняли ещё не утоленным интересом читателей к событиям сталинградской эпопеи. Действительно этот интерес был огромен. Действительно, мы сегодня много больше знаем о них, чем тогда: уже существует очень большая литература о Сталинградской битве — военно-историческая, и мемуарная, и художественная, — немало здесь книг глубоких, серьёзных, заслуживающих внимания читателей и получивших читательское признание. Но книги о Сталинграде, написанные после «Дней и ночей», не затмевают повести Симонова, каково бы ни было её историко-литературное значение, куда важнее, что и сегодня она читается с неослабевающим интересом, что она полностью сохранила силу непосредственного эмоционального воздействия…

И вновь мы слышим бесконечный грохот бомбежки и захлебывающееся тарахтение автоматов, вновь видим черные тучи дыма и пыли, закрывающие солнце. Но постепенно в этом грохоте и дыме мы начинаем различать лица людей, слышать их голоса.

Да, это они, о ком рассказал нам Константин Симонов, стояли насмерть в Сталинграде, где всё горело — дома, земля, камень…

БОРИС ПАНКИН

ВРЕМЯ ЗВОНКО И КОРОТКО

Фесколько лет назад свой газетный очерк о «Студенческих тетрадях» Марка Щеглова, опубликованных в журнале «Новый мир», я закончил словами: «Сколько за последние годы опубликовано у нас потрясающих человеческих свидетельств, документов эпохи!.. Достаточно просто расположить их в хронологическом порядке, и мы получим историю страны в судьбах, характерах, личностях, написанную ими самими. И эта беспристрастная летопись сослужит добрую службу не одному еще молодому поколению».

Прошло немного времени, и издательство «Молодая гвардия» предприняло попытку реализовать эту идею. В серии «Тебе в дорогу, романтик» вышла тогда книга «Из дневников современников», вместившая в себя почти два десятка документов, в которых проходит перед нами в лицах, событиях, в радостях и страданиях, драматизме и свершениях неповторимое, ни на что не похожее время наше — от революции до сегодняшних дней. Время, которое всё чаще, всё настойчивее и всё с большей уверенностью называют во всех уголках планеты началом новой эры.

Книга «Из дневников современников», конечно, лишь эскиз той антологии характеров, которая могла бы быть создана да и создается уже. Лишь приглашение к путешествию, где спутниками нашими становятся известные и неизвестные, но обязательно замечательные люди нашей эпохи.

Сборник «Молодой гвардии» вышел уже семь лет назад. За это время многие из документов, представленных в нем в отрывках, были опубликованы полностью. Выходят новые и новые книги биографической, документальной прозы. Большая, благородная работа продолжается.

И для литературной критики нелишним будет, думается, вновь и вновь возвращаться к этому неброскому, не предназначенному, казалось бы, для широкого чтения роду литературы — дневникам и письмам. Возвращаться, чтобы поразмыслить как над отдельными произведениями, так и над тем, что их связывает.

Как писал Сергей Чекмарев своим сестрам и братьям. — «А теперь, друзья, откинем все расчеты и побеседуем запросто перед листом белой бумаги, за чашей чернил».

…И во времена великих событий, счастливых или драматических, и в пору кажущегося затишья люди живут по-разному: одни — борьбой, свершениями, накалом страстей, другие — скукой, завистью, томлением, робостью.

Жизнь, деятельность, творчество людей, о которых пойдет здесь рассказ, — это необъявленный бунт против обывательского миропонимания, красноречивый укор ему. «Время звонко и коротко» — вот их жизнь, облеченная в эту стреляющую фразу, произнесенную студентом Сергеем Чекмаревым в 1929 году.