Журнал Юность, 1973-2

Анзор обрывает себя на полуслове. Долго молчит, листает рукопись своей последней книги, перебирает кассеты с магнитофонной лентой.

— После консерватории я пошел служить в армию, получал от Артема письма: «Как много нам еще надо записать!» И вдруг мамина телеграмма: «Дедушка скончался»… Я подумал: все кончено! Но вот почитайте!…

Я читаю письма, адресованные руководителю ансамбля «Рустави» Анзору Эркомаишвили. Письма из Кахетии и Мингрелии, Верхней Рачи и Гурии, Сванетии и Карталинии… «Мы живем в селе Хашми, очень старые люди. Приезжай к нам, пока мы живы. Мы тебе такую «мравалжамиер» споем, какую ты никогда не слыхал».

— Поехали. Записали. Изумительная вещь. И впрямь неизвестный вариант. Хотите послушать?

Он включает магнитофон. Какие-то неясные шорохи, звяканье утвари, шепот, смешки, надтреснутый, старческий голос: «Сандро, ты начнешь?» И вдруг тишина, а затем я уже не вижу Анзора — конкретный человеческий образ размыт поющими волнами, нахлынувшими на нас.

Л. ЛАЗАРЕВ

ТАМ, ГДЕ ГОРЕЛА ЗЕМЛЯ…

Сталинград, 1942 год. Фото Г. ЗЕЛЬМА

В памяти поколений великие события народной жизни — войны, восстания, революции — неотделимы от имен их героев, их главных действующих лиц. Мы говорим о Крымской войне прошлого века, и память тотчас же подсказывает нам имена Нахимова и Корнилова, матроса Кошки и Даши Севастопольской.

И еще одно имя — молодого подпоручика-артиллериста, сражавшегося на знаменитом 4-м бастионе. Нет, он не совершил выдающихся подвигов, хотя не раз смотрел смерти в глаза и воевал храбро. И всё-таки его имя навеки связано с героической обороной Севастополя: это был автор замечательных очерков, в которых запечатлены доблесть и трагедия защитников города, дана незабываемая панорама «Севастополя днем и ночью» (так первоначально назвал Толстой один из своих очерков).

И другая война, оставившая куда более глубокий след в истории нашего Отечества, тоже навеки связана с именем Толстого. Он в ней не участвовал, его и на свете ещё не было в тот памятный России 1812 год, но «с Сапун-горы, откуда смотрел Толстой на горящий Севастополь, увидел он горящую Москву» (В. Шкловский) и написал об Отечественной войне…

Александр Твардовский говорил о том, что литература призвана подтверждать и закреплять действительность, достоверность великих свершений своего времени, что это её органическая и очень важная функция, что «всякая действительность нуждается в таком подтверждении и закреплении и до того, как она явится отраженной в образах искусства, она как бы ещё не совсем полна и не может с полной силой воздействовать на сознание людей».

И в качестве примера называл «Войну и мир» Толстого, подчеркивая при этом: «Разве война и победа русского оружия в 1812 году означала бы столько для национального патриотического самосознания русских людей, если бы они знали о ней только по учебникам истории и даже многотомным ученым трудам?..»

Другим примером Твардовскому послужила литература, которую вызвал к жизни беспримерный подвиг советских народов в Отечественной войне 1941–1945 годов. «Он подтверждён и закреплен в нашем сознании, — говорил поэт, — в том числе в сознании самих непосредственных носителей этого подвига, средствами правдивого слова». Образ этой войны, который сегодня живет в памяти каждого нашего человека, сформирован под непосредственным воздействием литературы, и многие книги, передающие величие того сурового времени, стали для нас как бы частью самой войны. Среди них и книги Константина Симонова.

Три десятилетия отделяют нас от Сталинградской битвы. Они запечатлены во многих произведениях литературы и искусства. И в эти юбилейные дни хочется вспомнить о книге, которая была первым художественным произведением о Сталинграде, книге, написанной по горячим еще следам боев, — повести Симонова «Дни и ночи». Многое из того, что мы сейчас знаем об этом сражении, впервые было рассказано в ней…

Один из присланных Симоновым из Сталинграда очерков начинался с совершенно несвойственной писателю многозначительностью и патетикой: «Тот, кто был здесь, никогда этого не забудет. Когда через много лет мы начнем воспоминать и наши уста произнесут слово «война», то перед глазами встанет Сталинград, вспышки ракет и зарево пожарищ, в ушах снова возникнет тяжелый бесконечный грохот бомбежки. Мы почуем удушливый запах гари, услышим сухое громыхание перегоревшего кровельного железа» («Дни и ночи»).

Симонов, попавший в Сталинград в качестве фронтового корреспондента «Красной звезды» в начале сентября 1942 года, уже хорошо знал, что такое эта война: в июле 41-го он был в Белоруссии в частях, которые прорывались из кровавой сумятицы окружения, ходил в атаку вместе с пехотинцами на Арабатской стрелке, за Полярным кругом высаживался в тыл врага с морскими разведчиками. Но, очевидно, то, что он увидел в Сталинграде, не шло в сравнение с его прежними фронтовыми впечатлениями.

Увиденное в Сталинграде потрясало, и патетическая нота, прозвучавшая в очерке Симонова, — свидетельство этого потрясения…

После бед и несчастий летней кампании 42-го года страна с особой тревогой и надеждой следила за сражением в Сталинграде. Всем было ясно, сколь велико значение этой битвы и что зависит от её исхода. В эти дни огромного напряжения Илья Эренбург писал: «Выстоять можно. Выстоять необходимо. Немцы хотят удушить нас, захватив Волгу. Волга в наших руках — артерия жизни. Волга в руках немцев станет веревкой на шее Родины» («Ненависть и презрение»}. И оттого, что эту высокую ответственность осознавали защитники Сталинграда, и оттого, что немцы понимали, что поставлено на карту в этой схватке, и те и другие сражались с яростью и ожесточением, неведомыми прежде, поистине беспредельными.

История человечества не знала сражения более упорного, жестокого и кровопролитного.

История человечества не знала сражения такого масштаба.

Многим то, что произошло в Сталинграде, казалось чудом. Фашисты н» сомневались в победе. Выступая с речью в октябре 1942 года, Гитлер заверял немецкий народ: «Немецкий солдат остается там, где ступит его нога… Вы можете быть спокойны: никто не заставит нас уйти из Сталинграда». Битва завершилась так, как гитлеровцы не могли себе представить дажэ в самых мрачных снах: окружением, полным разгромом и пленением немецких войск, осаждавших Сталинград и так и не сумевших сломить его защитников. После этого поражения гитлеровская Германия уже не смогла оправиться. Это было начало конца.

Это подтверждают уцелевшие гитлеровские генералы. «…Летняя кампания 1942 года, — пишет Гудериан, — закончилась для немецкой армии тяжёлым поражением. С этого времени немецкие войска на Востоке навсегда перестали наступать». И хотя от Сталинграда до Берлина надо было еще пройти по фронтовым дорогам много сотен километров, хотя впереди ещё было два с лишним года тяжелой, кровопролитной войны, солнце великой победы над фашизмом взошло именно в дни Сталинградской битвы…

Нет, то, что произошло, не было чудом. В Сталинграде, где дрались за каждую улицу, за каждый дом, за каждую развалину, скрестились не только военная и экономическая мощь двух держав, но и характеры народов, их воля, дух, мысль, их цели. Столкнулись идеи, во имя которых эти народы шли в бой.

Один стремился завоевать мировое господство, сделать рабами жителей захваченных стран. Другой защищал свою и чужую свободу, сражался против рабства, варварства, бесчеловечности.

В дневнике А. С. Чуянова, который был первым секретарем Сталинградского обкома партии и членом Военного совета Сталинградского фронта, записан разговор, услышанный на левом берегу Волги в один из самых тяжелых для защитников города ней — это было 16 сентября: раненого бойца окружили красноармейцы из пополнения, ожидающие переправы: