Вьюга

— Нет, племянник, ты уж поосторожней. Тесное кольцо надеваешь, всегда думай, как снимать.

— Уж больно затянулось у нас со свадьбой… — Сердар сокрушенно покачал головой. — А тут еще беда на мою голову — орлов в песках появилось видимо-невидимо, только и знаешь по отарам гонять. Ни минуты свободной!

— И что за орлы за такие? Давно уж о них речь. Неужто чабаны с ними не управятся?

Сердар вовсе не расположен был рассказывать тетушке про орлов, поскольку мысли его заняты были совсем другим, но нельзя же обидеть человека, особенно если он обещает помочь в сватовстве.

— Это, тетя Дойдук, так называемые орлы-могильщики. Огромные: размах крыльев — вот, если не больше! — Сердар широко раскинул в стороны руки. — Ты говоришь: чабаны их прогонят, да тут только зазевайся, такие и чабана унесут! Свирепые!

— Спаси и помилуй, всеблагой!

— Да, тетя Дойдук, это страшное бедствие. Налетают они тучами: сотня, может, две сотни! И ничем их не отпугнуть. Схватит когтями овцу, все — кишки наружу! А ягненок ему как коршуну цыпленок!

— Спаси и помилуй нас, грешных! Да откуда ж они на нашу голову?

— Кто их знает… Вообще-то этот вид орлов водится в песках, но такими огромными стаями никто никогда их не видел. Чабанам ружья пришлось раздать. Вот и езжу по отарам, акты составляю на убитых овец. И никак не вырвешься, никакой возможности в село приехать…

— Ну теперь-то хоть побудешь немножко?

— Немножко побуду. Уладили бы вы пока мои дела с Мелевше! — Сердар просительно взглянул на Дойдук.

— Прямо и не знаю, что тебе сказать… — Дойдук тяжело вздохнула. — Мелевше — девушка что надо. Ты тоже парень — загляденье. Кажется, жить бы вам да поживать да родителей своих радовать… Это Бессир вам все дело портит! Такая пройдоха: от семи мельниц воду отведет и все семь поломает! Дурджахан жизнь испоганила, теперь дочери ее век заедает. Они всем родом на том стоят, чтоб с Клычем породниться. Один председатель Акым-ага в сторонке вроде, не с ними он. Гандым-то, говорят, уперся: или, говорит, Мелевше, или совсем не хочу жениться! — Чуть вытянув шею, Дойдук взглянула в окно. — Вон, идет твоя ненаглядная… Не обманула. Ну, я пошла, вы уж тут сами давайте! — Дойдук поспешно выскользнула в другую комнату.

— Здравствуйте! — сказала Мелевше, появившись в проеме дверей.

— Здравствуйте, Мелевше, заходите!

Девушка присела в сторонке.

— Благополучно ли из песков вернулись? — помолчав, спросила она.

— Спасибо, Мелевше, благополучно. А вообще — беда. Страшные хищники появились… Терзают отары.

— Хищников везде полно, Сердар. Не только в пустыне. Дай им волю, всю кровь из тебя выпьют!

Она сказала это с такой горечью, с таким отчаянием, что Сердар сразу представил себе Бессир в образе орла-могильщика.

— Какое ей дело, этой хищнице, до нас с вами?!

— Ну как же — калым! На остальное-то ей, конечно, плевать… Все уши отцу прожужжала: продать меня, а половину калыма — им! Только я думаю, что она на весь метит!

— Но ведь вы же не согласитесь!

— Конечно, не соглашусь. И мама не согласна. Я не скотина, чтоб продать меня и выручку поделить! И не конфета — купил и ешь на здоровье! Я — человек!

— Да, Мелевше, вы человек! И человек рождается только один раз. Только один раз дается ему молодость. Это весна повторяется каждый год, а молодость безвозвратна. Уйдет, как караван, скрывшись за горизонтом, и ничего не поможет вернуть ее: ни слезы, ни раскаяния, ни сожаления… — Сердар опустил голову.

— Зачем вы мне это говорите, Сердар? Я все прекрасно понимаю!

— Хорошо, что понимаете, Мелевше. Хорошо, что вы решились противиться им. Но надо действовать, Мелевше!

Наш путь к счастью будет нелегким, но нам придется пройти его весь, шаг за шагом…

— Я знаю. И на пути наш караван за каждым холмом подстерегают разбойники.

— Разбойники… Разбойники — для них похвала. Орлы-могильщики. Такие, как Бессир, продадут тебя, сожрут, что добыли, и будут преспокойно сидеть — отрыгивать!

— Да, верно, она такая. Но отец!.. Зачем он мешает нам? Зачем преграждает мне путь к счастью? Ведь он уже виноват перед нами: он обездолил маму, при живом отце оставил меня сиротой… Что ему еще надо?! — на глазах у девушки выступили слезы.

— Не плачь, Мелевше! Мать согласна, чтоб мы поженились?

— Согласна.

— И ты согласна. Все остальное за мной. Мы справим комсомольскую свадьбу и уедем в Ашхабад. Больше ни о чем не думай. Мы своего добьемся!

Глава седьмая

С тех пор как яшули Солтанмурад впервые наведался к Дурджахан, прошло лето и большая половина осени.

Со сватовством ничего не получилось. Дурджахан не велела приходить сватам. Клыч давно уже высватал бы сыну невесту в другом доме — за такого любая пойдет, — но Гандым уперся: «Кроме Мелевше, мне никого не надо».

Видя, что сына не переупрямить, Клыч решил повременить с женитьбой сына; Мелевше выйдет замуж, парень смирится, успокоится и женится на той, которую высватают ему родители. И они потихоньку продолжали готовиться к свадьбе. Дурджахан они не беспокоили.

Но когда Сердар вернулся из пустыни и слухи о комсомольской свадьбе стали упорнее, Гандым решил снова начать действовать. Почтенный Солтанмурад-ага вторично навестил Дурджахан.

Старик встретил ее, когда женщина возвращалась а поля, и вместе с ней вошел в кибитку.

— Ox-ox-ox! w прокряхтел Солтанмурад-ага, усаживаясь возле очага. — Вот уж истинно: старость не радость. И поясница разламывается, и силы в ногах никакой.

— Года ваши такие, яшули, — степенно ответила Дур-джахан, чтоб поддержать разговор. — Никуда, видно, от них не спрячешься. Выпейте чайку! — Она пододвинула старику горячий чайник, который Мелевше, приготовив к ее приходу, заботливо накрыла влажной тряпкой.

Старик оживился от запаха зеленого чая и, погладив чайник, трижды перелил чай из чайника в пиалу и обратно, хотя чай и без того прекрасно настоялся.

— Недавно зашел я к Гандыму в лавку… Стою, полки разглядываю — чего у него только нет, у этого Гандыма! — и вдруг голос женский: «Салам!» Поворачиваюсь — дочь Горбуша! Ах ты, думаю, бесстыдница: «Салам!» Это мне, старику! Что, у тебя, у стервы, язык отвалится, если ты пожилому человеку, как положено, «Салам-алейкум!» скажешь?

— Нравы меняются, яшули. И говорить стали иначе… Девушка не хотела вас обидеть. Она так привыкла в городе.

— Пускай привыкла, но совесть-то у нее есть?! Стоит рядом со мной, прямо в лицо смотрит — даже не по себе стало, глаза опустил. Да, как говорится, из огня в полымя — платьишко на ней по коленку, будто ей от конного убегать… Икры голые, розовые — ну такой срам, сказать невозможно! Шариатом точно предписано: женская нога должна быть видна не выше щиколотки! — Солтанмурад-ага ухватился за бороду и сокрушенно покачал головой.

— Разве молодые знают теперь шариат! — хозяйка чуть заметно улыбнулась. — Новые законы, новые порядки. Новому старое не нравится, старому новое не по нраву — один аллах знает, кто прав, кто виноват…

— Нет, дочка, не скажи. Лучше наших порядков, которые от отцов и дедов нам достались, ничего придумать нельзя. Я прямо тебе скажу: оставь ты эту дурацкую комсомольскую свадьбу! Породнись с семьей Клыча, пока не случилась беда. И семья честная, и парень — лучше не бывает. А каким магазином управляет! Ни в чем твоя дочка нужды иметь не будет: кто мед в руках держит, тот и пальцы облизывает! Завидное родство, прямо тебе говорю.

— Да я ведь никогда и не возражала. Семья прекрасная, дай бог такую родню. А только я дочку против ее воли отдавать не стану. Она и так судьбой обижена: осиротил ее Пудак Балда при живом отце. Пусть уж муж ей по сердцу будет.

— Вот ты Пудака помянула, осиротил, мол, ребенка, а ведь, если рассудить, при добрых-то старых законах никакой беды и не было бы. Поставил бы твой муж рядом вторую кибитку, и жили бы все одной семьей! Сколько людей так-то жили по старым порядкам!