Долг

Кто-то услужливо поддакнул:

— Что верно, то верно... У них так заведено, что даже при обрезании запросто барашка в жертву приносят...

— Возмутительно! Не бурильщиков, а агитбригаду нужно к вам послать, вот что!

— Агитаторов у нас в избытке. Нам нужна действующая скважина, вода...

— Да зачем тебе бурильщики? Есть же у вас источник, даже молитвой освященный...

— Источник-то есть, да вот пресной воды нет.

— Как так?! Ты же сам только что сказал...

— Сами знаете: обмелением моря грунтовые воды прибрежья сильно засолены. А бурильщики, видно, напали на случайный слой. Дня три била из скважины пресная вода, мы обрадовались было, а потом глядим — соленая пошла... Я ведь говорил вам об этом.

— Значит, плохо ваши старики молились. Или мало было для заклания одного барашка. Что бы вам не попробовать еще одного, а?!

За столом дружно расхохотались. Ягнячье Брюшко, как бы приглашая соседку к общему веселью, повернулся к Бакизат. Но она молчала, глаза не подняла. Теперь-то, вспоминая тот день, ты понимаешь, что ей стоило немалых усилий сохранить спокойствие на побледневшем сразу лице после той, неприятной для нее шутки по поводу какой-то смазливой женщины, которую зачарованный Азим готов был якобы проглотить вместе с туфельками...

— Ну как... пришлете бурильщиков или нет?

— Что, требуешь?!

— Нет, прошу... умоляю. Дело не может ждать.

— В самом деле, положение у них незавидное. Я сам в том убедился, — хмуро буркнул молчавший до сих пор сивоголовый.

Ягнячье Брюшко недовольно скосился на него, но тот не обратил на это внимания.

— Я сам видел, как жены, дети рыбаков все лето ведрами громыхают, рыщут, воду ищут питьевую. Прямо, беда... Джин-шайтан, черт знает что...

— Ладно... Посмотрим...

— Нет, вы уж... будьте уж добры, потрудитесь прислать. И прислать немедленно. Речь ведь не обо мне, а о них... о людях наших!

— О-ого! Ты смотри, как он заговорил!

— И оставьте ваши шутки! Заговоришь тут... и немой заговорит, и камень от боли взвоет...

— Ну, хватит! Уймись! То клещами из него слова не вытянешь, а то... ишь ты, какой Демосфен, понимаете, аральский объявился... Эй, тамада! Дай ему слово. Пусть лучше тост скажет.

— Хах-ха-ха! Правильно! Пусть скажет, аральский Демосфен.

— Хех-хе-хе! Ну-ка, Демосфен, толкни-ка речугу!

Гости успели наесться, напиться, а теперь не прочь были и позабавиться. Особенно развеселившейся молодежи предложение Ягнячьего Брюшка пришлось по душе.

— Давай, Жадигер-ага, толкни речугу.

— Тамада! Не томи, дай председателю слово.

Ты, не зная, что сказать, уставился на рюмку, которую держал в руке. За столом воцарилась тишина. Все, предвкушая потеху, с любопытством ждали, что скажет аральский Демосфен. Но ты все никак не мог начать, мысли скакали, путались, гости с нетерпением заерзали стульями. На красивом лице жены проступила краска смущения и досады.

— Что ж, скажу...

— Ну, давай, давай!

— О начальстве сказали. Сказали, по-моему, достаточно. Я не хочу повторяться.

— Интересно... что он скажет, давай, послушаем!

— Я скажу об Арале. Да, друзья... пусть священный наш Арал... пусть он вновь войдет в силу, обретет былую свою мощь на радость и благо всем нам... всем людям. Давайте за это стоя выпьем.

Грянул хохот. Смеялись все. Смеялись от души. Ягнячье Брюшко заходился и трясся так, что, казалось, еще мгновение — и он попросту свалится со стула. «А-ай, маладес! Маладес! Сказал же я — Демосфен!.. — стонал он, захлебываясь и похлопывая тебя по спине... — Ай, маладес! Тебе, небось, и во сне Арал снится? Ох, уморил!..»

Наутро вы самым ранним рейсом отправились домой. За всю дорогу рта не раскрыли, старались не смотреть друг на друга. Тебе то и дело вспоминалось застолье. Сытые гости шумно веселились, среди них только ты сидел хмурый, угрюмый. И не сразу заметил, что за столом, напротив тебя, вот также весь вечер подавленно помалкивал еще один гость. Казалось, и он тоже не видел и не слышал, что творилось вокруг, сидел, задумавшись над чем-то, иногда рассеянно оглядывал застолье и опять опускал тяжелую сивую голову на грудь. И лишь к концу вечера, когда после твоего злополучного тоста все разразились хохотом, сивоголовый резко встал с места. Водка из наполненного фужера, который он стиснул в руке так, что тот, казалось, вот-вот хрупнет, плескалась на скатерть, на пиджак. Сивоголовый тяжелым взглядом обвел гостей и сквозь зубы процедил: «Чему смеетесь?! Что тут смешного?! Что же для вас свято, если не Арал?! Я спрашиваю вас?»

И, залпом выпив водку в фужере и не попрощавшись ни с кем, пошел своей грузной, но твердой походкой к выходу: «Джин-шайтан... нет, это черт знает что!..» Гости, переглядываясь, в недоумении пожимали плечами. Тогда-то, схватив Бакизат за руку, почти насильно увлекая ее за собой и не слушая уговоров хозяина, решительно ушел и ты. Наутро улетели на самолете домой. На пол пути настиг вас шквальный ветер, дул он с моря, поднимая сильную пыльную бурю, ранее не наблюдавшуюся в Приаралье и участившуюся только в последнее время. Бедный «кукурузник» мотало в воздушных потоках, точно утлую лодчонку на крутых волнах. Измученные, будто побитые, шатаясь, еле добрались до дому. По приезде ты облачился в пропахшую рыбой и морем рыбацкую робу и, не мешкая, выехал к тоням по ту сторону моря.

* * *

После этого случая все пошло, как говорится, вкривь и вкось; мир и согласие, без того не баловавшие ваш дом, теперь и вовсе обходили стороной семью. В гости перестали ходить, придумывали всякие причины. Поскольку следовал отказ за отказом, вскоре приглашения становились все реже и реже. Но вот однажды пригласили вас в гости... да, кто же это был? Кажется, один из твоих рыбаков... Кажется, по случаю поступления сына в институт пригласил аульчан. Тебе захотелось пойти, но сперва хотел узнать намерение Бакизат и робко поглядывал в ее сторону. Она сидела безучастно рядом с матерью, которая, как всегда, некстати пришла перед этим. «Не хочет он — иди сама. Чего тебе томиться а четырех стенах? Иди! Одна иди!..»

С того дня Бакизат стала ходить в гости одна. Ты не пытался выяснить, зачем она это делает. А она со своей стороны не стала объяснять, почему так поступает. Так и жили. Прошла мимолетная весна. Вступило в силу лето. В начальных классах кончились занятия, Бакизат уехала в отпуск. Между тем в Приаралье разыгрались неслыханные события. Да такого, пожалуй, еще никогда не было. Не только нынешнее поколение, но их отцы и даже деды и прадеды, искони кормившиеся морем, такого на своем веку не видывали. Во все времена бывало так: рыбак поставит на ночь сеть, а на следующий день рано поутру вытянет рыбки на худой конец на ушицу. А в тот день рыбаки Приаралья по заведенному исстари порядку, рано поутру проверяя сети, глазам своим не поверили: ни одной, даже самой распоследней, рыбешки не оказалось в ячеях... На другой день поднялись еще раньше. И опять, борясь с ветром и волнами, направили лодки в море. И снова, как вчера, с нетерпением и страхом проверили сажень за саженью все сети, расставленные от края и до края чуть ли не по всей северной части Арала... И опять пусто! Все еще уповая в рыбацком терпении на удачу, вышли в море и на третий день — опять то же самое... Убитые неслыханной бедой, в глубоком молчании стояли изможденные рыбаки на берегу. И на четвертый, и на пятый, и даже на шестой день не удалось выловить хотя бы чебачка. Извечный кормилец — старец Арал, видать, прогневался, отвернулся от своих детей. Такого ужаса рыбаки не испытывали еще ни разу — с той самой древней поры, когда впервые отважные сыны, взяв в руки парные весла, отправились на утлых лодках в неведомое море на поиски пропитания...

— Не к добру, видать... Не к добру.

— Не понимаю. Неужели оставило нас его благословенье?..

— Да, неспроста. Осердили мы кормильца, и вот, видно, снялась с места, ушла куда-то рыба...

— Ушла, говоришь?

— Да, видать, ушла, и не догонишь...