Арктический роман

На следующий день Романов и Пани-Будьласка бросили вызов Батурину: спорт — это спорт, и начальник рудника в нем, как петух у будильника, — весь рудник знал о том, что главный инженер и заместитель по кадрам встретятся после работы — «матч состоится и при землетрясении». К концу рабочего дня Батурин написал приказ: «Запрещаю главному инженеру рудника Пани-Будьласка Е. Д. и моему заместителю по кадрам Романову А. В. встречаться в единоборстве как на ринге, так и за его пределами, в перчатках и без, в противном случае вынужден буду считать их действия как членовредительство в производственных условиях Крайнего Севера и обязан буду ставить вопрос перед трестом об освобождении вышеуказанных руководителей от занимаемых ими должностей за ненадобностью их на Груманте…»

Пани-Будьласка ввалился в кабинет начальника рудника — потребовал отмены приказа. Батурин накричал на него. Поругались.

— Валенок ты сибирский, — выпалил вгорячах Пани-Будьласка.

Батурин взял его за воротник и выбросил из кабинета.

Пани-Будьласка, поостыв, признался Романову:

— Все, старик. Теперь все до случая. Я на остров убежал от одного такого придурка… Я таких знаю. Сначала строгий выговор с предупреждением, а потом… Такие умеют выискивать случаи… чтоб придраться…

И случай пришел.

На Груманте подошли к концу запасы уголковой металлической полосы. Заботы о материально-техническом снабжении рудника лежали на главном. Пани-Будьласка отправил заявку на уголок в «Арктикуголь». Навигация заканчивалась, из Москвы ни уголка, ни полслова. Пани-Будьласка радировал главному инженеру треста раз, другой — Зайцев будто не видел радиограмм. До закрытия навигации оставались считанные дни: Груманту грозила опасность остаться без уголка на полярку. Пани-Будьласка составил радиограмму от имени начальника рудника, подсунул под шумок в общей нарядной Батурину — тот подмахнул. Радиограмму отправили Борзенко:

«…Отдел материально тире технического снабжения не выполняет заявок зпт главный инженер треста не контролирует преступное отношение…» и т. д. 4 декабря, вместе с поздравлениями «Главсевморпути» и «Арктикугля» с Днем Конституции, пришла радиограмма и лично Батурину: «…Кольсбее, возле ЛЭС [10] ста шагах к Линдстремфьелль возьмите уголок, половину передайте Пирамиде тчк желаю здоровья успехов труде благо социалистической родины тчк Зайцев Москва».

С радиограммой и надзорками в руках Батурин и Пани-Будьласка ринулись в порт. Под покровом полярной ночи, занесенный высоким наметом снега, прикрытый досками, тарой, лежал аккуратным штабелем уголок. Главный инженер треста из Москвы указывал хозяевам рудника на Шпицбергене, что у них под носом и где… Батурин набросился на Пани-Будьласку:

— Куда ты смотрел все лето, язви его, когда швырялся заявками?!

Главный повернулся к начальнику рудника.

— А куда вы смотрели, когда подписывали радиограмму?

Батурин онемел. Но лишь на мгновение.

— Ах ты, божий кузнечик! — взревел он и двинулся на Пани-Будьласку, замахиваясь фонарем. Споткнулся в глубоком снегу, упал, ободрал щеку об угол пустого ящика из-под консервов, барахтался в намете, рычал, поднимаясь.

Пани-Будьласка сказал в этот вечер Романову:

— Все, старик. Теперь все. Завтра приказ о строгом выговоре с предупреждением, а через неделю-две — «не соответствует занимаемой должности». Новый год я буду встречать на Урале. Все. Жаль только… жена перегрызет меня пополам — ей нравится здесь. Пошел я укладывать чемоданы…

Ни после Дня, конституции, ни после Нового года «строгого выговора с предупреждением» не было. Батурин лишь взял как бы шефство над главным: требовал отчета во всем, контролировал в мелочах. После объяснения с женой Пани-Будьласка старался работать так, чтоб Батурину не к чему было придраться — сутками не вылезал из шахты.

Отработка лав старого шахтного поля подходила к концу: лавы придвинулись к границе поля, пережимы следовали один за другим, перекрывая проходы врубовкам; появилась мощная породная прослойка, расслаивающая угольный пласт на две пачки — на лопату угля навальщикам приходилось скачивать лопату породы; заработки рабочих упали. Главный выбивался из сил: Грумант из месяца в месяц едва выходил на план по добыче. Пани-Будьласка работал на самоистребление, оглядывался на начальника рудника. А Батурин тем временем давил на новую шахту.

Геологи обуривали Зеленую — обнаружили за геологическим сбросом продолжение угольного поля, пригодного для эксплуатации; Гаевой прошел за зиму сброс — вышел к девственным залеганиям каменного угля в за сбросовой части. Обстановка на Груманте к лету 1957 года сложилась таким образом, что новая шахта должна стать в строй в начале 1958-го во что бы то ни стало, — если этого не случится, рудник перестанет давать уголь, рабочие, занятые на эксплуатации, окажутся не у дел. Батурин торопил материк: «Ленгипрошахт» срочно готовил проект, рабочие чертежи для строительства новой шахты; Борзенко гнал на Грумант пароходы со строительными материалами, оборудованием, — торопился и сам, наверстывая время, потерянное предшественниками. Зная, что идет на риск, закладывая свою голову, Батурин начал строить новую шахту, не имея рабочих чертежей, на руках было лишь проектное задание.

Пани-Будьласка поднял обе руки:

— Все, Константин Петрович. Может быть, вы и правильно делаете, что рискуете: у вас взрослые дети — вы уже дедушка. А у меня жена-психопатка и дети еще молока просят. Я не хочу идти в тюрьму за разбазаривание государственных миллионов. Кроме того, у меня и опыта мало в шахтостроении. А без рабочих чеотежей я вам не помощник на окре.

Батурин потер щеку, на которой не осталось следа от царапины, спросил:

— На кой же ты ехал сюда… эксплуатационник? Ты знал, что здесь придется строить новую шахту? Путаться под ногами?

Пани-Будьласка ответил:

— А что вы здесь делали, Константин Петрович? Вы знати что на Груманте эксплуатация, а не стройка? Зачем вы ехали сюда — шахтостроитель?.. Виснуть у меня на руках целый год?!

Батурин ничего не сказал. Взвалил на себя обязанности и главного инженера на окре — бросал на строительство все, что имел, высвобождая для стройки лучших рабочих, итээровцев.

Давил. На пути проходчиков вставал то и дело твердый, как гранит, песчаник, в выработки, расположенные ниже уровня моря, врывались потоки ледяной воды — все покрывалось наледью; шахтеры работали в воде без прорезиненных спецовок — капало за воротник. Отдел капитальных работ тужился в три смены, прихватывая воскресенье. Батурин выколачивал из людей все, что можно выколотить из человека «за двадцать пять часов в сутки», — на ладонях не только рабочих, но итээровцев трескалась кожа.

Выжимал из каждого все, что мог.

Не жалел и себя. Его мозг работал постоянно; казалось, не знал отдыха: разбуди Батурина ночью, спроси что-то, он тотчас поднимется, возьмет карандаш, обрывок бумаги, примется толковать, что к чему; спал по три часа в сутки, обходился лишь обедом, тормозками заменял завтрак и ужин. Трижды в день спускался в шахту, — переодеться в шахтерку для него было все равно что помыть руки. Людей, много рассуждающих, не переваривал — обзывал философами: «Человек труда должен работать, а не заниматься приятным времяпрепровождением в рассуждениях о деле; философия — порождение праздности, а не труда». Заставлял работать и думать лишь о работе.

В середине, июля пришла на Грумант первая партия рабочих чертежей для строительства. Расчеты Батурина оказались близкими к проектным — риск оправдался; переделок намечалось немного, а времени было выиграно больше двух месяцев, — геологический сброс уже пройден двухпутевым бремсбергом — проходческие бригады Гаевого ушли далеко в недра Зеленой… Пани-Будьласка вновь поднял руки:

— Теперь я готов помочь вам, Константин Петрович, и в отделе капитальных работ. По чертежам…

— Хороший ты работник на эксплуатации… божий кузнечик, — сказал Батурин; говорил добродушно, улыбался. — Да теперь первое дело — новая шахта. Стало быть… и ты мне на Груманте ни к чему. Теперь мне нужен главный, чтоб и на окре был, как ты на эксплуатации. Поищи повод — сматывайся на материк: здесь тебе делать больше…