Чайка
Чайка читать книгу онлайн
Книга о жизни, борьбе с немецко-фашистскими оккупантами и гибели замечательной патриотки, коммунистки Екатерины Волгиной, прообразом которой послужила легендарная партизанка, Герой Советского Союза Лиза Чайкина.
Произведение было удостоено Государственной премии СССР.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Думал так Степка, и улыбка все шире и шире растягивала его губы. Он сам удивился, как складно укладывались в мыслях слова, точно на простые карты козыри. А отец все время говорит, что он его, Степку, видно, в пьяный час зачал: выросла дубина, двух слов путём не может связать.
— Подожди, тятя, не то еще послушаешь, — прошептал он и быстро взглянул на девушек, о которых чуть не забыл, увлеченный соблазнительными мечтами.
Притихшая учительница слушала Катю, а голос той долетал до него взволнованным, но все таким же ласковым.
Степка заметил, что ему приятно вслушиваться в ее голос. Недавний страх по сравнению с открывающимися перед ним перспективами казался теперь пустяком. Да и возможная встреча с партизанами не очень пугала: нарвется — скажет, партизан ищет, чтобы в отряд вступить, потому что с немцами невмоготу стало жить, — вот и все. А дальше видно, что будет. Для себя да не постараться!
О судьбе, которая ожидала в лапах гестаповцев тех, кого он собирался предать, даже и мысли не мелькнуло: с детства перенял от отца правило, что думать надо о себе, а не о других. Это в последние годы у отца появились новые слова — все о колхозах, о народе да о новой жизни, а тогда говорил: «Всех жалеть — не пережалеешь. Сердце одно человеку богом дадено, для себя». И он, Степка, привык интересоваться людьми только с одной стороны: нельзя ли чего получить от них для себя?
— Ты теперь поняла это, Манечка? — отчетливо расслышал он голос Кати.
Что ответила учительница — не уловил, но увидел, как Волгина крепко обняла ее и поцеловала в губы.
«Воины тоже», — презрительно усмехнулся Степка.
Никакой личной вражды к этим девушкам и остальным партизанам у него не было. Да ему собственно не партизаны нужны были, а только путь к ним.
Хотелось закурить, но боялся, что огонь могут заметить, и поэтому внутри подымалось раздражение.
«И к чему медлят?» — подосадовал он.
Наконец Катя поднялась с земли и что-то сказала. Маруся тоже встала. Степка быстро соскользнул по стволу вниз.
Катя и Маруся шли от поляны прямо на него. Пригнувшись, Степка вполз в ложбину под дерево.
Девушки шли молча. Неподалеку от степкиного укрытия Катя замедлила шаг.
— Давай попрощаемся, Марусенька.
— Ты разве не в отряд?
— Нет, мне надо еще в одно место. — Катя осветила фонариком часы. — Наверное, успею.
Степка досадливо поморщился.
«Хоть в десять мест, только я-то от тебя не отстану, нет!» — подумал он с вдруг нахлынувшим озлоблением.
— Спасибо тебе, Катюша… за все, — растроганно прошептала Маруся. — Ты… забудь про это… Ладно? Так… нашло… Ведь до этого и потом… после… все время… я, Катюша…
Она не могла говорить.
— Забуду, — пообещала Катя. — Ты, Маруся, об одном помни: тебе нужно сдерживать свою ненависть. Это, правда, трудно, куда труднее, чем убить немца. Но это нужно, особенно теперь, когда борьба за мост.
— Понимаю…
— Листовки тебе передаст Женя. Может быть, завтра поздно вечером. А сейчас иди прямо в Покатную.
Маруся скрылась за деревьями и оттуда крикнула:
— Больше не повторится этого! Не сердись на меня, родная!
— Не сержусь.
Катя сунула фонарик в карман и, поправив автомат, быстро прошла мимо валявшейся на земле сосны.
Переждав минуты две, Степка выполз из своего укрытия.
Глава одиннадцатая
Издали донесся гул взрыва, вот опять…
— Стоп!
Шофер, безусый мальчишка лет семнадцати, нажал тормоз. Дверца распахнулась, и, не дожидаясь, когда машина остановится совсем, на дорогу выпрыгнул полковник Корф — мясистый, круглый. Волосы у него были густые и белые, точно взбитая мыльная пена, нос приплюснутый. Красноватые, навыкате, глаза зло поблескивали под седыми бровями. Растягивая ворот кителя, ставший чересчур тугим, он осматривался и слушал.
Машина стояла среди черного голого поля. Позади остались Большие Дрогали, впереди темнел лес, за ним в низине было Жукове Взрывы доносились со стороны Жукова. Ухо безошибочно различало: тяжелое и долгое аханье — так рвутся снаряды; трескучее — будто залп из сотни винтовок — так рвутся ящики с патронами, когда их со всех сторон охватит огнем. Сомнений быть не могло: машины с боеприпасами и горючим, которые должны были прибыть утром в Певск, подверглись налету партизан. Шофер тоже выпрыгнул из машины.
— На Жуковском шоссе, господин оберст, — проговорил он сорвавшимся по-петушиному голосом. — Смотрите!
Небо над лесом с каждым мгновением становилось светлее: казалось, поверх зубчатой стены сосен вырастал другой лес из жгутов черного дыма, сквозь них клочьями прорывалось рыжее пламя.
Лицо полковника стало багрово-синим, как от удушья. Он взвешивал в уме обстановку. Жуково почти рядом — примерно километрах в двух от места налета. Из этого села в Покатную отправлены сотня конников и два танка; но там остались еще сотня конников и три орудия. По другую сторону Жуковского большака, километрах в пятнадцати, — Головлево. Там — гарнизон в сорок человек, мотоциклы…
Он повернул голову. Западнее Жуковского большака, над Покатной, расплывалось грязновато-розовое пятно зарева. Вероятно, там уже нет надобности в войсках.
Жуково — Головлево — Покатная — получался треугольник, и если двинуть все силы одновременно, замкнется кольцо, из которого партизанам не вырваться.
Забравшись в машину, Корф тяжело плюхнулся на сиденье и зажевал губами.
— В Жуково? — спросил шофер.
Жуково находилось ближе к месту, откуда доносились взрывы, слившиеся теперь в сплошной гул. Но Корфу сейчас важнее всего было осуществить свой план окружения партизан; для этого нужно скорее попасть к телефону, а ближайший телефон — в Больших Дрогалях, которые они только что проехали.
— Обратно! — закричал он и взглянул на часы: было пятнадцать минут третьего.
Шофер резко завернул машину.
— Что же теперь?.. — В глазах Корфа, вскинувшихся на Ридлера, только что примчавшегося на машине, густо забрызганной грязью, мелькала тупая растерянность.
— То, что я говорил: с партизанами надо вести войну наступательную, — холодно сказал Ридлер. — Тех, кто сидит у моря и ждет погоды, бьют на лету, как глупых галок. Я имею в виду не вас, господин полковник, а вообще.
В лесу стоял гул от тяжелого уханья орудий, татаканья пулеметов и трескотни автоматов; огненно взвивались ракеты. Над большаком волнами плавал дым. Сосны, потрескивая, рассыпали вихри искр; языки пламени, перекидываясь с ветки на ветку, пляшущими отсветами ложились на каски немцев. Солдат было немного. Одни кучкой стояли возле накренившегося танка с перебитыми гусеницами, другие вытаскивали из-под обломков машин обуглившиеся трупы. Рядом со вторым танком, нацелившим орудие на лес, поблескивала лаком машина полковника Корфа.
По тому, как держали себя солдаты, Ридлер понял, что в лесу не бой, как предполагал он, подъезжая к большаку, а «прочесывание»: очевидно, от партизан и след простыл.
— Как глупых галок! — повторил он, смотря поверх головы полковника, который, поставив ногу на ступеньку машины, мешал ему сойти на землю.
Глаза Корфа гневно сверкнули.
— Я солдат, — закричал он, с силой схватившись за дверцу. — Кадровик. — Он ткнул пальцем в один из четырех крестов, висевших у него на груди. — Это сам кайзер… своей августейшей рукой повесил. Я привык воевать по-настоящему. Мне говорят: враг здесь — надо разбить. Я иду и разбиваю. А это чорт знает что! Не знаешь, где силы сосредоточить. Ждешь здесь, а они в другом месте. Кинешься туда, а там уже ни одного дьявола! Простите, но это… это не война! Это издевательство над всеми правилами войны!
Пущенная из глубины леса ракета низко пролетела над большаком и серебристым рассыпающимся хвостом осветила лицо полковника. Жилы на его висках вздулись и пульсировали; кроличьи с кровяными прожилками глаза выпучились так сильно, точно хотели выскочить вон; с дрожащих губ слетали брызги.