Аншлаг

Лера и Петр Онуфриевич, помогая друг другу советами, кое-как добрались до угла. Здесь — в переулок. Но здесь Лера упала. «Это хорошо, что не ты», — сказала она. «И хорошо, что не вместе, — сказал Петр Онуфриевич. — Эх, как бы они сейчас покатились!» «Знал бы ты, куда я иду», — подумала Лера. «Слушай, а куда тебя несет сейчас?» — спросил Петр Онуфриевич. «Да хочу еще раз сходить на концерт». — «Это в такую рань?» — не поверил отец. «Нет. Билеты куплю».

Они посмотрели в глаза друг другу. Сумки были поставлены в снег. Они разогнулись и посмотрели друг другу в глаза. Близкие люди не часто смотрят друг другу в глаза. Живут, общаются, главным образом, так… На ощупь. Ни он, ни она не спросили: «Кто здесь последний, товарищи?». О чем они думали, глядя с улыбкой? Но вот улыбка на лицах потихоньку погасла. Эта минута оказалась столь затяжной и все поглотившей, что когда подошедший спросил: «Вы здесь будете крайними?», Петр Онуфриевич молчал. Но вскоре ответил: «Да, мы. То есть я, я».

Скользко было! Все шли с опаской. Но Лера шла, обгоняя семенивших прохожих, чувствуя все еще боль в бедре и уже не наступая на скользкие крышки канализационных люков. Троллейбус быстро примчал ее в центр. Так, с какой гостиницы будем начинать? Его определенно поместили где-нибудь здесь, в центре В одной из лучших. «Театральная», «Интурист». «Украина» или же поближе к филармонии: «Москва», «Днепр»… Лучше выйти вот здесь. Она начала с «Театральной».

Проходя через вестибюль, Валерия мельком глянула в зеркало, тут она пожалела себя острой жалостью, но, подумав, что все самое лучшее в жизни у нее еще впереди, заставила себя не раскисать, собраться, быстро подошла к окошку администратора и, страдая нещадно от звуков собственного голоса, спросила:

— Скажите, пожалуйста, в вашей гостинице остановился Вячеслав Виннер?

— Кто?

— Вячеслав Виннер, — подробно выговорила она, наклопившись, приблизив лицо к окошку.

Ей было страшно произносить такое громкое имя. Ей казалось, что все сейчас встанут из кресел, переглянувшись, все, кто сидели здесь в ожидании номера, или наоборот, в ожидании автобуса, отвозящего в аэропорт, или же просто так, неизвестно для чего, коротали время. Они встанут и направятся к ней: «Вы знаете Вячеслава Виннера? О! Вы его ищете? И он сейчас выйдет к вам? Ну, теперь мы на него посмотрим!..»

Она поэтому, цепенея от страха, погасила саму интонацию, занизила ее, уж как смогла. Она, повторяя имя, специально думала, что Вячеслав Виннер — это такой себе маленький человечек, стоматолог из Винницы, он должен приехать, она его поджидает, он должен быть здесь, он не слишком и нужен, но все-таки, знаете, гость, неудобно, человек обидится… И так далее, и все в секунду, как водится.

Но, отойдя от окошка, она увидела, что никто на нее не смотрит. Люди живут другим, подумала Лера. Другим… И сейчас, как будто впервые увидев обычных людей, подумала: не приведи господь так жить.

Выйдя на улицу, она поежилась. Низкая температура донимает тем сильней, чем выше влажность, это известно.

У парадного входа гостиницы «Интурист» стоял действительно мощный автобус, и к нему несли, пыхтя, чемоданы. Какая-то дама в шубе, но без головного убора, что-то кричала, жестикулируя, по-английски. Лера прошла со скучающим видом, удовлетворившись тем, что она все понимает, просто скука, что называется, тоска зеленая. Она углядела еще двух юнцов, стоящих у раскрытых дверей автобуса, тоже почему-то полураздетых, правда, в автобусе будет тепло, но… Но разве здесь может жить Вячеслав Виннер?! Его там и не оказалось. Ее спросили: «Он из Союза?» Что за дикая формулировка…

До «Украины» — длинный квартал, почти пустынный. Сумрачно было настолько, что, казалось, дело близится к вечеру. Тоска разливалась в душе. «Что-то вы сейчас поделываете, Вячеслав Виннер? И знаете ли вы, как горячо к вам стремится сейчас чье-то сердце… Как кто-то бродит по улицам, жаждет найти вас, думает только о вас, мечтает к вам подойти, заглянуть в глаза, ловит в своих воспоминаниях каждое ваше движение, видит вас снова и снова, а, даже найдя вас, должен будет уйти… Но — это пока. А там… Если вы догадаетесь, если вы прочитаете между строк, как бьется мое сердце, если ваше сердце подскажет, если оно вам подскажет, что нет человека ближе, чем я, мы с вами одной породы, да! И нет нужнее, чем я, вы посмотрите!.. Только впустите меня. Вы сами увидите, сами поймете это со временем… И если вы догадаетесь..» Тут ее мысль, разумеется, обрывалась. Вот в такой тоскливой мольбе, молитве, погружаясь в которую мы вообще перестаем воспринимать окружающий мир, и тумана не нужно, и так живем, как в тумане, она шла, плыла по туманной улице, зашла сначала туда, где неподвижный швейцар сказал ей, что нет, не то, тут ресторан, а потом туда, где снова сидел за стеклом администратор над раскрытыми книгами, да что там, обычная администраторша, и Лере было уже привычнее проговорить:

— Скажите, у вас остановился Вячеслав Виннер?

— Да.

Помолчав некоторое время, Лера холодно выразила свою просьбу:

— Скажите, я могу узнать, в каком он номере?

— Да, сейчас, — охотно сказала женщина. И стала водить, листая, по книге пальцем, нашла строку и сказала: «В триста втором», сняв трубку с тихо задребезжавшего телефонного аппарата.

Стараясь не бежать, Лера вышла на улицу.

Вот и не нужно больше никуда заходить.

Она спустилась по бульвару к Крещатику и направилась не спеша, можно даже сказать, что очень медленно, туда, где площадь, к филармонии, но поначалу все ближе и ближе приближаясь к зданию Главпочтамта.

Может, не делать? Ничего не делать! Может, уйти домой?

Нет, она была совсем не в восторге от того, что затеяла.

Она не знала, хватит ли у нее сил выдержать такое испытание. Тот ли она человек? Она представляла, какого страху она натерпится… Она полюбила — кого? Человека? Обычного? Как все это делают? Нет! Он был для всех — а для нее и подавно — недосягаем! Его слушали тысячи! Он был совершеннейшим мастером, он владел огромными силами и был так прекрасен, когда вступал в единоборство с ними. И был всегда победителем, мастерство все побеждает. Она понимала, что хочет пробить какую-то брешь. Чтобы он впустил ее. Вот какое она нашла словечко, и не было слов точнее. А что если все эти темные силы воспротивятся? Но она чувствовала, чуть не плача, как ее тянет туда и что вся ее несчастная душа захвачена жаждой видеть, видеть и обладать этим чудом, и ради этого, она поняла, она ничего и никого не пощадит.

Она зашла на Главпочтамт. Сняв сумку с плеча, нашла конверт с письмом, надписала «Киев, гостиница «Украина», номер триста второй» и опустила письмо в почтовый ящик.

После этого стало легче. Снег растоптали тут, образовались не то чтобы лужи, а громадные топкие участки, которые требовалось своевременно обнаруживать и обходить. Люди шли зигзагообразно. Теперь — опять по Крещатику.

В подземный переход, нырнуть, пробежать под площадью…

Она быстро поднялась на крыльцо.

Дверь не открылась. Лера дернула посильнее, двумя руками. Нет, открылась. Еще было рано. Она и сама хорошо знала, что рано, часы на руке. Но она подождет. Во всяком случае, она будет первой.

Вошел молодой человек в длинном черном пальто.

— Еще закрыто? — подумал он вслух, не глядя на Леру.

— Да, но еще рано, — сказала Лера.

— Что вы хотели? — стукнув, открылось окошко кассы.

Это была неожиданность.

— Будьте любезны, мне билет на концерт Вячеслава Виннера, на восемнадцатое число, — сказала Лера, раскрывая сумку и поспешно шаря по дну.

— На восемнадцатое нет ничего, — сказала женщина с крупным лицом и низким, весьма деловитым голосом.

— Совсем ничего?

— Совсем. Поищите в кассах города… Да нет. Сомневаюсь.

— Но, позвольте, сегодня только пятнадцатое число!

— У нас есть любители музыки, — вдруг появился в окошке мужчина, видимо, гость кассирши, — которые ждут пианиста по полгода, по году!

— Так что, за год покупать билет?!