Перевал Подумай

— Ты что, от дыма угорел?! Куда под нож лезешь?! — Хотел добавить пару крепких слов, но осекся.

Человек в обгорелой одежде, со странным, застывшим в улыбке лицом, хватался руками за машину и, видимо, даже не чувствовал жара. Глаза его бессмысленно блуждали.

Чьи-то руки подняли Синяева, понесли. Из бездны сознания выплывали какие-то образы, обрывки мыслей, он пытался что-то сказать. Ему казалось, что он даже кричит. Но на самом деле губы на обожженном лице шевелились почти беззвучно…

Валя вышла на улицу, еще не зная, куда пойдет. Весенний день долог. Многие уже возвращались с сопок, неся букеты мерцающих рододендронов — их цветы хороши именно в сумерки. Валя тоже любила бродить по окрестным сопкам, и ей захотелось увидеть эти неповторимые цветы самой — близко. Недавно она нашла место, где их было много… Кроме нее, там не бывал никто…

Она шла по тропинке над морем, туда, где среди мертвого камнепада притаилась зеленая полянка. Вся она принадлежала одному дереву. Много сотен лет тому назад на вершине сопки, где и расти-то ничего не должно, выжила лиственница, но подняться ввысь так и не смогла.

— Зимние штормы срезали вершину, и от всего дерева уцелел только могучий ствол с одной-единственной ветвью, зато в ней словно сосредоточилась вся душа дерева. Иглы на ветви были длиннее и пушистее обычных, и цвет иной — слегка синий, прозрачный. Корни лиственницы раздробили окрестные камни, вода и ветер помогли им, и теперь рядом с деревом тянулась к небу молодая лиственничная поросль и цвели диковинные по высоте рододендроны. Многоцветковые их грозди слабо светились в сумерках.

А под обрывом шумело море — шел прилив, и вода торопилась вернуться в свои покинутые владения. Мелкие волны набегали на камни, осматривали их со всех сторон, переговаривались негромко, считая им одним ведомые потери…

— Добрый день, — раздался позади знакомый голос.

Валя вздрогнула, но ответила спокойно:

— Здравствуйте, Александр Ильич.

Он поравнялся с нею. Одет был в тренировочный синий костюм. Куртку кинул на плечо и смешно держал за вешалку одним пальцем.

Помолчав, Валя сказала:

— Я иду за цветами…

— А меня… — начал он неуверенно и смолк.

Она перевела дыхание, глянула обрадованно:

— Вы хотите пойти со мной?

— Да, если вы не против…

…Они шли рядом и перебрасывались простыми, ничего но значащими словами, но и то же время эти слова были по-особому значительными, каждое из них будто протягивало между ними невидимую нить и, переплетаясь, нити эти все крепче связывали их друг с другом. Она думала о том, как все в нем ей знакомо: и шрам на лице, и привычка заламывать бровь, и походка, и жесты.

Они очутились у подножья пологой необъятной сопки.

— Куда же теперь? — Он взглянул на нее и тут же отвел глаза.

— Вон, где вершина и, видите, одинокое дерево возле? Туда…

— Но там одни камни!

— Увидите…

Серые камни громоздились один на другой. Лишь изредка мелькали между ними зеленые клочья мха и мелких сиреневых цветов — словно кто-то развесил над мхом фонарики.

Александр Ильич шел первым по крутому склону, протянув Вале руку. Она чувствовала, как бережно поддерживает ее эта сильная рука, и радостно было необычное чувство защищенности. Так хотелось, чтобы дорога не кончалась! Но вот они у цели…

Валя смотрела на дальний, видимый отсюда берег. Там неширокой, густо-синей полосой лег не то дым, не то туман, отрезав подножия сопок. И сопки повисли в небе сизой тучей, словно бы угрожая издали этому миру света и тишины.

Александр Ильич тронул ветку лиственницы над головой, и она брызнула на него дождем спелых прозрачных капель. Он невольно вздрогнул. Все в нем было обострено до предела. Ему казалось, что сейчас он мог бы услышать шелест звезд, рост травы, невидимый ход косяка рыб под спокойной гладью моря, парящий полет чаек…

— Скажи, о чем ты думаешь?

Ее голос и нежданное, как подарок, «ты» почти испугали его. Он затаил дыхание и не ответил, смутно чувствуя, что любое слово — ничто перед тем, что должно случиться…

…Возвращались они уже в поздних сумерках и другим путем. «Так ближе», — сказала Валя.

Берег кончился возле черной скалы, далеко врезавшейся в море. Дикая сила осенних штормов пробила гроты в ее подножье, изрешетила склоны пещерами, где жили птицы.

Отсюда им пришлось подниматься вверх, к городу. Среди высоких древних валунов они остановились. Камни успели намертво срастись неровными ребрами в бархатной шкуре из мха и лишайника.

Белая ночь окутала сопку ворожбою негаснущего света. Здесь уже не цвели рододендроны, но жили другие, более скромные цветы. Ночь сумела сделать и их прекрасными. Желтые чашечки калужницы у ручья, сбегавшего в море, мелкие фиалки, еще какие-то белые и розовые соцветья, которых днем и не разглядеть в траве. Каждый клочок этой вечно холодной земли цвел по-своему, на минуту забыв о долгой зиме. Струи тумана сплетались в ночное непрочное кружево, превращая мир вокруг них в сказочную страну.

Он мягко притянул ее к себе одной рукой, другой взял ее ладони и прижал к губам, согревая дыханием озябшие пальцы. Все случайное ушло, осталось только одно никем не измеренное, мгновенное и вечное счастье любви!

Перед ними за последним поворотом тропинки раскинулся город. В дымке вечернего тумана огни его напоминали приземлившийся звездный рой. Город казался большим и прекрасным. Таким, каким он станет завтра…

Коротко об авторе и о книге

«…Сегодня я пришел к выводу, что перевал такой может возникнуть однажды в любом деле и человек должен будет его покорить — нет у него другого пути…» — так говорит архитектор Александр Ильич Ремезов — главный герой новой повести Ольги Гуссаковской «Перевал Подумай».

Ольга Николаевна Гуссаковская — выпускница Костромского педагогического института, приехала на Крайний Северо-Восток в 1955 году. Работала преподавателем истории в Дебинском медучилище, затем в областной молодежной газете «Магаданский Комсомолец», редактором Магаданского книжного издательства. В 1966 году она окончила Высшие литературный курсы при Московском литературном институте имени А. М. Горького.

С 1963 года О. Гуссаковская — член Союза писателей СССР.

Имя писательницы уже хорошо знакомо читателю, В 1960 тоду в Магаданском книжном издательстве вышла ее первая книга — «Дорогой приключений», а через три года — повесть «Ищу страну Синегорию». Повесть принесла автору широкую известность, в 1965 году она увидела свет в издательстве «Молодая гвардия». Затем последовали новые книги О. H. Гуссаковской: «О чем разговаривают рыбы» (Магадан, 1966), «Вечер первого снега» (1960) и «Повесть о последней ненайденной земле» (1970), вышедшие в Москве, в издательствах «Советская Россия» и «Детская литература».

И вот — «Перевал Подумай». О чем эта повесть? О городе Синегорске, выросшем на суровой северной земле, о его людях, обживающих трудный и неподатливый край, о мечте, о дружбе и любви.

С незапамятных времен каждое новое поколение людей, представляя себе будущее, создавало в своем воображении либо «город солнца», о котором мечтал итальянец Т. Кампанелла, либо «города-сады», что виделись англичанину Э. Говарду, либо «лучезарные города», какими проектировал их француз Ле Корбюзье.

Но лишь в конце нынешнего тысячелетия человечество стало располагать возможностями, чтобы строить города при жизни одного поколения и проектировать города будущего. Но какими им быть? Об этом сейчас много говорят и спорят архитекторы.

Этот вопрос волнует и героев повести О. Гуссаковской «Перевал Подумай»: архитекторов, которые зримо представляют завтрашний день Синегорска, вобравшего в себя основные, характерные черты наших северных приморских городов, и строителей — тех, кто возводит город своими руками. Волнует потому, что для них Синегорск не случайное, временное место жизни, а вторая родина. Ему отдали они свое сердце, и им не безразлично, что они оставят своим потомкам, которым предстоит жить и трудиться в этом городе. Поэтому так страстно борются они с равнодушием и косностью людей, живущих только лишь нуждами и заботами сегодняшнего дня.