Избранные произведения в 2 томах. Том 2

— В чем дело?

— Да нет, — оправдался перед ней Кеша, прикладывая руку к сердцу. — Та тоненькая такая… С косой…

Девушка подтянула концы косынки, прикрывшей пыльные волосы, махнула рукой и запрыгала назад, надевая перчатки.

— А пострадавшие там были? — спросил Кеша.

— Были, — сказала остроносенькая.

И другие женщины, опять подтянувшиеся к ним, загомонили:

— Были, были!

Что ж он тут, дурак, стоит? По больницам надо было давно справляться.

И он побежал, оставляя за собой этот лагерь из кроватей и палаток, мимо развалин, в город, наполненный сиренами «скорой помощи» и пожарных машин. Теперь все они лезли в уши.

Это он видел только в фильмах о войне, как стояли под деревьями палатки, окруженные носилками с перебинтованными людьми — у кого голова, у кого рука. По дорожкам бегали люди в белых халатах. Все торопились. Машины «скорой помощи» проносились прямо по аллеям парка, подвывая сиренами, мимо палаток, мимо скамеек, на которых сидели одинаковые из-за казенных пижам фигуры в бинтах, грея поднятые лица на солнце и прислонив к деревьям костыли. На машины они не обращали внимания, даже не открывали глаз. Лишь двое стучали шашками по клетчатой доске, положив ее на скамейку.

Кеша приостановился:

— Вы кто?

— Хроники.

— А где раненые?

— Спроси в хирургическом.

И махнул пальцами, зажавшими кружок шашки, прямо. Там, в глубине парка, открылось большое здание в пятнах осыпей и зигзагах трещин. Как в шрамах. Кеша вошел в распахнутые двери, переступив через битые кирпичи. У лестницы стояли носилки с больными, снесенные с верхних этажей, — больница переселялась в парк.

Парень в белом колпаке кастрюлечкой раздраженно кричал:

— Исаи! Где ты, Исаи?

— Помочь? Давай помогу.

— Бери.

Кеша нагнулся и подхватил носилки за ручки. Спустились с крыльца, пошли по дорожке, как все, торопясь.

— Мне девушку раненую надо найти, — сказал Кеша, когда поставили носилки у палатки.

— Женское отделение там!

Санитарка, слава тебе, оказалась участливой и, не бегая, обошла с ним все палатки. У каких он ждал, а в какие она позволяла зайти и ему.

— Вот и все.

— Что же делать-то?

Он вытер кулаком лоб, а она наклонила голову к плечу, беспомощно поморгала уставленными на него глазами.

— Кого родственники взяли, кого знакомые. А кого и незнакомые.

— Ну!

— Сходите в райсовет… Хотя, конечно, без фамилии…

— Я улицу знаю.

Ее позвали.

Да, конечно, человека нелегко было разыскать в сегодняшнем Ташкенте. Райсовет и то не сразу удалось найти. Помещение, в котором он спокойно теснился до вчерашнего дня, стало аварийным, и райсовет перебрался в дом, похожий на древний замок, — стены пушкой не прошибешь. Древние знали, что строили.

К дверям крепости, петляя, текла из-за угла очередь, почти сплошь женская. Держали чемоданы, сумки или просто узлы. Одна женщина стояла с шубой в простыне, из-под которой все время вываливались каракулевые рукава, другая, рядом с ней, с пузатым и большим футляром для какой-то музыкальной штуки, сжатой в талии, как гитара, третья прижимала к себе аккуратно, с картонными обкладочками, увязанные книги, четвертая гнулась над коробкой из-под телевизора с черной рюмкой на боку (верх — низ) и жирной строкой: «Осторожно — посуда!»

— Куда это?

— На хранение.

Показывая пустые руки, Кеша боком протолкался к двери, по сторонам которой увидел надписи на толстой бумаге: «Камера хранения» и «Райсовет». Дальше по коридору, пробирался в давке, как в переполненном троллейбусе. Наконец втиснулся в комнату, где верховодила громоздкая женщина, задыхавшаяся от бесконечных вопросов и собственной полноты. Наверное, ей хотелось бы сейчас стать семнадцатилетней, вернуть себе неустающее сердце. Она часто и терпеливо вздыхала.

— Я ищу девушку, — сказал Кеша, как только от нее отошел мужчина, надевая шляпу.

— Фамилия? — спросила женщина, не отрываясь от бумаги, которую читала.

— Она жила на улице Тринадцати тополей.

— Этого недостаточно, — сказала женщина, вчитываясь в бумагу. — Улица разрушена. Фамилия?

— Видите, тут такая история…

— Короче.

— Фамилии я не знаю…

— Несерьезно, товарищ.

Женщина в первый раз подняла на него глаза и близоруко прищурилась.

Ему стало неловко. Вокруг молчали, и она, считая разговор законченным, вслух дочитала бумагу:

— «В нашей семье семеро детей и больная бабушка…»

На улице очередь к камере хранения вытянулась еще длиннее, стала бесконечной. Кеша долго брел вдоль нее. Стоял старик с рамой, плотно завернутой в газету и обвязанной веревочкой, — может, картина, а может, фотография близкого человека, которую надо было старику сберечь. Стояла девочка у чемодана, который ей не поднять и не подвинуть. Да очередь почти и не двигалась, а мать, верно, побежала пока в магазин, купить что-то к обеду. Этой заботы никто не отменил.

Кеша шагал и вглядывался в лица. А вдруг?

Шагах в пяти от него какой-то мужчина в шляпе, похоже, тот, что был в райсовете, окликнул женщину, распахнул руки и прижал ее к себе, как сокровище. Сначала молчал, а потом захохотал от счастья — вместо слез, что ли. Вот тебе и очередь! Тут встречались. И защемило в горле от радости за этого чудака в шляпе и от зависти.

— А вы кого ищете? — спросила Кешу женщина в кисейном платке.

— Знакомую с улицы Тополей.

— Сейчас я спрошу, — сказала женщина, в оба конца очереди тонко, голосисто крикнула по-узбекски и подождала. — Нет, с этой улицы никого.

И так понятно было — молчала очередь.

— А который час, вы не знаете? — спросила женщина.

Кеша вынул дедовские часы и вспомнил, что не завтракал, если не считать давней еды в самолете. Как по команде, засосало под ложечкой.

Но не так-то просто было в этот день и поесть. У ближайшего перекрестка на столиках пельменной лежала пыль, а над столиками в потолке светилось небо. Чуть дальше в огромных окнах ресторана темнели складки жалюзи, а стекла хрустели под ногами. Магазины вокруг тоже пустовали. Провалы их витрин были наискось перечеркнуты рваными проводами. Рассказывали, что ток догадались выключить при первых содроганиях земли, спасли город от пожаров. Молодцы: дежурили, помнили инструкцию на этот счет или сами сообразили: короткое замыкание — пожар, а провода всюду рвались, как нитки. Пожаров мало было, с ними быстро справились. Но уберечь город от разрушений никто не мог…

Знакомый цирк стоял без купола. И кинотеатрик, у которого топтались вечерами счастливые ребята и девушки, рухнул. Совсем. Отпоказывал свои живые картины разных лет. Теперь на улицу смотри — картина! Остатки многих вывесок, сорвавшихся со стен, приставили к фундаментам домов на тротуарах, у ног, а от фундаментов ползли по стенам трещины, как бикфордовы шнуры.

— Молодой человек! Сойдите с тротуара! Молодой человек, сойдите…

Кеша не сразу догадался, что это к нему относится.

Медленно катилась мимо милицейская машина с репродуктором на крыше, и требовательный голос повторял одно и то же.

У ларька возле сквера тянулась очередь за пирожками. Кеша пристроился. Очень уж вкусно пахло. Дразняще. На весь сквер. Галдела очередь о повторных толчках. Ссылались на радио. Спрашивали, кто и что слышал. Обсуждали, где спать. Ясно, не в домах, даже у кого дома и уцелели. Город выезжал под чистое небо. Хватит ли палаток? Ясно, не хватит.

Перепоясанный тремя кушаками, согнутый, как запятая, немощный старик крикнул что-то злое двум девушкам, и те потупились и быстро ушли из очереди, сверкая голыми ногами.

— Что он им такое сказал? — спросил Кеша мальчишку в школьной форме.

— Что они голые ходят, оттого и землетрясение. Их земля проглотит! Надо паранджу носить.

— А что это за паранджа?

— Не знаю.

Мальчишке помогли, объяснили люди постарше:

— Накидка была такая, как мешок. Для женщин. С сеткой из конского волоса на лице. Чтобы хоть что-то видеть.