Любимые дети

«Куда идешь, Майя?» — спросят они.

«К сотруднику одному, — ответит она, поморщившись, — замоталась на работе и забыла документы дать ему на подпись».

«А-а, — скажут знакомые и пожалеют ее, — бедная».

Иногда в папке лежат учебные программы — философия, политэкономия, организация производства — Майя учится заочно на экономическом факультете университета, и я по мере сил способствую ее образованию, пишу за нее контрольные работы.

«Почему ты не учишься на дневном?» — спрашиваю.

«Вылетела со второго курса, — сообщает она беспечно, — и папенька прописал мне трудовое воспитание».

Если бы папенька знал, чем это обернулось, то-то бы он удивился.

«Майя, — спрашиваю, — а что будет потом, когда ты выйдешь замуж?»

«А ты, оказывается, тоже думаешь о будущем? — улыбается она. — Нам придется расстаться. Мужу я изменять не буду».

ТАКАЯ ДЕВУШКА.

Раздеваясь, она разбрасывает вещи по всей комнате, а мои висят аккуратненько, ни складочки, ни морщинки — деревенщина! — и, завидуя ее свободе и не только в смысле одежды, я понимаю, что таким мне никогда не быть — не то происхождение, не тот характер, — и, понимая это, я продолжаю ждать ее по вечерам, и по утрам в выходные, и днем, и снова вечером, и поражаюсь той легкости, с какой она ведет игру на работе, наш невинный производственный флирт, и словно заведенный механически подыгрываю ей.

«Только так, родной, и никто ничего не заподозрит!»

«Не слишком ли ты умна для женщины?» — спрашиваю в отместку.

«Я думаю, — смеется она, — что это не такой уж большой недостаток».

И вот мы сидим в приемной, у закрытой директорской двери, Майя постукивает на машинке, и Эрнст морщится, слушая нас, ерзает и на часы поглядывает — сколько сидим уже? минуту? десять? двадцать? — но раздается наконец звонок — это директор там у себя кнопку нажал, и Майя отрывается от машинки, встает, уходит в кабинет, и мы остаемся вдвоем, сидим, поглядываем друг на друга, и я улыбаюсь виновато, словно меня с поличным застукали, а Эрнст сопит, как зубробизон, овцебык разгневанный, и это длится довольно долго, и наконец пузатая, дерматином обитая дверь отворяется, и Майя приглашает нас:

— Пожалуйста.

Входим, а в кабинете директор и Васюрин сидят, и лица у обоих такие, словно они только что поговорили крупно, и нам бы помолчать, подождать, пока они придут в себя, но Эрнст, едва переступив порог, вдруг заявляет тоном государственного обвинителя:

— Мы просидели в приемной полчаса!

— Ничего, сынок, — отвечает директор, — вы еще молодые, наверстаете свое.

— Я не о возрасте и даже не о рабочем времени, — гнет свое Эрнст: — Я о человеческом достоинстве!

— Ну прости, — говорит директор и, повернувшись к Васюрину, усмехается. — Видал, какие у меня изобретатели?!

Этой фразой он в двоих метит: и Эрнста осаживает — попроще, мол, надо быть, — и Васюрину дает понять — ребятки у меня что надо, голыми руками их не возьмешь, — и Эрнст умолкает и садится, махнув рукой, а Васюрин головой покачивает:

— Легко вы этим словом бросаетесь — изобретатель.

— Ну, — говорит директор, удовлетворенный вполне, — какие будут суждения?

— О чем вы? — спрашиваю.

— Ну, и хитер же ты, — щурится он, головой качает, — все бы тебе заранее знать.

— Давайте-ка оставим эту восточную цветистость и перейдем к делу! — раздраженно произносит Васюрин.

— Прошу, — предлагает директор. — Кто хочет высказаться первым?

— Мы тут посоветовались и наметили план действий, — начинает Васюрин, обращаясь к Эрнсту и ко мне отчасти. — Проблема получения производного AB разрабатывается в нашем институте по двум направлениям. Первое — это обычная реакция взаимодействий между реагентами A и B, а второе учитывает их взрывообразующие свойства. По утвержденному плану исследования были начаты с простейшего варианта, и вы уже получили техзадание на проектирование и изготовление полупромышленной линии. Но несколько опередив события, что похвально само по себе, вы предложили устройство, которое позволяет провести детальное исследование второго, и, надеюсь, более перспективного варианта. В результате мы получили возможность вести разработку сразу по двум направлениям, но некоторое преимущество во времени, по крайней мере, останется за первым. Поскольку амортизационное устройство, удачное или нет — неизвестно пока, выполнено лишь вчерне, в эскизах и находится, если можно так выразиться, в эмбриональном состоянии, мы решили поступить следующим образом: вы будете продолжать проектирование полупромышленной линии для первого варианта, а работу по второму, более тонкую и требующую высокой квалификации исполнителей, мы проведем у себя в институте, в Москве.

Он продолжает говорить, но суть уже ясна мне, и я не столько слушаю, сколько наблюдаю за ним, и это не тот Васюрин, что заигрывал с собственной женой — слышь, Людок?! — и не тот, вдохновенный, что выдавал на поляне заранее отрепетированные импровизации, и не тот, что потешал нас байками в ресторане, нет, он спять новый — герой или злодей? — волевой и жесткий администратор.

Закончив, он откидывается на спину стула и, передохнув, добавляет уже в другой, лирической тональности:

— Конечно, решить это можно было в более узком кругу, но нас интересует и ваше мнение. Надеюсь, оно поможет определить некоторые детали.

Директор сидит, будто происходящее никак его не касается, а Эрнст уже очки поправляет, и глаза его, огромные за линзами, темнеют недобро, и я жду взрыва, а он говорит совершенно спокойно:

— Предложение Юрия Степановича кажется мне разумным и приемлемым потому, что устраивает обе стороны, разработку предложенного нами устройства институт проведет на высочайшем профессиональном уровне, и дело от этого только выиграет, а приоритет в любом случае останется за нами, и это тоже правильно, поскольку сама идея принадлежит нам. Таким образом, и волки будут сыты, и овцы целы.

— Не стоит, пожалуй, так расставлять ударения, — усмехается Васюрин. — Взрывообразующие свойства реагентов A и B известны давно и не только вам.

— А мы и не претендуем на открытие каких-либо новых свойств, — пожимает плечами Эрнст. — Наше изобретение позволяет использовать  и з в е с т н ы е  свойства.

— Сынок, — спрашивает директор, — разве вы вдвоем придумали эту штуку?

— Нет, — отвечает Эрнст. — Множественное число я употребляю потому, что говорю от имени предприятия.

— И заявку уже сделали? — интересуется директор.

— Да, — говорит Эрнст, — я проследил за тем, чтобы заявка на изобретение была составлена, отмечена в нашем бюро информации и своевременно отправлена в Комитет по делам изобретений и открытий.

— Быстрые ребята, — покачивает головой Васюрин.

— А вы бы хотели, чтобы какая-нибудь буржуазная фирма опередила нас? — спрашивает Эрнст. — Они ведь тоже работают в этом направлении.

— М-да, — задумчиво произносит Васюрин, — действительно работают.

Он встает и начинает расхаживать по кабинету, от стола к двери и обратно, и снова к двери, словно стремясь куда-то, но сдерживая себя изо всех сил. В бюро технической информации торопится, думаю я, наблюдая за ним, хочет проверить, оформлена ли заявка. Наконец он берется за дверную ручку и произносит озабоченно:

— У меня есть еще одно дело, — и, выдержав паузу для большей значительности: — Меня ждут, — и добавляет, усмехнувшись: — А вы можете пока обсудить свои внутренние проблемы.

Он выходит и, зная его крейсерскую скорость, я как бы следую за ним шаг за шагом, словно в поле зрения держу, а директор, помолчав немного, вдруг выдает неожиданную сентенцию:

— Мы, осетины, непростой народ.

— Да, — улыбаюсь, не упуская Васюрина, — если мы собираемся числом более одного, то либо песни поем, либо затеваем беседу о своем историческом прошлом.

— А знаешь почему?

— Мы — древний народ, а старики ведь любят вспоминать молодость.

— Ты прав, сынок, но дело еще и в другом. Мы тщеславие свое подогреваем, каждый хочет аланом себе казаться, могучим и гордым, а нас ведь полмиллиона всего, нам бы помягче быть, потрезвее.