Юность Ашира

— Ешь, — сказала Нурджамал. — Для Анны Сергеевны и Сережи я тоже приберегла.

Тепло на сердце было в то утро и у сына, и у матери. Одно огорчало Ашира: не было рядом Светланы. А как хорошо бы познакомить ее с матерью! И сама не ехала, и на письмо не ответила.

А горы словно росли на глазах, поднимались к небу все выше и выше. Вот уже из тумана показались вершины, потом солнечные лучи заиграли на склонах и позолотили подножные холмы. Туман редел и вскоре от него на земле ничего не осталось, кроме влажной прохлады и дрожащих росинок в траве. Не верилось, что октябрь уже на исходе — летняя теплынь держалась и днем и ночью, а в это утро было даже жарко, или, быть может, Аширу так казалось в новом халате после чая,

Когда же проснется Сережа? Он не мог дождаться пробуждения друга. Задрав ноги в гамаке, привязанном к двум карагачам, Сережа сладко похрапывал. Ашир листиком провел по его щеке. Тот даже не шевельнулся. Тогда Ашир пощекотал у него в носу. Сережа сморщился, состроил плаксивую рожицу н, но открывая глаз, чихнул.

— Будь здоров! — гаркнул у него над ухом Ашир.

Сережа поднял голову, покосился на него одним глазом и опять уткнулся в подушку.

— Вставай, забыл, какой сегодня день? — тормошил его Ашир.

Лениво позевывая, Сережа открыл глаза и потянулся.

— Выходной…

— Правильно, быстрее вставай. Уже музыка играет, слышишь?

Не дожидаясь, пока приятель встанет, Ашир вывалил его из гамака и потащил к крану. Сережа ворчал, отбиваясь руками и ногами.

— Умывайся лучше, — смеялся Ашир. — Пока ты спал, тебе лицо краской забрызгали.

Сережа притворился, будто не слышит. Вдруг он повернулся и плеснул в Ашира пригоршней воды.

— Смой сажу с лица!

— Не балуйтесь возле крана! — крикнула на них Анна Сергеевна. — За это и маленьких бьют.

Нурджамал добродушно улыбнулась и махнула рукой: пусть поиграют, натерпелись беды за эти дни…

По улице с песней проехали на машине ребята и девушки — полон кузов. Из-за борта торчали черенки лопат. Машина скрылась, а слова бодрой песни все еще доносились с улицы:

Теперь уже Сережа стал торопить Ашира, разыгравшегося с сестренкой Садап:

— Бери лопату и — шире шаг!

— Подождите меня, вместе пойдем, — заторопилась и Анна Сергеевна, отдавая Нурджамал последние распоряжения по хозяйству.

Нурджамал выслушала все, что наказывала хозяйка дома, — где взять продукты для обеда да чем покормить козу с козленком, — выслушала и вдруг решительно заявила Аширу:

— Я тоже с вами пойду, по работе соскучилась!

Нельзя было отказать Нурджамал в ее просьбе. Для неё достали у соседей еще одну лопату. Напомнила о себе и Садап. Накрутив косичку на палец, она подергала — за нее, склонила набок голову и вкрадчиво проговорила:

— И я пойду, я не маленькая!

Айна Сергеевна взяла Садап на руки и озабоченно спросила у нее:

— А кто же будет козленка караулить?

Садап задумалась, посмотрела на мать, и вдруг ее красивое личико засияло. Она обхватила Анну Сергеевну за шею и шепнула ей на ухо:

— У козленка есть своя мама. Пусть она его и караулит.

— Ах ты, касатка, рассудила-то как!.. — Анна Сергеевда посадила Садап на плечо и зашагала впереди всех в сторону вокзала, откуда уже доносились звуки оркестра, громкие голоса, шум начинавшейся работы.

Только в дни больших праздников бывало столько народа на улицах и площадях Ашхабада. Вереницами тянулись за город тракторы с прицепами и машинами, груженные землей и битым кирпичом. Тротуары и дворы расчищали от завалов и тут же поливали водой. На многих улицах сажали деревья. Повсюду виднелись строительные леса.

Ребята с механического завода работали на посадке деревьев. На углу того же квартала строилась новая больница. Там Анна Сергеевна вместе со своим коллективом помогала строителям. С ней была и Нурджамал.

Из-за дощатого забора виднелись подмости строящегося здания. По ним взад и вперед сновали люди. Ашир поглядел в ту сторону и отыскал глазами мать. Она выделялась среди остальных рабочих своим ярким платьем и блестевшими на солнце украшениями.

Нурджамал поднималась по тесовому помосту с тяжелой бадьей в руках. Она часто останавливалась, перехватывала ношу из одной руки в другую и шла дальше. Вот ее догнал высокий парень. Видно, он хотел помочь ей, но Нурджамал отстранила его рукой и втащила бадью на второй этаж. Потом она с Анной Сергеевной принялась таскать на носилках кирпичи и песок. Пробежала с папиросами для кого-то Садап — мелькнули и скрылись в проеме стены ее тонкие косички-кнутики, беспрестанно хлеставшие девочку по плечам.

Ашир с гордостью смотрел на мать — разве могла она не притти сюда в такое время!

По обочинам дорог, в парках и скверах темнела вскопанная земля. Машины не успевали подвозить саженцы. Журчала вода, заливая свежевыкопанные лунки.

Николай Коноплев, Сережа и Ашир высаживали абрикосовые деревья в садике будущей больницы. Ашир снял халат и, оставшись в красной рубашке, принялся рыть между лунками канавку для воды. Размеренными, ловкими движениями он подсекал упругие, как проволока, корневища старой травы, выворачивал жирную, с глянцевитым отливом землю и ровным валиком укладывал ее по бокам канавки.

Николай и Сережа не могли угнаться за ним. У него и лопата была другая, как у колхозного мираба, — длинная, совком, с припаянными усиками для упора ноги.

— Интересно, когда на этих деревьях урюк поспеет? — затеял Сережа разговор, чтобы хоть немного отдохнуть. Черенком лопаты он смерил гибкий прутик, едва доходивший ему до подбородка.

— Поспеет, тогда только уопевай убирать, — Коноплев растер на ладони комок земли. — На такой почве все что хочешь вырастет, была бы вода.

— Будет вода, — уверенно отозвался Ашир. — Об этом и секретарь горкома говорил. Напоит вода досыта нашу землю.

Присев возле посаженного деревца, Сережа осмотрел зеленые клейкие листочки и облизал губы, как будто только что проглотил спелый плод. Ашир увидел подходившего Чарыева и налег на лопату.

— Сколько посадили? — поинтересовался парторг.

— Двадцать пять! — ответил Коноплев.

— Отстаете от кузнецов. Дай-ка, Давлетов, мне лопату!

— Я не устал…

Сережина лопата стояла воткнутая в землю, её-то и взял Чарыев. Он засучил рукава, обнажив мускулистые волосатые руки, и принялся копать. Работал он с азартом, гимнастерка на его сильных плечах натянулась, казалось вот-вот лопнет ло швам.

На что Ашир привычен к лопате — и то с трудом поспевал за ним.

Когда вода залила все лунки, Чарыев положил лопату и, тяжело дыша, посмотрел на часы.

— Быстрее заканчивай здесь, — сказал он негромко Коноплеву, — а потом соберешь ребят покрепче и к двенадцати часам в горком партии. Получите особое задание.

— Что же это за задание? — спросил Николай и тут же устыдился своего любопытства. Будто утирая лицо, он прикрыл ладонью не только рот, но и тонкий с горбинкой нос.

— В горкоме скажут, — улыбнулся Чарыев.

Он написал что-то на вырванном из блокнота листке и протянул его Николаю. Тот спрятал записку.

Принимал посаженные деревья садовник, сухощавый старый туркмен в сапогах, с подоткнутыми за пояс полами халата. Перед тем как приступить к делу, старик достал из-за пазухи продолговатый, в виде бутылочки, глиняный сосудик, вынул из него деревянную пробку и, запрокинув назад голову, насыпал в рот изрядную порцию насу. Он уложил языком табачный порошок за щеку, засопел и передал каскаду Аширу. Из уважения к старику Ашир всыпал в рот полщепотки и сразу же изменился в лице, точно кипятку хлебнул. Из глаз у него полились слезы, он закашлялся и выплюнул крепкое зелье.

— Сагбол, яшули! — Ашир едва смог поблагодарить старика.