Человек из-за Полярного круга

— Откуда, Женя, коняга?

— Это же не коняга — собака. Дашкой ее зовут, она всех монтажников в лицо знает, а Первухина просто обожает. Только ему и Шаврову дается запрягать. Он ее со старшим прорабом Григорием Григорьевичем Шавровым — вы еще его узнаете — так они Дашку жеребушкой привезли. Тут неподалеку местный совхоз. Наши шефы там. Поилки делали наши, а им Дашку подарили. Ой, сколько было радости! Поначалу дикая, она и есть дикая животная. А потом привыкла, где бригада — там и Дашка, пощиплет траву и тут же уляжется. Только боялась всякого стука. А теперь отбоя от нее нет. Парни на обед, и она в барак заходила. Честное слово, хлеб, блины, мясо ест, я говорю — как собака, играть любит. Подойдет сзади, шапку стянет с головы и — бегом. Любит, чтобы ее догоняли. Посмотрит: если бегут за ней, еще остановится, подождет. А один раз, — Женя всплеснула руками, — напоили ее мужики, что было, что было…

Михаил видел, как у Жени разрумянилось и стало красивым лицо с резко очертанными бровями.

— Старшой осерчал, он у нас цыган, — понизила голос Женя. — Но ребята покаялись, простил. Очень хороший человек, — с какой-то грустью сказала Женя. И лицо у нее погасло.

Михаил доел макароны, положил ложку в тарелку, выпил кружку чаю, встал из-за стола. Как уютно все прибрано — кастрюли на полках надраены — смеются, а воды ведь нет. Как Женя справляется? И тряпочки у нее чистые. Вот устроюсь, обживусь — что-нибудь придумаю с водой.

— Спасибо, Женя, за макароны, за чай.

— На здоровье. — Женя убрала тарелку. — Кто хорошо ест, тот хорошо работает.

— Ну, я пойду.

— Ступай, ступай, погляди базу стройиндустрии, работать тебе там…

«Славный человек эта Женя, светлая женщина. И тут можно жить. Во всех отношениях хорошо, когда рядом хорошие люди. Сколько, интересно, ей лет? А при чем здесь лета? — удивился своим мыслям Михаил. — Впрочем, так оно и должно быть. Обстоятельства как раз и порождают жажду общения, знала бы моя Валентина! А собственно, чего плохого, если хорошо подумать о хорошем человеке, ничего нет предосудительного. Жизнь есть жизнь. Правильно, живое тянется к живому».

Михаил вернулся к бараку в потемках. Да, просвета целый день не было. Трудно понять, светает или темнеет. Он по ошибке зашел в соседний барак, видит — не то: в коридоре лампочка не на потолке висит, а в стену ввинчена. Нашел он свой барак, прошел коридором до красного уголка, приоткрыл дверь, заглянул: так и есть — своя койка, только вроде другой народ спит. Другая смена — догадался Михаил. Его кровать была свободна. Логинов разделся, даже носки снял и — под одеяло. Сверху накрылся полушубком. Постель была ледяная, и Михаил, сколько ни лежал, не мог согреться, коченели ноги. Никакого терпения. Михаил вскочил, надернул валенки. Немного притерпелся, но сон не шел.

Время остановилось — темно и в три утра и в три дня.

Скрипнула дверь, и на пороге остановился Первухин. Он на цыпочках прокрался к своей койке, сбросил только шапку и полушубок и полез под одеяло, кровать застонала, погудели пружины, но Михаил чувствовал, что Первухин не спит. Прошло, пожалуй, с час. Когда не спишь, и минута часом тянется.

— Что, земляк, сон не идет? — в темноту вполголоса спросил Первухин, хотя Логинов старался не шевелиться.

— Не идет.

— Я тоже на новом месте плохо сплю. Видно, непогода ломает кости… На материке, там дочка мне постоянно песок в чулке прикладывала на поясницу, — вздохнул Первухин. Михаил на это ничего не мог сказать. Первухин сам и ответил: — И знаешь, помогало. Ты не молчи — не бойся, не разбудим. Это только Спиридонов чутко спит, — громче заговорил Первухин. — А впрочем, давай, земляк, спать, — зевнул Первухин, и опять застонали пружины.

Логинов хотел расспросить бригадира о Жене, откуда она родом, да вовремя спохватился, истолкует еще по-своему.

Глава вторая

На монтажную площадку Михаил Логинов пришел со всеми вместе. В сшитой из досок обогревалке было тесно. Посреди будки горел электрический «козел». Спираль на асбестоцементной трубе млела вполнакала. Михаил понял, что с энергией на стройке скуповато.

Монтажников в обогревалке было много, но новичка заметили сразу. Это Михаил понял по внезапно, с его приходом, наступившей звонкой тишине, недолгой, но выразительной. Однако никто не лез к Михаилу со знакомством, вполглаза наблюдали за новичком. Как определил Михаил, звеньевые перебирали чертежи, раскладывали их по всему длинному столу.

Михаил запомнил Кольку Пензева. К нему чаще всего обращались парни.

На пороге появился Первухин. За ним в обогревалку втерлось несколько человек монтажников, по-видимому с ночной смены. Они здоровались со всеми за руку и протискивались к печке. Первухин снял шапку, монтажники расступились. Он бросил свою шапку на чертежи, вынул из кармана платок и громко высморкался. В будке сразу стало тихо. Он спрятал платок и, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Слыхали, Кеннеди убили? Кокнули президента и — Вася не чешись. Во! у капиталистов… А вот ты, Прокопий, запорол балку, — повернулся Первухин к столу. — Пензев, ты размечал?

— Я, — сказал Колька Пензев. — Мела нет, а что этой сухой штукатуркой — бензорезчик дунул и сдул разметку…

— На суде будешь оправдываться, — отрезал бригадир. — Михаил, ты взял чертилку?

Михаил Логинов не сразу понял, что Первухин обращается к нему.

— Тебя спрашиваю, Логинов. Что, приехал к теще на блины? Взял, говорю, или нет?

Михаил на всякий случай действительно взял чертилку, достал утром из чемодана и сунул за голенище.

— Да мне не надо, — сказал бригадир. — Держи при себе. Ребята, это наш новый монтажник, товарищ наш. Я еще сам не знаю, что он умеет делать, но как видите…

Теперь уж все, словно только сейчас заметили, открыто уставились на Михаила. Михаил хоть и не Аполлон, но роста выше среднего, ладно скроен.

— Ничего вроде, — сказал кто-то.

— Жилистый.

У Михаила глаза большие, темные, длинные, и от этого казалось, что он чуть косит.

— Ну, раз глазастый и чертилка есть, может, доверим разметку? Чертежи читаешь? — спросил бригадир.

Михаил помедлил с ответом.

— Посмотреть надо, какой точности.

Михаил подходит к столу и оглаживает чертеж.

— Ну, это мы поглядим, — и Первухин выразительно постучал по циферблату.

Будка сразу пришла в движение. Через минуту-две обогревалка опустела, убавились на столе и чертежи. Михаил, как стоял, так и остался стоять, только к стенке привалился, чтобы не мешать парням выносить шланги, электроды, инструмент. За столом остались и те трое, что пришли с бригадиром. Первухин свою шапку со стола перекинул на скамейку и сел за стол. Щупленький, незаметный парень развернул перед бригадиром чертеж и, став коленями на лавку, начал чего-то доказывать бригадиру, то и дело тыкая в чертеж пальцем.

— Ты, Дошлый, брось мне, — басил Первухин. — А это куда дел? Здесь же показано, пластина на ребро приваривается, а ты ее как присобачил? Теперь хоть зубами откусывай… Ты мне, Дошлый, не доказывай.

Михаил подумал, какая меткая у парня фамилия, как раз по нему. Действительно, какой-то дошлый.

— А что мне доказывать? — встал Дошлый. — На, смотри, — ткнул он свой чертеж бригадиру. — На моем чертеже так, по чертежу и сварил.

— Слушай, Пронька, а у тебя своя голова на что?! Неужели ты не мог сообразить, что только на ребро пластина будет работать. Ну, спросил бы, что у тебя язык Дашка отъела?

— Кобыла тут ни при чем, пусть технари документацию дают как положено. Ты тоже, бугор, когда брал, куда смотрел? — обиделся Дошлый.

— Ну, ладно, Прокопий, — смирился Первухин. — Останься, переделай, кто за тебя будет? Вон Мишку возьми. Иди сюда, Михаил, — позвал Первухин Логинова.

Михаил подошел и глянул на Дошлого. Ну, так и есть, до чего же, видать, плутоватый мужичок, глазки как у мышонка — кругленькие бисеринки, так и стреляют искрами, а лицо словно из мрамора высочено, такого лица Михаил никогда не видел: холодное, ни один мускул не дрогнет.