Из моей копилки

7. ОТКУДА ЧТО БЕРЕТСЯ

НЕ ЗНАЮ, как нынче, а в давнее, дореволюционное время, когда мы были любознательными детьми, в наших избах водилось немало всякой живности. И мы рано начинали понимать, что от чего происходит.

Курица несет яйца. Петух зачем-то курицу топчет. При желании курица может подольше посидеть на яйцах, и получатся маленькие пискливые цыплятки.

Кошка может родить котяток, а коту это бог не велел.

Тараканы, те тьмой-тьмущей плодятся и ждут наступления морозов, когда вся семья из избы переселится к соседу на трое суток. Из промороженной избы тараканов выметают метлой, как мусор. А потом глядь – их снова полчища.

В зимнюю пору куры в тепле. Курятник отгорожен в подполье. Кормят кур заварой и овсом, распуская их гулять по всей избе. Ребятишкам утеха – живность.

Появление в избе новорожденного теленка – почти событие. Сначала он еле-еле держится на скользких копытцах, а недели через две попрыгун может человека с ног сбить.

В некоторых избах, где есть ребята-подростки, бывают и более удивительные представители птичьего мира. В самодельных проволочных клетках у кого сорока-белобока, у другого дятел разноперый да остроносый, у третьего утка на испытании – не получится ли из дикой дворовая. А иногда и такая птица на приманку изловится, что ей никто имени не знает.

А самое интересное – это появление в деревне нового жителя, рождение ребенка. Малые ребятишки-несмышленыши – нет терпения – идут к роженице посмотреть, какого она принесла дитя.

Ребятишкам, умеющим кое-что соображать, ребеночек кажется жалким. Но каждому известно, что и он таким же был, только не помнит, когда; и не всякий из них осведомлен, как, откуда берутся маленькие человечки.

По этому сложному вопросу у четырехлетних с пятилетними бывали горячие диспуты. Машку Пиманову прозвали Куклой за то, что она о себе оказала:

– Меня купили куклой, ротик прорезали, кашей покормили, в воде выкупали, вот я и стала…

– А мне мама говорила: ветром ей животик надуло, я из животика и вышла, – возразила более близкая к истине Дунька Пашина.

– А мне бабка Степанида оказывала: меня, такого окаянного, кикимора из гороховища принесла и швырнула на поветь – нате, убирайте… – так поведал о своем происхождении хитроватый Колька Витин. – Только все это нас обманывают, а я-то знаю, да мама никому не велела сказывать…

И тут же, не утерпев, добавил шепотом:

– Нас-то запросто мастерят, а вот откуда у попа дочки берутся, про то и моя мама не знает. Я опрашивал, есть ли у попа под ризой штаны или он как баба?.. Мама меня за ухо и за волосье дернула, а не сказала. Вот придет к нам поп, приподниму я ризу палкой и увижу…

8. ПАМЯТНЫЕ СЛОВА

БЫЛО мне года четыре. Мой отец отделился от своего старшего брата Михаилы. Зажил самостоятельно. Была у отца бурая лошаденка. Своими руками соорудил отец телегу. Поехали в село.

Несколько пар сапог сшил отец на продажу. Сапоги в драночном коробе. Отец и мать сидят спина к спине, свесив ноги с телеги. Я – посредине.

Впервые за свои четыре года я вижу соседние деревни, чуть побольше нашей, с часовнями и с крашеными избами. А самое село с церквами, с колокольным звоном, с магазинами и множеством людей, лошадей и телег даже как-то испугало меня.

А что будет, если отец с матерью отойдут от телеги, затеряются в шумном народище, куда я тогда денусь? И верно, я оставался подчас один в телеге. Мать отлучалась со своим кружевным товаром, завернутым в чистый платок. Отец, закинув сапоги на плечи и держа две пары в руках, громко покрикивал в толпе:

– Крепче этих нет на свете! Налетайте, покупайте!..

Все было улажено. Сапоги и кружева проданы. Деньги подсчитаны. Кожа для шитья сапог куплена. Как по такому поводу не позволить отцу выпить? Мать, взяв меня за руку, торжественно по крутой лестнице поднялась к Селянкину. На столе большой чайник с железным рыльцем, связка кренделей. Чего же лучше?

Из чайной возвращаемся домой.

Проезжая мимо строящейся полукаменной школы, отец показывает на нее кнутовищем и уважительно говорит:

– Заводчик Никуличев, главный благотворитель, сорок тысяч рублей выдал на постройку. Учить будут. Отсель пойдут конторщики, бухгалтеры, приказчики… На сорок-то тысяч не один дом, а можно пять деревень построить, как наша Попиха.

Сурово посмотрел на меня, добавил памятные слова:

– Вырастай, Костюха. Отдам я тебя в это училище, будут тебя тереть, как теркой, выучат, вовек отца станешь помнить. Отсюда прямая дорога в скубенты. Тебе учиться, а мы с матерью поработаем, сами выдюжим и тебя в люди вытянем…

Из этой поездки в село остались в памяти незабываемые слова отца: «Будут тереть, как теркой».

Не испытал я в этой школе сладостной боли познания. Не коснулась меня «терка» строгой школьной дисциплины. Жизнь обернулась и пошла по другому направлению, а не так, как отец хотел.

Жаль. Многое было бы иначе. Хуже или лучше, но иначе…

9. ДРАКА

СТАРИКИ, и те не помнят, с каких пор завелась враждебная рознь между деревнями, принадлежавшими когда-то помещику Головину, – головинскими и бывшими монастырскими. Кажется, все поделено, размежевано, узаконено. А по прежнему обычаю существует необъяснимая вражда, сопровождаемая драками.

Мне пришлось быть очевидцем одного незабываемого сражения.

Было это во Фролы, в большой пивной праздник. Пожалуй, в девятьсот восьмом году. Моя мать еще была жива. Она уговаривала отца не ходить «в эту кашу».

– Убьют, на кого ты нас с Костюхой покидаешь! Не пущу!..

Отец не послушал мать, оттолкнул ее, вытащил вересовый кол из изгороди и заторопился к драке.

Сходились две большие партии, две шатии. Шли стеной одна на другую, человек по пятьсот, как потом стало известно. От Ивановской шатровой мельницы под гармонный и частушечный рев двинулись из монастырских деревень матерые парни и подростки. Навстречу им вышли из Боровикова таким же слаженным строем, не меньше числом и с такой же «музыкой» головинские головорезы, не раз прославленные в драках прежде.

Вооружение – железные трости, колья, булыжники, гири на ремешках. Ножи запрещались неписаным за коном и взаимным пониманием, ружья не допускались тоже, а револьверов ни у кого не было.

Мы с матерью стояли на берегу Лебзовки, примерно за полверсты от места драки.

Неистовые крики, ругань, треск кольев, рев битых и даже «ура» заглушили все земное, человеческое.

Помню, мать с заплаканными глазами высматривала, где в этом месиве мотается мой батько. Но в многолюдной толчее, да еще издали, ничего не разобрать.

Девки головинских деревень под руки приводили к нам на бережок раненых. Отмывали водой, перевязывали платками, разорванными рубахами.

С двух сторон битых-перебитых всерьез и налегке насчитывалось свыше двухсот человек. Большинство из них на своих ногах могли добраться до Устьянской больницы.

Драка считалась вполне мирной, без жертв. И потому не вошла в историю генеральных драк головинщины с монастырщиной, скоро была забыта.

Мой отец от удара острым камнем чуть повыше левого глаза получил в схватке глубокий шрам и некоторое время гордился этой отметиной, как наградой…

Из-за чего назревали и возникали драки, ни тогда, ни после никто не мог объяснить.