Марьина роща

Разумеется, Эдуард Иванович был героем и мечтой многих юных марьинорощинцев, не то что шофер другой машины — цыганистый и пьяноватый Колька Мохов, часто болевший запоем и не выезжавший на линию. В такие дни Эдуард Иванович не уезжал домой на обед, а закусывал во время рейса, недовольно качал головой и усиленно дымил горьким табачищем.

Стоянка кареты у рынка быстро стала местом постоянного пребывания юных любителей техники, трамвай был забыт. Что такое трамвай? Ходит только по рельсам, а вот Эдуард Иванович даже обедать домой ездит в чудесной серой карете. Нет, далеко трамваю до автобуса!..

Вернейшим поклонником автобуса и его водителя стал Леша Талакин. И вот внезапно решилась его судьба. Эдуард Иванович стал кивать ему как знакомому и однажды позвал:

— Эй, мальчик! Хочешь со мной?.. Садись сюда.

Замирая от счастья, Леша уселся рядом с шоферским сиденьем. Эдуард Иванович подошел к радиатору, сунул под него железную рукоятку и сильно повернул несколько раз. Мотор оглушительно затрещал, вся шоферская кабина затряслась мелкой дрожью. А Эдуард Иванович влез в кабину, солидно уселся, унял моторную дрожь, показал Леше маленький медный насос под ветровым стеклом и сказал:

— Когда поедем, надо качать часто, вот так… — и поставил ноги на педали.

Треск мотора перешел в рев. Рулевое колесо так и норовило вырваться из рук шофера. Потом под полом что-то охнуло, заскрежетало — и машина тронулась. На булыжниках трясло нестерпимо, в ушах стоял оглушительный грохот, рука немела от усердного качания насоса, но что значат эти пустяки для поклонника передовой техники?

Сперва в редких, а потом в ежедневных поездках с Эдуардом Ивановичем в то лето Леша постепенно узнал кучу полезнейших вещей: например, что серую карету построила немецкая фирма Даймлер, на это указывает ее марка — треугольник и в нем звезда; что принимать карету Московская городская управа специально посылала Эдуарда Ивановича, который хорошо знает и автомобили, и немецкий язык; что карета совсем устарела и потому пущена на эту захолустную линию; что автомобильное дело имеет — о! — огромное будущее и молодым людям следует изучать его. Когда в начале сентября летняя автобусная линия была закрыта (и, как оказалось, навсегда), Леша стал учеником слесаря при гараже, где стала на зимний ремонт серая карета.

Учился Леша с упоением. Бесплатный проезд в трамвае, как работника городского предприятия, был не только большим удобством, но и предметом гордости (плохо ли сказать небрежно кондуктору: «Свой, бесплатно» — и показать кончик удостоверения?) и уважения с примесью зависти у старых друзей. Теперь он имел маленький, но свой заработок, любил свою работу, был ловок и понятлив. Парень стал на верный путь — так считали мать, Эдуард Иванович и сам Леша.

Он первым отошел от сверстников: работа в гараже не оставляла много времени. Затем окончилась учеба для Сережи Павлушкова. Отец заболел, еле перемогался, и мать взяла сына из училища, чтобы помогать в лавке. Веселый, озорной, Сережа без огорчения снял форму коммерческого училища, деятельно занялся своей лавкой, а на воскресные встречи с друзьями приносил полные карманы конфет и пряников.

Местное кино «Ампир» перестало удовлетворять друзей, и по воскресеньям они с утра отправлялись на Тверскую в «Люкс» или в «Арс», где в один сеанс шли две видовые картины, большая драма, две комические и волшебная феерия. Дневной сеанс продолжался четыре с половиной часа, и публика покидала зал, еле покачивая распухшими головами, — и все за тридцать копеек. Еще больше давал кинематограф Карла Ивановича Алксне на Страстном бульваре; кроме того, там были еще увлекательные автоматы… Но скоро количество перестало прельщать друзей: в пятнадцать лет запросы начинают расширяться.

Ваня Кутырин, Петя Славкин и Ваня Федорченко пристрастились к многосерийным приключенческим картинам и ловчили просмотреть каждую серию «Парижских тайн» или какой-нибудь «Печати дьявола». А Володя Жуков переодевался в потертый костюм покойного отца-актера и таинственно возвращался поздно ночью. Товарищи не без труда дознались, что ему удается по знакомству попадать на закрытые ночные сеансы, где демонстрируют «парижский жанр», но повести с собой он никого не может… Когда-нибудь, потом…

А потом Володя стал отходить от компании, пропускал занятия, бывал бледен, рассеян и остался на второй год в пятом классе гимназии. Он пришел в отчаяние, собирался бежать из дому, а потом выяснилось, что мать, разумеется, огорчена, но не сердится на него (с кем не бывает недоразумений в таком возрасте?); раны души стали легко заживать, и лето он провел в Серебряном бору, где жила Тося Иванова из гимназии Иловайской, хорошенькая пепельная блондинка с актерскими задатками.

Маловато осталось от «дружинушки хороброй», но троим еще можно было называться мушкетерами. Замечено, что у молодых людей, перешедших в шестой класс, начинает ломаться голос, появляется критическое отношение к признанным авторитетам, обостряется тяготение к абсолюту справедливости и растет презрительное отношение к девчонкам. Вместе с некоторым внешним огрубением утончается деликатность и чуткость к товарищу. Этим можно объяснить, что мушкетеры не входили в подробности, кто из них Атос, кто Портос, — боялись обидеть Ваню Федорченко. Ваня был хромой и в мушкетеры не годился.

Очень тяжело переживал Ваня свою хромоту. Сверстники рано дали почувствовать ему неполноценность. Насмешки глубоко обижали его; потом стало казаться, что он привык и не слышит их, — конечно, это было не так: просто ребятам надоедала одна тема. Нет, к этому нельзя привыкнуть… Обостренный слух ловил малейший обидный намек, подозрительный взор — любую мимолетную усмешку, и болезненная мнительность все относила на свой счет. Ваня глубоко страдал. От сверстников отставать не хотелось, а приходилось: многие игры ему были недоступны. Оставалось только читать, читать запоем, забывая все, в том числе обиды, воображать себя не только умным, но и сильным, и ловким, и подвижным… Хромота не мешала любить природу, музыку, искусство… Но все это было самоутешение, хотелось быть не слишком умным, но таким же физически полноценным, как другие мальчишки. Когда он был меньше и насмешки ребят доводили до слез, он бежал домой искать утешения у родителей. Отец нравоучительно говорил:

— Не обращай внимания. Человеку на роду положено много всего перенести, а это еще не худшее горе… А вот в жизни из-за куска хлеба придется куда больше страдать от сильных…

— А для меня ты всякий хорош! — восклицала мать и прижимала сына к груди.

Нельзя всегда помнить о плохом. Любое чувство со временем притупляется. Ваня привык считать себя человеком второго сорта. Отцовские нравоучения о скромности сильно влияли на него. В самом деле, что еще ждало впереди? Отец получает гроши, ни на какое улучшение не рассчитывает. Все, что у них есть, — это вот домишко в Марьиной роще — материнское приданое. Вся надежда семьи на него, на Ваню: кончит он гимназию, университет, станет врачом или учителем, будет прилично зарабатывать и отблагодарит отца за заботы, за полученное образование. Так говорили книги, так думали окружающие. Если честно сказать, не очень заманчивые перспективы для юноши с уязвленным самолюбием. А сколько нужно силы и упорства! Но все же Ваня принял героическое решение — оправдать надежды родителей.

А возраст требовал своего. Слабоватый, тщедушный, Ваня любил силу и ловкость, завидовал сверстникам. В цирке он бывал в раннем детстве и презирал его, как зрелище недостойное. Мушкетеры уговорили Ваню, и вот он впервые увидел здесь чемпионат французской борьбы, услышал волшебное «Парад, алле!» — и влюбился в борьбу, борцов, арбитра в поддевке, в праздничный свет дуговых фонарей…

Сперва влюбленность была тихой и немного стыдливой. Но потом оказалось, что многие взрослые, серьезные люди увлекаются борьбой. Для кого же иначе в таком количестве выпускают фотографии, открытки и целлулоидовые брошки с портретами всемирно известных чемпионов: пластического Луриха, пламенного Майсурадзе, непобедимого Поддубного, гибкого Саракики? Почему полны оба московских цирка и летние сады, когда там проходят чемпионаты, и пустуют, когда в программе нет борьбы?