Марьина роща

Почему англичане, владевшие или управлявшие рядом предприятий в Москве, избрали местом летнего отдыха именно Сокольники — неясно, но до 1908 года они здесь задавали тон в спорте. Они первые ввели здесь теннис и футбол. Жили своей колонией, холодно отклоняя все попытки сближения со стороны немецких и русских фабрикантов.

Московские немцы утешались тем, что в гимнастике они первые и на их ежегодные праздники в турнеферейн на Цветном бульваре старается получить приглашение вся Москва.

Англичанам удавалось их splendid isolation (великолепное уединение) на теннисных кортах. Этот вид спорта не массовый, и привлекал лишь немногих снобов из состоятельных русских. Поэтому монополия на теннисные рекорды была обеспечена англичанам. Иначе случилось с футболом. Британский клуб спорта (БКС) первый показал москвичам увлекательную игру двух команд, и вот футбольные кружки и клубы стали расти не по дням, а по часам. Для футбола не нужны были ни бетонированные площадки, ни сетки, ни ракетки, в игре могло участвовать сразу двадцать два человека, это и определило успех футбола. Прошел год-два. Возникла футбольная лига, объединившая постоянные, клубные и сезонные, дачные команды. В первых же играх лиги англичане с трудом удержали первенство, на следующий год потеряли его и вновь замкнулись в своем тесном кругу, уклоняясь от вызовов русских команд.

К теннисным площадкам и прилип Леша Талакин. Ване быстро надоело благоговейное созерцание белобрючных джентльменов, с небрежной грацией посылающих мячи. А Леша влюбился в изящество движений игроков, в магию английских терминов и особенно в красавца Эдуарда Чарнока, чемпиона тенниса того времени. Действительно, Чарнок играл прекрасно и не проиграл за все лето ни одной партии. Леша следил за ним влюбленными глазами и был счастлив, если мог принести ему далеко выбитый мяч. Кумир заметил юного поклонника, улыбался ему и однажды даже доверил нести футляр с ракетками до дачи…

Увлечение спортом, охватившее Россию в первом десятилетии нового века и особенно после революции пятого года, не ослабевало. Процветали клубы спорта, не только футбольные: московские лыжники, объединенные в ОЛЛС, СКЛ и МКЛ, развернули в своих клубах все виды легкой атлетики, гимнастики и спортивных игр. Англичанам и немцам, живущим в Москве, вскоре пришлось потесниться даже в таких видах спорта, как теннис. Сотни здоровых, упорных юношей — рабочих и служащих — становились спортсменами-профессионалами.

Именитые московские купцы, чьи отцы съезжались на Москву-реку созерцать кулачные бои стенка на стенку, теперь, сидя на почетных трибунах, с волнением смотрели на состязание команды своей фабрики с командой фабрики соседа и конкурента. Прославилась орехово-зуевская футбольная команда. Фабрикант Морозов выписал из Англии хороших игроков-профессионалов, зачислив их инженерами и техниками своих фабрик. В числе прибывших был родственник чемпиона тенниса — Вилльям Чарнок, «рыжий Вилли». Эти игроки обеспечили первый успех морозовской команде. А те степенства, чьи футболисты не одерживали сокрушительных побед, быстро охладевали к футболу и открывали сердце и кошелек бегунам, дискоболам, прыгунам… Они быстро научились разбираться в спринтерах и стайерах и горделиво носили в объемистых бумажниках вырезки из газет о рекорде спортсмена Иванова (фабрика Запряхина).

В эти годы два увлечения захлестнули молодежь: спорт и детективы. После неудачной войны с японцами стали обращать внимание на физическое развитие будущих солдат, не надеясь на врожденных чудо-богатырей. Во всех учебных заведениях ввели уроки гимнастики, а позже и военного строя. Насаждались различные виды спортивных игр. Как обычно бывает при увлечениях молодежи, некоторые юные спортсмены посвятили себя исключительно физкультуре и забросили ученье; так стали формироваться профессионалы спорта.

Спорт во всех видах — от домашней гимнастики по Мюллеру («15 минут ежедневных упражнений, и вы будете здоровы») до автомобильных гонок — начинает занимать видное место в жизни, выходит на арену цирка и сцену варьете, на страницы газет, обрастает литературой и поклонниками, заводит свои газеты и журналы… Наряду с некоторыми действительно способными юношами, нашедшими здесь свое призвание, в спорт устремляется множество недоучек.

Другим повальным увлечением молодежи стало чтение лубочных книжонок о сыщиках. Все газетные киоски запестрели яркими обложками брошюрок об удивительных, захватывающих, потрясающих, душещипательных приключениях знаменитых американских сыщиков Ната Пинкертона и Ника Картера. Появился на витринах и конан-дойлевский Шерлок Холмс, но умных в литературном отношении рассказов хватило ненадолго, и посыпались один за другим аляповатые подделки, сплошь начиненные драками, выстрелами, коварными замыслами злодеев. Литературная зараза распространялась с огромной быстротой, и немало учащихся оставалось на второй год, сбегало из дому в «благодатную Америку» или, вооружившись чем попало, затевало массовые побоища.

Поскольку чрезмерность этих увлечений шла явно на пользу строя, борьбы с ними не велось. Наоборот, поощрялось все, что уводило подальше от социальных вопросов. Отсюда расцвет разных «половых проблем» в литературе и на сцене, проповедь опустошенного, но гордого индивидуализма, — это для учащейся молодежи и интеллигенции, а простому народу предлагалось и средство простое — водка.

И Марьина роща разделяла общую участь. А здесь пили страшно… Пьянство засасывало свои жертвы. Сколько хороших мастеров с верным глазом, искусными пальцами и тонкой смекалкой, пристрастившись к водке, теряло облик человеческий, опускалось все ниже и ниже, кончая ночлежкой или рабским существованием у паука-хозяйчика!

…Быстро катится время. Не прошло и десятка лет с того времени, как купец Томилин позволил себе завести автомобиль для личного пользования. На его ежедневные летние поездки на дачу, в Серебряный бор, стекались смотреть толпы москвичей. Приобрел купец одну из первых моделей самоходных экипажей, где двое едущих сидели лицом друг к другу; между ними помещался руль в виде никелированной рукоятки и торчали рычаги управления. Экипаж был высокий, ехал медленно, отчаянно пукая и дымя, и некуда было укрыть купцу бесстыжие зенки от укоризненных взоров и язвительных реплик потрясенных москвичей.

С тех пор московское купечество не только бросилось покупать заграничные машины, но стало подумывать и о своем заводе. Но пока оно чесало в затылке, иностранцы сбывали в Россию устаревшие модели. Только в 1912 году маленький заводик Рябушинского «АМО» начал выпускать первые русские машины.

…Годы идут. Растут дети. Растет город. Разве узнает Марьину рощу тот, кто уехал отсюда в начале нового века? Застроилась окраина, от рощи осталось одно название, московское стадо больше не поднимает клубы пыли по Шереметевской. Провели трамвай, а летом 1910 года открылось впервые автобусное движение Останкино— Марьина роща и Останкино — Крестовская застава.

Из рощи в Останкино ходили два автобуса. Один настоящий — мышиного цвета закрытая карета мест на тридцать, другой — импровизированный: на грузовом шасси были поставлены четыре обитые черной клеенкой скамейки, сверху — фанерная крыша, с боков — занавески коричневого брезента от дождя и пыли. Оба автобуса были на жестких шинах, — пневматики тогда только-только появились на легковых экипажах.

Сообщение между Крестовской заставой и Останкином по Ярославскому шоссе поддерживали три маленькие машинки, подобные первым выпускам голенастых фордов; они отличались желтыми брезентовыми занавесками, юркостью и лихой ездой. Их побаивалась семейная публика.

Серую карету водил Эдуард Иванович — седой, медлительный, всегда с трубкой в зубах. Одевался он опрятно и щеголевато: коричневый вельветовый костюм, кожаные краги на ногах, кожаная фуражка с очками и перчатки — классический костюм шофера из заграничного журнала.

Был Эдуард Иванович неболтлив, говорил на ломаном языке, и по акценту трудно было понять, латыш он, эстонец или финн. Его серая карета выезжала в первый рейс ровно в девять часов утра, с двух до четырех дня Эдуард Иванович обедал, а затем снова возил публику в Останкино и обратно ровно до десяти вечера.