Амурские ребята

И, не теряя времени, он побежал догонять Глашу.

На другой день Павка проснулся чуть свет. Он приподнялся и увидел Глашу. Девочка спала на тюфяке, закинув руку за голову.

Павка встал и прибрал постель. Он достал горбушку черствого хлеба и кувшин с молоком и поставил кувшин возле Глаши на пол. Разломив хлеб пополам, он меньшую часть положил в карман штанов, а большую — на пол, рядом с кувшином. Пусть поест, когда проснется. Потом, стараясь не шуметь, он вышел за дверь.

— Ведь я Глашку нашел, — сказал Павка, входя на кухню, — ее слепец какой-то с собой водил. Ненатуральный слепец. Я ему бороду оторвал. — Он вынул из кармана бороду и показал Варе. — А Глашка в подвале спит.

Варя побежала в подвал. Павка не торопясь сошел за ней по деревянной скрипучей лестнице. Но в подвал не вошел. «Опять, наверное, реветь будут», решил он.

Павка не ошибся: скоро донесся плач, всхлипывание, — очевидно, плакали и Варя и Глаша.

Павка сидел на лестнице и ждал: когда же это кончится?

«Вот чудная, — думал он о Варе, — к ней каждый день люди с паролями ходят, приносят какие-то вещи, а ревет она по каждому пустяку, как девчонка».

Наконец Варя и Глаша вышли из подвала. Варя повела Глашу в дом, растопила ванную и вымыла девочку начисто. Через час Глаша и Павка сидели на кухне и пили чай.

— А что, ребятки, — сказала вдруг Варя, — пойдете сегодня со мной на новоселье? Мой батько в город перебрался.

— Пойдем! — крикнули сразу Павка и Глаша.

Японцы выселили дядю Остапа из военного городка. Они закрыли лавочку, торговавшую кетой, сахаром, керосином и книжками. Японцам не понравилось, что в лавке вечно толпились портовые рабочие.

Несколько дней назад Остап пришел в город и снял новую квартиру.

Под вечер Глаша надела Варину кофточку, подрезанную Варину юбку и Варины черные туфли. Павка забрал гитару, и ребята отправились с Варей на новоселье к дяде Остапу.

Они спустились к самому берегу Амура. Здесь жили рыбаки. В палисадниках лаяли собаки. Женщины ходили к прорубям с коромыслами. Тут и там лежали опрокинутые лодки. Пахло дегтем и смолой.

Они дошли до розового домика с ярко-голубым палисадником. Это и была новая квартира Остапа.

— О це дило, це дило! — закричал Остап, встречая гостей на пороге. В руках у него был молоток — он только что вколачивал в стены гвозди и вешал картины. Он был такой же веселый, и усы его были такие же пушистые и длинные, как и раньше.

— Тикайте в кубрик! — скомандовал старый боцман и пропустил ребят в комнату. Варю он крепко и нежно поцеловал.

В небольшой квадратной комнате у стены стояли две железные койки, покрытые серыми казенными одеялами. На стенах висели картины, которые Павка сразу узнал: взрыв «Петропавловска», корвет «Гремучий» в кругосветном плавании и семиэтажный пароход «Император», совершающий рейсы Гамбург — Америка. Висела и новая картина — какой-то дядько в барашковой шапке, с пушистыми и длинными, как у Остапа, усами. В углу стоял знакомый сундук, по середине — стол, а у другой стены — большой красный шкаф. В окна был виден Амур, такие же домики, крашенные зеленой, голубой и оранжевой краской, многоцветные палисадники, опрокинутые на берегу лодки.

Остап о чем-то пошептался с Варей, хитро улыбнулся и спросил:

— А що, хлопец да дивчина, нравится вам у меня?

— Еще бы не понравилось! — воскликнула Глаша.

— До того хорошо, даже невозможно! — подхватил Павка.

Остап еще пошептался с Варей и вдруг спросил:

— А що б вы казали, если б я забрал к себе вас обоих?

Павке и Глаше показалось, что Остап шутит. Жить словно на настоящем корабле! Рядом с дядей Остапом, знающим столько разных историй!

— Ой, да это ж не может быть! — не поверил Павка.

Остап покрутил свой ус и сказал:

— Довожу до сведения: дисциплинка у меня суровая. Драться, ругаться, цапаться в кубрике — ни-ни! Лица, руки мыть дочиста, щоб блестели, воды не бояться, грязь смывать — оттирать. Палубу, трапы драить, по дудке обидать — полдничать, по дудке спать лягать, койки прибирать. Все ясно?

— Все! — воскликнул Павка. Он был в восторге от речи дяди Остапа.

— Зачисляю в команду, — отрезал Остап. — Садись обидать.

Ребята сели за стол. За окном заалел закат.

— Что ж, дочка, — сказал Остап, разливая суп, — выходит, что и старый дид пригодился?

— Пригодился, батько! — воскликнула Варя и стала что-то шептать Остапу.

Павка за обе щеки уплетал вкусный рыбный суп. Глаша от него не отставала. Павка смотрел на картины, развешанные на степе, и все хотел спросить у Остапа, кто же это усатый дядько.

— Эх, если б был жив мой Илюша! — вдруг вырвалось у Вари.

— Ничего, дочка, — обнял Остап за плечи Варю, — отольются им слезы, придет время...

Он встал и пошел к окну. Тук-тук, тук-тук — стучала по полу его деревяжка.

— Дядя Остап! — спросил Пазка, показывая на портрет. — А что это за усатый дядько?

— Тарас Бульба, — сказал Остап. — Купил на барахолке.

— А кто такой Тарас Бульба?

Тук-тук! — стукнула деревяжка. Остап повернулся и взглянул на Павку.

— Тараса не знаешь?

— Не знаю, — ответил Павка. — А он что — пират?

— Дурень ты, дурень, — с сожалением сказал Остап. — Только и знаешь, что своих пиратов. Да знаешь ли ты, хлопец, что и моего батьку звали в честь Тараса Бульбы Тарасом, а меня в честь Тарасова сына нарекли Остапом?

— Не слыхал, — сказал Павка.

— Про Тараса Бульбу, написал Николай Васильевич Гоголь, — сказал Остап.

Тук-тук, тук-тук — застучала Остапова деревяжка, и он подошел к шкафу. Он открыл шкаф и достал какую-то брошюрку. Павка разглядел, что на обложке нарисован такой же усатый, как на картинке, дядько в барашковой шапке.

— А мне почитаете? — спросила Глаша.

— И тебе. Вот пообидаем и почитаю. Грешно не знать Николая Васильевича Гоголя и не слыхать про Тараса Бульбу.

Когда они отобедали и Глаша прибрала со стола, Остап принес лампу, поставил на стол, зажег, расправил усы и принялся читать:

«А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! Что это на вас за поповские подрясники?»

Читал Остап хорошо, с чувством, иногда останавливался и поглядывал на Павку и Глашу. Ребята слушали внимательно.

Остап читал про Запорожскую Сечь, про храбрых казаков, которые дрались с поляками за русскую землю. Глаша оперлась подбородком на руки и, широко раскрыв синие глаза, слушала не отрываясь. Павка, когда Остап останавливался, подгонял:

— Читай, дядя Остап, читай!

А дядя Остап продолжал читать:

«А что, паны», сказал Тарас, перекликнувшись с куренными: «есть еще порох в пороховницах? не ослабела ли козацкая сила? не гнутся ли козаки?»

«Есть еще, батько, порох в пороховницах. Не ослабела еще козацкая сила; еще не гнутся козаки!»

«И наперли сильно козаки: совсем смешали все ряды. Низкорослый полковник ударил сбор и велел выкинуть восемь малеванных знамен, чтобы собрать своих, рассыпавшихся далеко по всему полю. Все бежали ляхи к знаменам; но не успели они еще выстроиться, как уже куренной атаман Кукубенко ударил вновь с своими незамайновцами в середину и напал прямо на толстопузого полковника. Не выдержал полковник и, поворотив коня, пустился вскачь; а Кукубенко далеко гнал его через все поле, не дав ему соединиться с полком. Завидев то с бокового куреня, Степан Гуска пустился ему навпереймы с арканом в руке, всю пригнувши голову к лошадиной шее, и, улучив время, с одного раза накинул аркан ему на шею. Весь побагровел полковник, ухватясь за веревку обеими руками и силясь разорвать ее; но уже дюжий размах вогнал ему в живот гибельную пику».

— Да, это почище Сюркуфа, — одобрил Павка. Подумав, добавил: — А только когда я вырасту, я в конницу не пойду. Я кораблем стану командовать.

— Опять, Павка, захвастался! — сказала Глаша. — Не видать тебе корабля как своих ушей.