Сильнее бури

Опустошительные бури были алтынсайцам не в диковинку, но впервые они лицом к лицу встретились с непогодой на широких просторах степи и полей в самые горячие, напряженные дни. От нее нельзя было спрятаться, и алтынсайцы сшиблись с ней грудью; теперь же, когда буря прошла, надо было поскорей залечить нанесенные колхозу раны.

Под просветлевшим, голубым, чистым небом в степи, в горах, на стане, в кишлаке и на полях вовсю закипела работа.

Погодин затеял на стане «генеральную уборку». Эмтээсовцы выгребали со двора песок и мусор, чинили поврежденные бурей навес и крышу сборного домика, вызволяли из песка бочки с горючим, инструменты, тракторные детали, наводили порядок в полевых вагончиках, доставленных со станции. Приходилось урывать время от сна, от обеда, от отдыха. Но это не огорчало их: самое страшное осталось позади, тяжелое испытание выдержано, победа над бурей окрылила их, и теперь уже ничто не могло заставить их отступиться от заветной цели - покорить целину.

С таким же чувством работали и дехкане. Они знали: бури здесь не редки, но и не так уж часты. Если в трудные дни работа не прерывалась, в погожее время она и подавно будет спориться, и колхоз добьется всего, чего захочет! А там, глядишь, и на бурю найдут управу, лишат ее прежней мощи и ярости!

Справившись с одним делом, легче справиться с другим; чтобы до конца поверить в себя, в свои силы, чтобы обеспечить надежное положение на завтра, необходимо было спасти хлопок.

У бригады Алимджана забот после бури не убыло, а прибавилось. Самого Алимджана охватил тот упрямый энтузиазм, с каким он пробивал дорогу воде на Кок-Булаке. Собрав свою бригаду, он сказал:

- Не дадим погибнуть ни одному кустику хлопка!.. Надо работать не покладая рук, надо всех увлечь своим примером!

Дехкане принялись расчищать арыки, рыхлить, размягчать землю вокруг кустов хлопчатника, подкармливать, поить растения. Делалось все, чтобы кустики, уже выпустившие первые острые листки, насытились, окрепли и вольно, бурно, словно никакой непогоды не было, пошли в рост, принялись на радость людям за кропотливую, таинственную мудрую работу: сотворение хлопка - белого зелота.

На полях рокотали «универсалы», тащившие за собой культиваторы: они нарезали меж рядами хлопчатника неглубокие борозды, по которым медленно пробиралась пущенная из арыков вода.

Не отставал от всех и старый Умурзак-ата. Его белая борода, белые узоры на тюбетейке, белый халат, открытая грудь, пропеченная солнцем, - все покрылось пылью; к спине, казалось, кто-то приложил горячую ладонь. Но старик работал, работал… Он не мог подвести дочь, свое звено, колхозников, ноторым они с Алимджаном твердо пообещали: хлопок можно спасти!

Когда Умурзак-ата наконец выпрямился, разогнув сладко занывшую спицу, он увидел рядом с собой Кадырова. Кадыров стоял, заложив за ремень большие пальцы, а остальными похлопывая по круглому, тугому, как арбуз, животу, и озабоченно поглядывал на ряды хлопчатника.

- Салам алейкум, отец, - кивнул он старому хлопкоробу. - Видал, к чему привела затея твоей дочки?

Умурзак-ата скользнул по лицу Кадырова острым, неприветливым взглядом.

- Дочна моя тут ни при чем, раис.

- Ни при чем, говоришь? А по чьему настоянию людей перебросили с хлопка на целину? Твоя дочь ослабила полеводческие бригады, вот вам теперь и приходится надрываться, спасая хлопок. Жалко мне тебя, отец. Глаза твои ослабли, руки ослабли, спина сгорбилась, а ты днюешь и ночуешь в поле, исправляешь чужие ошибки…

Глаза у Умурзак-ата сощурились, холодно, проницательно:

- Спасибо за твои заботы, раис. Но нам от тебя не жалость - помощь нужна. Ты ведь хозяин опытный: землю понимаешь, хлопок понимаешь.

- Помочь я не отказываюсь. Обещаю тебе, отец: сделаю все, что смогу,

Умурзак-ата снова взялся за кетмень, а Кадыров с важным видом зашагал к дороге, где ждал его конь.

Все эти дни председатель был сам не свой. Когда началась буря, душу его до краев заполнило злорадное чувство: «Что, голубчики? Дождались?»

И чем больше она неистовствовала, тем сильнее он торжествовал: ненавистные ему «выдумщики», силой вовлекшие его в опасную, рискованную затею, потерпели неудачу; уж теперь-то они угомонятся и, слава богу, оставят его в покое!

Но вскоре, словно очнувшись, Кадыров сердито одернул себя: «Ай, осел, ну чему ты радуешься?.. Тому, что пропал даром труд твоих колхозников? Тому, что на них свалилась беда и каждого - каждого из тех, кого ты знаешь, с кем прожил столько лет вместе, - ушибла, поранила?»

Кадыров взгромоздился на ноня и проехался вдоль хлопковых полей, с хмурой безнадежностью наблюдая за колхозниками, самоотверженно боровшимися против бури.

Ну что они могут? Лезут из кожи вон, хлопочут над каждым кустиком, да что толку? Буря всю степь, словно снегом, замела песком, позасыпала в полях все борозды. Тут плакать впору, а не радоваться.

Угрюмое, пасмурное выражение не сошло с его лица и после бури. Он ясно представил себе, что было бы, если бы они уже засеяли хлопком целинные земли и все это очутилось бы под песком…

Кто знает, удалось ли им бы спасти хлопок? Он, Кадыров, никогда не имел дела с такими обширными хлопковыми массивами, а ведь побежали бы к нему: «Что делать, председатель? Помоги, председатель!..» И если бы хлопок погиб, спросили бы тоже с него, с Кадырова!..

Нет, что ни говори, а буря все-таки разразилась вовремя… Оба они - и Кадыров и Султанов - оказались правы. Теперь можно действовать смелей и уверенней. Надо все силы бросить на спасение хлопка, и Кадыров своей властью председателя приостановит строительство поселка, вернет людей с целины в прежние бригады. Он вправе это сделать: ведь он головой отвечает за судьбу нынешнего урожая! А Умурзакова и ее друзья пусть выкручиваются как хотят…

Кадыров побывал в бригадах, где дела шли не так уж ладно: хлопчатник здесь еще не оправился, и колхозники, из тех, что никогда не отличались особым рвением, уныло жаловались: «Да, трудно. Да, рабочих рук не хватает…» Кадыров знал: иные из этих колхозников во время бури отсиживались дома, да и теперь работали с прохладцей; бригадиры тут были не из крепких и львиную долю работы перекладывали обычно на женщин.

Но трогать этих людей было нельзя: на всех собраниях они горой стояли за председателя, всем и всюду напоминали о его заслугах, а за это можно было пойти на кое-какие поблажки. Обидишь их - потеряешь друзей, а друзей у него не так много…

Он попробовал также заручиться поддержкой и опытных хлопкоробов, таких, как Умурзак-ата. Умурзак-ата попросил его о помощи. Что ж, он готов ему помочь! Он укрепит его звено дехканами, которые до сих пор впустую, - да, да, впустую! - возились на целине.

Объехав бригады, Кадыров вернулся в кишлак и позвонил Султанову. Султанов внимательно выслушал его (вот руководитель, умеющий прислушиваться к голосам трезвым и практическим!) и одобрительно произнес;

- Что ж, раис, благословляю! Главное сейчас - хлопок. Хлопок - это богатство и честь колхоза! Это хлеб, деньги, новые дома. За хлопок государство поблагодарит нас, и сегодня же, а не в отдаленном будущем! И помни, если мы в этом году соберем хороший урожай, это будет нашей, и только нашей, заслугой! Понял?

После разговора с Султановым у Кадырова совсем отлегло от сердца. Ай, молодец Султанов! Только золотых дел мастер знает цену золоту, и не говорит ли о дальновидности председателя райисполкома то, что он понял и поддержал Кадырова? О, Кадыров докажет Султанову, что тот в нем не ошибся! Хлопок! Главное - хлопок! И сегодня, а не в отдаленном будущем, которое еще неизвестно, что с собой принесет! Печенка, уже варящаяся в котле, лучше курдюка, болтающегося на баране! Рубль в руках дороже ста рублей, которые обещаны через год. Целина пока урожайна только заботами, а на старых землях уже растет хлопок. Правда не так-то много этого хлопка, но зато его можно увидеть, потрогать, показать другим! Надо скорее, немедленно же, снять людей с целины и отправить на хлопковые поля! Авторы «целинного плана» и пикнуть теперь не посмеют; они вынужденй будут держать язык за зубами! Надо торопиться, пока они не оправились от растерянности.