Суд

— Вот он… — кадровик грубым жестом показал на Семеняка, — пришел к нам в министерство наниматься, а начал с того, что взялся меня учить, как надо работать.

— Во-первых, я пришел сюда не наниматься, — подхватил Семеняк. — Это при царе нанимались в извозчики и няньки, я после окончания института пришел сюда работать, а не сидеть в коридоре под дверью, вы должны быть заинтересованы во мне больше, чем, может быть, я в вас. Во всяком случае, не меньше.

Семеняк заметил, что во время его тирады вошедший начальник улыбнулся и выжидательно смотрел на него. Но тот обратился к кадровику:

— Я вынужден был зайти к вам — характеристики на переданных мне сотрудников должны быть у меня сегодня, завтра они уже не нужны никому.

— Мне же надо всего пятнадцать минут, так вот же… — кадровик с ненавистью посмотрел на Семеняка.

Горяев уже направился к дверям, но вдруг остановился, обернулся к Семеняку;

— Что кончили?

— Энергетический, по диплому инженер-экономист.

— Идемте со мной…

Они поднялись на один этаж и по замысловатому коридору прошли в кабинет Горяева, где он сел за стол, а Семеняку показал на стул сбоку;

— Давайте документы…

Пока он занимался с документами, Семеняк оглядел не очень просторный кабинет, заметил, что на письменном столе по-современному бумаг не было, только авторучка, воткнутая в малахитовую подставку.

— Вы обратили внимание, как захламлен стол у вашего кадровика? — заговорил Семеняк, когда Горяев отложил его документы. — Неужели он не понимает, что в такой куче мусора легче спрятаться тому, кто хочет спрятаться?

— Не лишено… не лишено, — рассеянно согласился Горяев, думая о чем-то. — Где вы хотели бы работать? Только начистоту: в аппарате министерства или на производстве? — спросил он.

— В министерстве, — твердо ответил Семеняк.

— Чем же вы хотели бы заниматься?

— Инженер-экономист может пригодиться всюду, — улыбнулся Семеняк. — Пошлите в тот же отдел кадров, я вам в две недели выдам точный расчет времени, непроизводительно расходуемого начальником отдела, завязшим в бумажках вместо глубокого изучения проблемы кадров.

— Но и вам тоже придется бегать по этажам с бумажками, — рассмеялся Горяев, ему нравился этот задиристый парень.

— Постараюсь этого избежать. Не выйдет — уйду. Вы видели, — он кивнул на свои документы, — я неплохо знаю немецкий язык, а с языком без работы не буду…

— Мне в моем оперативно-диспетчерском отделе нужен помощник. Должность — инженер, но это для зарплаты, а характер работы главным образом организаторский, но со знанием экономики. И нужен человек молодой, энергичный. Пригодится, я думаю, и ваш немецкий язык — министерство получает из ФРГ автомобильные журналы, материалы оттуда наверняка требуется переводить, а за переводы, наверно, можно будет платить особо. Словом, вот такое вам предложение.

— Нужно будет подавать чай?. — улыбнулся Семеняк.

— Нет. Это исправно делает секретарша отдела Лидочка. Помощник — это нечто иное, это… — он рассмеялся, — это помощник, и этим все сказано. Это если моя не правая, то, во всяком случае, левая рука. То, что вы инженер-экономист, — очень хорошо. Работа потребует от вас самостоятельного мышления, быстрой сообразительности и уж конечно ответственности. Решайте.

И Семеняк решил…

Это была работа для него — самому пороха выдумывать не надо, а начальник своими поручениями его никак не перегружал. Вскоре он даже сам научился находить себе занятия, включился в общественную работу, перезнакомился с многими людьми на всех этажах министерства.

Месяца оказалось достаточно, чтобы он окончательно покорил Горяева своей безотказной работой, послушной распорядительностью.

А месяца через три Горяев уже не мог себе представить работу отдела без Семеняка, которого уже звал Сема, и был с ним на «ты», хотя Семеняк с ним оставался на «вы». Его уже знали в министерстве. Вскоре он был избран членом профкома главка, ему поручили культмассовую работу, он организовал продажу театральных билетов, и работники министерства стали ходить в театры и на концерты. Горяеву доставляло удовольствие просто видеть своего помощника, наполненного энергией и животворным оптимизмом. Действительно, он и внешне выглядел приятно — всегда аккуратно одетый, быстрый в движениях, молодой мужчина с юношески румяным, лицом и голубыми глазами. Его тесный кабинетик прилегал к горяевскому, и туда вела специальная дверь. Когда на столе Семеняка вспыхивала красная лампочка, он бросал все, срывался с места и через пару секунд уже стоял перед столом Горяева, глядя ему в глаза:

— Слушаю вас…

Получив несколько распоряжений, которые он, к удивлению Горяева, никогда не записывал, но и не забывал, он возвращался в свой кабинетик, и тут начиналось прямо цирковое представление — распоряжения начальника отдела превращались в дела. Он мог оперировать тремя телефонами одновременно и еще диктовать что-то подсоединенной по внутренней связи стенографистке, в это время он был похож на ударника-виртуоза в джаз-оркестре. Где-то в его кабинете был скрыт динамик внутренней связи, и его мистический голос все время врезался в его быстрые действия. Наконец, кресло у него было вертящееся, и он мог в один миг развернуться в любую сторону — на одно это его вращенье можно было заглядеться… На подоконнике у него стояла принесенная им из дома замысловатая кофеварка, которая каким-то образом выключалась будто сама собой, молола необходимое количество кофейных зерен, отправляла помол в варочный агрегат, и через две минуты постоянно стоявшая под кофеваркой чашечка наполнялась ароматным экстрактом кофе. И тогда в цикл движений Семеняка включалось еще и кофепитие.

В общем, Горяев был доволен своим помощником, при случае им хвастался:

— Мой Семеняк подобен электронной машине — только не забудь запрограммировать в него, что надо, и все будет сделано мгновенно, точно и с каким-то веселым азартом и удовольствием. Ему нравится работать.

Доволен был собой и Семен Семеняк. О том, как построить свою служебную карьеру, он начал думать еще в студенчестве. Отец учил его: тихих да скромных любят одни дураки.

Для Семена с детских лет отец был олицетворением всемогущества власти. Отец мог все, хотя был он всего лишь заместитель начальника отдела снабжения авиационного завода, и проработал на этой должности почти четверть века. Любимая отцовская приговорка: не должность красит человека, а сам человек — на любой должности. Они жили ни в чем себе не отказывая, была у них своя дача, каждое лето месяц проводили на юге, а Семен с матерью частенько оставались там и еще на месяц. Отца обслуживала автомашина с шофером Лешей, который был у них как член семьи, и в летнее время на нем фактически держалась вся дачная жизнь. А в гараже при даче отдыхала, собственная отцовская «Волга». В год окончания Семеном института отец подарил ему «Жигули». Следует заметить, что этот подарок он сделал, когда сам был уже пенсионером. Несколько лет назад у него произошло что-то на работе, что именно, Семен так до сих пор и не знает, но его раньше срока выпроводили на пенсию со строгим партийным выговором. Только в прошлом году отец сказал ему, что его завалил бывший начальник отдела, у которого он был замом, — «сам погорел и меня за собой потянул…». Но Семен-то уже и сам соображает, что к чему, и, видя, как семья живет, по-прежнему ни в чем себе не отказывая, понимает, что его батя за время службы накопил солидные жизненные запасы. Недавно, крепко выпив в день своего рождения, отец, похлопывая себя по раздавшемуся животу, сказал, смеясь: «Живем, дорогие мои, за счет подкожного жира, живем и не худеем…» В тот же вечер, отвалившись от обжорного именинного стола, отец учил Семена: «Не зря говорится, что служба не дружба, а добавить надо так: на службе ищи дружбу — не прогадаешь…»

С некоторых пор у Семена с отцом установились особо доверительные отношения и у них появилась общая тайна. Это случилось летом прошлого года…