Ясный берег

Как уходил потом, не оглядываясь, и у поворота

ослаб, оглянулся и увидел, что она стоит у калитки,— как

завернул за угол и счастье оставил за углом,— как потом

уносил его поезд все дальше, дальше,— нельзя

вспоминать: просто не надо, чтобы такое случалось в жизни.

Спасибо Тосе, что едва приехал — залила на радостях

водкой память; а то неизвестно, что бы сделал тогда,

Может, сел бы в поезд и уехал. Может, пешком ушел

бы... Как уйти, шальная голова? От детских глаз,

которые смотрят на тебя с такой верой: «Папа приехал!»

От Тоси, которая тебя ждала четыре года?.. И куда

уйти? Место занято: сидит там безрукий, ни в чем

перед тобой не виноватый, то же самое солдат, как и ты...

Коростелеву принесли почту: обычная трестовская

корреспонденция — инструкции, формы отчетности.

Выписка из приказа, отмечающая высокие темпы

сеноуборки в совхозе «Ясный берег».

О телке Аспазии, с тех пор как Коростелев отправил

докладную записку, не было ни звука. Видимо,

Данилов удовлетворился той запиской.

Это от кого письмо? А, от Ивана Николаевича

Гречки!

«Незабвенный друг! — писал Гречка. — Как живешь-

можешь? Что поделываешь? Давно хочу тебе написать,

но все не мог собраться за отсутствием времени.

Пришлось пережить этим летом громадную тревогу, видя,

как засуха шаг за шагом подкрадывается к нашим

полям. Не балуют стихии дорогую Родину, на другой же

год по окончании войны поразили нас недородом! Но

в нашей местности, хоть и пришлось покланяться

матушке-земле за каждую горсть зерна, скажу прямо —

знаменитые леса, которые в свое время укрывали

партизан от извергов-фашистов, спасли и посевы наши от

лютой беды, и мы собрали урожай вполне нормальный,

так что и государству дадим хлебушка, и себе останется

для безбедного существования. А теперь расскажу тебе

следующее. Не так давно вызвал меня секретарь обкома

и лично вправлял мне мозги по поводу, как он

выразился, моих партизанских действий в деле приобретения

телок для колхозного стада. Когда я возвращался из

обкома, мне пришла мысль, что, может быть, и тебя

постигли из-за меня неприятности, чем я очень был бы

огорчен и даже опечален, потому что чувствую к тебе

громадную дружбу и скучаю по твоей приятной и

культурной беседе. Пиши же! Привет многоуважаемой

бабусе. Что касается телки Аспазии, то она живет и

здравствует и нормально прибавляет в весе, и надеемся, что

с будущего года начнет служить воспроизведению

отечественной породы. Кланяется тебе моя супруга Алена

Васильевна и детки Петрусь и Галя. Уважающий тебя

И. Гречка».

«Ах, молодцы Иван Николаевич и Алена Васильез-

на! — весело подумал Коростелев.— Сразу тебе — и

Петрусь и Галя... А мозги-таки вправили, голубчик,

невзирая на все твои ордена...»

Он взял перо и начал писать ответ:

«Дорогой Иван Николаевич! Прежде всего,

поздравляю тебя. Хотел бы повидать всю твою семью...»

И задумался: врет Гречка насчет дружеских чувств

или не врет? Разве от одной встречи может зародиться

дружба?

Но ведь вот ему действительно хочется повидать

Гречку и поговорить с ним, и было бы время, он бы

охотно съездил в Белоруссию и посмотрел, как там

живет и действует Гречка. Должно быть, так и начинается

дружба,— и почему бы Гречке не питать к нему, Коро-

стелеву, такого же -интереса и симпатии?..

Подали телеграмму, приказ Данилова: неАмедленно

явиться в трест.

— Нашли время вызывать, — сказал Коростелев. —

Тут уборка началась...

«Неужели будет разговор о той проклятой телке? Не

может быть: после трехмесячного молчания, после

похвалы в приказе... Совещание какое-нибудь».

Вызвал Иконникова и Лукьяныча, велел в

оперативном порядке составить отчет на сегодняшнее число. Стал

записывать — какие кому оставить распоряжения на

время своего отсутствия.

Письмо к Гречке осталось незаконченным.

Здание, в котором помещался трест, было заново

выкрашено серо-сиреневой краской, у двери висела новая

стеклянная доска с золотыми буквами, стекла протерты,

лестница чисто выметена. На всем лежал отпечаток

даниловской опрятности. «Уже навел порядок,— мимолетно

лодумал Коростелев, идя к директорской двери, обитой

черной клеенкой.— Аккуратист».

Данилов встал ему навстречу. На нем был

офицерский китель без погон, такой чистый и свежий, словяо

только вчера выдали Данилову новое обмундирование.

Лицо и голова у Данилова атласно выбриты.

— Садитесь. Как доехали?

Коростелев сел в прохладное клеенчатое кресло.

— Как дела?

— Убираем'зерновые. Кирпича заканчиваем восьмую

сотню тысяч. Вот, захватил полный отчет.

— Отчет вещь полезная,— сказал Данилов,

перелистав бумаги, поданные Коростелевым,— но недостаточно

подробная. Как люди, настроение людей?

— Настроение было тревожное, боялись, что дожди

помешают уборке.

— А сейчас?

— Взбодрились. Коллектив у нас крепкий.

— Это хорошо,— сказал Данилов,— что еы

своевременно управились с сеном. Не управься еы своевременно,

большая беда была бы для совхоза. Трест отметил вас

в приказе, вы получили выписку?

— Да. Выписок получаем много.

— Бумажное руководство?

— А что, Иван Егорыч? За полгода к нам из треста

хоть бы одна душа заглянула.

— Плохо, конечно. Но учтите, что аппарат треста до

сих пор не укомплектован как следует. Министерство

обещает, но пока что никого не видать. А у нас есть

совхозы, где приходится сидеть невылазно, чуть ли не

самому за грабли браться, чтобы навести хоть какой

порядок. В «Долинке» вовсе завалили сеноуборку... Ваш

совхоз, сравнительно с другими, в блестящем состоянии.

«Нет,— подумал Коростелев,— не будет разговора об

Аспазии».

— Но все же никакой ценой, товарищ Коростелев,

не покупается право на преступление.

Коростелев дернулся всем телом, сжал подлокотники

кресла:

— Вон какая формулировка?

— А как иначе велите формулировать, если директор

по своему усмотрению раздает доверенное ему

государственное имущество?

— Как это — раздает? — повысил голос

Коростелев.— Один случай был, и то при чрезвычайных

обстоятельствах.

— Знаю обстоятельства. Три раза прочел вашу

докладную записку вдоль и поперек. Хотел вычитать что-

либо, что оправдало бы ваш поступок перед законом.

— И ничего не вычитали?

— Ничего.

Данилов сидел в кресле, как статуя"; широченные его

плечи были развернуты, как в строю.

— Так-тзки решительно ничего не вычитали?

— Вычитал, что сердце у вас доброе и что человек вы

широкий. Для хозяйственника этого недостаточно.

От раздражения у Коростелева сперло дыхание.

— Потому что вы не фронтовик,— сказал он.— Вы,

говорят, всю войну замполитом проездили в санитар-

ном поезде. А фронт надо глазами повидать, чтобы

понять, почем фунт лиха и что такое тот партизанский

колхоз.

Данилов принял упрек — не дрогнули чугунные плечи;

только покраснел слегка.

— И вы считаете, что без вашей щедрости

партизанский колхоз не выйдет из затруднений? Никто не

печется о колхозе, один товарищ Коростелев, дай ему бог

здоровья...

И Коростелев покраснел,— даже лоб у него стал

тёмнокрасным.

— Гречка говорит...

— А мне безразлично, что там говорит Гречка. Он и

в другие наши совхозы заезжал; да не вышло дело —

отказали... Вы знаете, какую помощь оказывает

государство освобожденным районам? Я вам цифры покажу:

сколько туда завезено скота, инвентаря,

стройматериалов. Гигантские масштабы восстановления иначе как