Мы не прощаемся

— Вот это да! Ваш, Граня?

— Василь подарил...

— По блату в районе достав, — самодовольно отозвался Василь. — Пластмассовый.

— Можно попробовать? — спросил Андрей после некоторого молчания.

Граня кивнула, а Василь нахмурился. Андрей спустился к воде, но тут же вернулся. Лицо его выражало горе и вину. Руки парня были пусты.

— Понимаете... Взял я его вот так, замахнулся...

— Шо?! — в предчувствии беды Василь приподнялся с корточек. — Ну, шо?!

— Понимаешь... Замахнулся вот так... И как он?!. Понимаешь, выскользнул из рук и... Хотел поплыть, да там такая глубина...

Василь чуть не плакал.

— Шоб ты сказывся, проклята душа! И чего я тебе тогда, на сенокосе, руки не переломав!.. Пятнадцать рублей закинув! Да катушка — трояк... Убить мало!..

Марат тоже жалел прекрасную рыбацкую снасть. Только Граня, отвернувшись, давилась от смеха. Она-то догадывалась, по какой причине улетел в Урал дареный спиннинг.

Андрей удрученно побрел к кустам.

— Спасибо, уху я не буду, хотя вы и не приглашаете...

— Катись, чертова душа, катись, бо ты знаешь мой горячий характер! Шоб тебя там приподняло да шлепнуло...

— Брось, Андрей, фордыбачиться! Оставайся! — Марат пытался примирить парней. — С кем не случается...

Граня, прикусывая губы, чтобы не смеяться, моргала Андрею: оставайся! И он согласился:

— Ну, если уж настаиваете... Только я пойду проверю стадо...

— Возьми с собой, Андрей. Посмотрю, где пасете.

— Граня, где перец?! — крикнул вслед ей Марат, священнодействуя над кипящим варевом.

— В пакетике на дне корзины...

Минут через десять вышли на просторную луговину, по которой рассыпалось стадо. Граня остановилась, обняв рукой молодой белостволый тополь.

— Постоим? — голос у нее был задумчиво-тихий, спокойный. — Смотри, как вон та вербочка листву... Видишь? Будто записки рвет и... роняет, роняет... Листопад начинается, осень...

Казалась она Андрею неслыханно красивой: белые, с медовым отливом волосы, белое лицо, а на нем — грустные зеленые глаза... Когда-то он чуть экзамен не провалил за-за нее. Давно это было, месяца три назад. Андрей не хотел себе признаваться, но каждая встреча с Граней томила его и радовала, хотя, возможно, и не так, как раньше. Он по-прежнему ловил себя на том, что смотрел на Ирину, а думал о Гране.

Словно отгадав его мысли, Граня поглядела на него через темные ресницы:

— И на свидание, поди, некогда ходить? Смотри, а то пока ты коров по ночам пасешь, к Иринушке другой пастушок приладится. Да ты не красней!

— Я и не краснею! — Андрей потрогал мочки своих запылавших ушей. — Разве заметно?

— Как задние фонари у машины. — Скрадывая вздох, повела взглядом по выкошенному лугу. — Больно ты робок с нею... Тебе не кажется, что красивым парням почти всегда недостает удали?

Он крутнулся на месте, выдрав шипами бутсов траву из земли. Пошел к стаду. Граня окликнула:

— Иди сюда! Парень ты, смотрю, с кандибобером.

Андрей прислонился к другому топольку, отвел глаза.

— Чего тебе?

— Андрюшенька, ты ведь жениться на мне собирался... Ну-ну, шучу! — Граня стала рядом, покусала горькую веточку тополя. — О любви с тобой, оказывается, нельзя — только о надоях, о механизации... Механизация! Нажал кнопку — и спина мокрая. — Кинула веточку, машинально сорвала другую. — Павел Кузьмич говорит, пока не переведем коров на стойловое содержание, толку электродойка не даст. Разве, говорит, навозишь ее летом по степям, когда пастбища то и дело меняются. Прав он.

— Как же переводить на круглогодовое стойловое? — А в голове было: «Если бы ты знала, как мне хочется... всегда, всегда быть рядом!»

— Силоса надо больше закладывать, фураж иметь, зеленую подкормку. Ну, и механизацию полную. Знаешь, сколько на всех этих коров доярок потребуется при механизированной дойке? Три! А сейчас — двадцать три. Вот и дешевизна молока. — Засмеялась: — Устроила тебе зооветтехминимум!

— Устроила.

Он смотрел на Гранин профиль. К матовой щеке, к шрамику под веком ласкался белокурый завиток волос. Сквозь мешанину листвы и веток прорвался последний вечерний луч солнца и наполнил ухо розовым светом, на мочке поджег вдруг зеленую, как Гранины глаза, клипсу. Вся она вот такая, Граня! То холодная, неприступная, то вдруг вспыхнет огнем.

— Грань, а если б ты была зоотехником? Тогда что?

— Тогда? — Она помолчала. — Тогда видно было бы.

— Знаешь, ты готовься в институт. Мы поможем тебе, комсомольское шефство и все такое. А?!

Она недоверчиво поглядела на парня.

— Ой ли! — И внезапно, пряча надежду, спросила: — А как написать: было много носок или носков?.. Носков. А как правильно: пять блюдцев или пять блюдечек?.. Блюдечек? Голова лопнет!

— Ничего, осилим! Будешь писать, а мы проверять и объяснять ошибки. Ладно?

Граня вздохнула:

— Ладно! — Она плохо верила в успех. — Пошли, что ли? Там уж, наверное, уха готова...

— Иди... Я проверю хвостопоголовье и вернусь...

На стоянке был переполох — пропали ложки. Перерыли все в рюкзаке и корзине, обшарили вокруг — как в воду канули.

— Воров не было, а батьку укралы! Ты не забыла их дома?

— Да нет, вот тут они завернутые в газету лежали...

А от ухи исходил такой ароматный, такой божественный запах! Василь громко сглатывал слюну, в изнеможении лежа перед расстеленной клеенкой с пустыми мисками.

Андрея встретили ледяным выжидающим молчанием. Он опустился рядом с Василем, тылом ладони легонько шлепнув его по животу:

— Подбери свое пресс-папье, сесть негде! — медленно, хладнокровно вынул из кармана шаровар ложки. — На вас надейся, а сам — не плошай...

Даже Василь вместе со всеми облегченно захохотал:

— От зараза! Це ж разве человек!.. Такой спиннинг сгубыв...

Хлебали уху, нахваливали, тянулись к ведру за добавкой. Долго смеялись над Маратом — любителем острых приправ. Оказывается, Граня вместо молотого перца прихватила второпях пачку корицы, а Марат всыпал ее почти всю в ведро и в собственную миску. Пока разобрались при свете костра, уха уже имела ярко выраженный привкус сдобы.

Провинившегося Андрея отправили к Уралу мыть посуду. Остальные сидели — Василь лежал — возле костра, вспоминали смешные истории.

Возвратившийся Андрей лег на спину. Над его головой путались в ветвях вербы звезды.

— Посмотрите, как низко висят звезды — веслом достанешь. Хотел бы я первым побывать на одной из них...

— В «Комсомолке» я недавно читала статью какого-то инженера: «Не рано ли заигрывать с Луной?» По-интересному он судит.

— В школе все для меня было ясно... А теперь не укладываются в голове две величины: запущенные в космос корабли и запущенное животноводство. Почему так происходит?

— Оттого, шо надо пасти коров, а ты ось тут вылеживаешься.

— Очень остроумный ответ! Благодарю... Почему такое, Марат Николаевич? Животноводству — тысячи лет, а космической науке — считанные годы...

Марат, подперев подбородок острым кулаком, смотрел в костер, словно только там он мог получить для Андрея ответ. Как от брошенного в воду камня все шире и шире расходятся круги, так и от вопроса Андрея мысли Марата охватывали все больший и больший круг событий. Собрание актива в бригаде... Знамя за успехи... Вывезенный зернофураж... Пересыхающая на корню кукуруза — не на чем силос возить к траншеям... Потом — зима... Отощавший скот, падеж... И так — в колхозе, в районе, в области... «Перестройка сельскохозяйственных органов полностью оправдала себя. Читайте газеты, Лаврушин!..»

— Ответить тебе, Андрей, очень нелегко... Я лично думаю так: в науку о космосе идут те, кто умеет дерзать, кто талантлив. Иначе нельзя.

— А в животноводство — такие, як ты. — Василь не на шутку ревновал: видел, что Граня то и дело останавливала на Андрее долгий внимательный взгляд.

— Бережко, как всегда, острит... Наверное, что-то не так у нас на селе делается.

— Верно говоришь. Сельским хозяйством зачастую руководят люди не по призванию, а по должности. Его поставили — он и вертит всем мозги. А мы, в меру трусости и равнодушия, поддакиваем или помалкивем.