Югославская трагедия

«Но почему же, — думал я, — Иован часто бывает удрученным, задумчиво-грустным, почему нервно ходит из угла в угол; отчего печаль звучит в его тихих песнях? Иногда в нем словно притухают силы, и в больших черных глазах его я вижу страх и замешательство».

Я пытался найти ответы на эти вопросы в дневниках Иована, которые он доверил мне. С трудом разбирая почерк, пропуская непонятные слова, я вчитывался в карандашные записи, которые касались только самого главного…

«…Идем по грязной дороге, она все больше теряется в зарослях, наконец, на рассвете совсем исчезает в них. Марсельеза! В старой песне воспеваем сегодняшних геройских повстанцев в Марселе. По последним известиям, немецкая артиллерия бьет по ним беспрерывно уже сутки, а они все держатся. Они держатся! Франция идет вместе с нами одним путем. Только бы предатели, вроде нашего Недича и Павелича, не столкнули ее с этого пути!».

«…В Секуличах нет никого из жителей. Все в концлагере. Многие убиты. Дома сожжены. Бродят одинокие дети. Это четники устроили «чистку села от коммунистов». Сколько наших друзей погибло! Мы чувствуем весь ужас войны. Безмерна наша ненависть к ее виновникам. Эту ненависть ничем невозможно заглушить… Сейчас мы особенно остро сознаем, как нам дорога наша партия. Все мысли, радости и желания связаны с нею. Мы для нее пожертвуем всем на свете. Мать, любимая девушка, дом и молодость — все это слилось для нас сейчас в одном слове — Компартия!»

«…Опять отступление. В душе рождается проклятое молчание и грусть. Когда же мы выберемся на широкую открытую дорогу и пойдем вперед без задержек? Когда осуществятся мечты и перед нашей страной откроются светлые перспективы?»

«…Идем вдоль ручейка, через лес. С трудом поднимаемся на гору. Все усилия нам кажутся сегодня не слишком тяжелыми. Не слишком! Братья-русские уже около Харькова».

«…Пути наши неверны, никто пас не ведет, лошади падают, но мы не смеем задерживаться. Цель ясна! Вперед!.. Но сколько еще впереди походов и боев! А в конце концов мы останемся победителями. Ведь партизаны — люди особенные, наилучшая часть народа. Мы союзники Красной Армии. Красная Армия и мы действуем совместно. Эх, когда победим, будут у нас веселые песни, будет хорошая новая жизнь!».

Я задумчиво перелистывал пожелтевшие от солнца страницы синих тетрадей. Несчастья, поражения, успехи, короткие радости, упорная учеба, неустанная борьба. И сквозь все это, как неоднократно повторяемый лейтмотив, проходят вдохновенные, страстные мечтания о будущем… Однако объяснения теперешнего настроения Милетича я не находил в его дневниках.

Снег посыпался гуще, совсем заштриховал ели. Иован зашагал медленнее. Потрогав мой горячий лоб, ободряюще улыбнулся.

…Еще совсем маленьким мальчиком Иован узнал из старинных песен деда, сплитского рыбака, о том, что русы — самые храбрые люди, они никого на свете не боятся. Дед считал лучшим днем своей жизни тот, когда он впервые увидел в Кюстендиле русских солдат, пришедших в Болгарию защищать балканских славян — своих единоверных братьев — от турецких «гор копий и тьмы сабель». Это было в 1877 году. Дед любил вспоминать нелегкий путь из Сплита в Кюстендил, куда он шел пешком через реки и высокие горы с одним желанием: увидеть русских, пожать им руки. Он завещал и сыну своему, тоже рыбаку, и внуку Иовану свято чтить заветы прошлого, оставаться верными России, старшей сестре в большой славянской задруге.

Отец Иована мечтал о лучшей жизни для своего сына, о том, чтобы он навсегда распростился с рыбацкой долей, узнал хорошую жизнь. Сын подрастал, а у отца скапливались кое-какие деньжата, добытые тяжелым трудом; эти сбережения и дали Иовану возможность учиться в гимназии.

Юноша мечтал стать географом, путешественником, везде побывать и прежде всего в Советском Союзе. Ему удалось попасть в Белград, где жил брат отца, и даже поступить в университет. Но спустя год он испытал горькое разочарование. Учиться в «свеучилиште» для сына рыбака оказалось совсем не по карману. Возвратиться домой ни с чем? Это было не в характере Иована. Он решил остаться в Белграде. Дядя Вук, работавший швейцаром в особняке богача Владо Дедиера, по протекции устроил племянника посыльным в книжный магазин Фишера. К счастью, старик Фишер — либерал — разрешил Милетичу в свободное время читать. Иован приобщался к науке, так сказать, с черного хода. Он с жадностью набросился на книги, в которых описывались путешествия, великие открытия, экспедиции, извержения вулканов, тайны океанских глубин. Особенно прилежно он читал все, что знакомило его с географией Советского Союза, с его учеными и исследователями, с его героями. В магазине нашлись и русские книги, по ним Иован учился читать и говорить по-русски. Не было советского фильма, шедшего на экранах Белграда, который бы он не просмотрел два-три или даже четыре раза. Его бесконечно радовало то, что правительство Югославии, несмотря на свой королевский фасад, благоразумно шло к сближению с Советским Союзом. В Белград приехали из Москвы дипломатические и торговые представители; в магазинах появились добротные русские товары; в газетах печатались статьи, говорившие о родственных связях югославов с русским народом; певцы на улицах и с эстрады пели задушевные песни Вука Караджича, в которых отражается глубокая вера сербского народа в Русь — естественную покровительницу и защитницу национальной и политической независимости балканских славян; издательства большими тиражами выпускали переводы русских классических и советских романов; в книжном магазине Фишера появилось полное собрание сочинений Горького. А однажды в партии новых книг Иован обнаружил экземпляр переведенного на сербский язык романа Николая Островского «Как закалялась сталь», о котором уже слышал от покупателей. Иован читал и перечитывал книгу, чувствуя, как в нем пробуждались и крепли новые, смелые мысли…

С этой книжкой он уходил вечерами в парк Калемегдан, где бывало так красиво, когда солнце, золотя Дунай и Саву, сливающие здесь вместе свои воды, спускалось за Бежанийской косой и прибрежные тополя уплывали в сизый сумрак. Темнело. Слова в строчках постепенно сливались в серые полоски, но образ Корчагина, его дела, страсть, воля, мечты продолжали безраздельно владеть Иованом. Он задумчиво смотрел в волны. Сава — мутная, коричневая, Дунай — синий. Воды горные и долинные соединяются и одним потоком бегут к Черному морю, где на широком просторе встречаются с другими славянскими реками.

Весной 1941 года Иован перестал ходить в парк, опустела скамья у каменной амфоры, обвитой виноградной лозой, — было не до прогулок. Белград глухо волновался. Большие события происходили в Европе. Шла война. По улицам города, покуривая трубки и играя тростями с янтарными набалдашниками, степенно расхаживали англичане. Иногда они заходили в магазин Фишера, требовали книг и путеводителей с описаниями суровой Черногории и дивных красот островов Далмации, Реже заглядывали немцы, на вид добродушные лысеющие коммерсанты, учителя, туристы. Они твердили встречным и поперечным о признании Гитлером границ Югославии, об уважении югославского нейтралитета, приветствовали единение балканских народов.

Между тем гитлеровские войска, заняв Венгрию, Болгарию и Румынию, окружили Югославию. События развивались быстро.

Двадцать пятого марта Фишер пришел в магазин мрачный, расстроенный и в сердцах швырнул на прилавок газету «Политика». На первой странице крупным шрифтом было напечатано сообщение о том, что правительство Цветковича подписало в Вене протокол о присоединении Югославии к пакту трех фашистских держав. Страна была отдана на милость Гитлеру.

Гневные, возмущенные рабочие, ремесленники и служащие столичных предприятий наводнили улицы. За последний год они уже привыкли к мысли, что правительство сближается с Советским Союзом, и радовались возрождению старинных связей с великим русским народом. А тут вдруг — союз с фашистами. Люди собрались в колонны и двинулись к зданию парламента с криками: «Долой пакт с Гитлером!», «Да здравствуют Москва — Белград!». «Мос-ква — Бел-град! Мос-ква — Бел-град!», — громко, настойчиво скандировали демонстранты. В общем грозном гуле звучал и голос Иована Милетича.