Приметы весны

В зале зааплодировали.

— Смеху, думаю, еще немало сегодня будет, — продолжал Сигов. — Вот я прочитаю, как выглядит работа товарища Меркулова на бумажках, и расскажу, какая она в действительности. И другие делегаты, думаю, добавят. Вот тогда и посмотрим, над чем посмеяться нужно, а над чем призадуматься.

Сигов прочитал несколько постановлений парткома, принятых в связи с развертыванием стахановского движения. Одно постановление было точной копией другого: «Одобрить почин лучших машинистов пильгерстанов трубопрокатного цеха…», «предложить всем цеховым организациям мобилизовать…» Каждое постановление заканчивалось одним и тем же пунктом: «Принять к сведению заявление начальника трубопрокатного цеха товарища Гусева, что он примет надлежащие меры для широкого развертывания в цехе движения за повышение производительности станов и создаст всем рабочим условия для перевыполнения норм».

Когда Сигов начал читать пятое постановление, в точности, слово в слово повторявшее предыдущие четыре, в зале засмеялись. Послышались выкрики: «Ясно!», «Зарапортовались!»

Меркулов встал и, стараясь не показать своей растерянности, сказал спокойно:

— Управделами подвел.

В зале еще громче засмеялись.

— Да разве в бумажках дело! — разгорячился Меркулов. — Подумаешь, беда, если постановления похожи одно на другое!

Сигов одобрительно закивал.

— Я и говорю, что не в бумажках дело. А вы, товарищ Меркулов, за бумажками спрятались и людей не видите. Гнатюк до сих пор на прежней работе не восстановлен. Гусев мешает развертыванию стахановского движения. А вы продолжаете «принимать к сведению».

На этот раз «штатные ораторы» не выручили Меркулова. На трибуну поднимались люди, обычно не выступавшие, их слова вызывали аплодисменты и одобрительные реплики, сторонников же Меркулова слушали молча, а несколько раз даже прерывали негодующими возгласами.

Меркулова не избрали в состав заводского партийного комитета. Секретарем парткома был избран Сигов.

Спустя пять дней Сигов вызвал в партком Коваля.

— Гусева надо снимать, — сказал он. — Мешает он сейчас. Поперек дороги стал. Как ты думаешь, Михаил?

— Правильно, — ответил Коваль. — Я уже давно думаю об этом. Весь коллектив теперь против него. Даже Сулима и тот взбунтовался… Только Гусев специалист большой. Знаний таких, как у него, ни у кого нет.

— Знания — наживное дело. И прибедняться тоже незачем. Выросли у нас и свои специалисты. Гусев больше не годится.

— Неправильно, Иван Петрович, — возразил Коваль. — Такими разбрасываться нельзя.

— Никто и не думает разбрасываться. А только скажу тебе… что-то в нем такое… душа не лежит к нему. Хотелось бы его подальше от нашего дела держать. Надо присмотреться к нему. Только ли это у него от консерватизма или от чего-нибудь другого? Сам не могу еще разобраться. Кажется мне, что не только в консерватизме дело. Есть в нем что-то подленькое… Я советовался с директором, и мы решили назначить его начальником технического отдела завода. Дело тоже большое, важное. Но там ему меньше с людьми придется дело иметь. И заместитель там крепкий у него будет. Коммунист, надежный… Вот так. Как ты смотришь на такое предложение?

Коваль подумал: пожалуй, правильное решение. В техническом отделе Гусев будет себя чувствовать лучше, чем в цехе… И Вера Павловна, наверное, будет довольна — это похоже на повышение… К черту Веру Павловну! Опять эта заноза!..

— Я думаю, это подходящий вариант, — сказал он вслух. — Работа как раз для Гусева… А кто же будет начальником цеха?

Коваль начал мысленно перебирать возможные кандидатуры. Сигов молчал, словно не желая мешать ему.

— Партийный комитет решил рекомендовать в начальники цеха тебя, товарищ Коваль.

— Меня? — глаза Коваля удивленно уставились на Сигова. — При чем здесь я?

— Как «при чем»? — рассмеялся Сигов. — Давай-ка мысленно заполним анкету. Год рождения? Молодой. Образование? Высшее. Отношение к советской власти? Самое хорошее и непосредственное. С людьми работать умеет. Все новое поддерживает. Трудовая деятельность — как на ладони.: землекоп, машинист стана, начальник смены… Все, что требуется. Так, Миша?

Коваль молчал, все еще находясь в замешательстве.

— Смотри, как растерялся парень! — воскликнул Сигов. — Иди домой, подумай, а вечером приходи на заседание парткома, там решать будем.

Коваль не пошел домой. Надо забежать в клуб к Шурочке, поговорить с ней. Что скажет Шурочка?.. И что скажет Вера Павловна?.. Об этом думать было как-то неприятно. Скажет, специально критиковал Гусева, чтобы выслужиться. Ну и пусть говорит!.. А ему хочется быть начальником цеха? Коваль даже остановился и мысленно представил себе: кабинет Гусева, большой стол, покрытый зеленым сукном… Цех… Большой цех, он теперь стал казаться еще больше. Потому что теперь цех — это все: и станы, и отделка, и механический… И много-много людей… До сих пор ты отвечал только за тех, с кем работал в одной смене. А теперь будет иначе. Ты дома, а в цехе работают. И ты за них тоже отвечаешь… Днем и ночью… Это, должно быть, трудно… Да. Но это интересно… Можно будет совсем иначе все сделать, не так, как при Гусеве… И люди, наверное, будут довольны, что его назначили начальником цеха. Гнатюк, Чернов, Козуб, Клименко… Все свои.

Коваль обрадовался, когда, зайдя в библиотеку, увидел, что там нет посетителей.

— Почему ты пришел? — встревоженно спросила Шурочка. — Что-нибудь случилось?..

— Нет… Да. Мне нужно с тобой поговорить, посоветоваться.

— Ну, что такое, говори скорее.

— Меня сейчас вызвали в партком… Петрович. Сказал, что хотят назначить начальником цеха.

— Тебя? — Удивление и радость появились в глазах Шурочки.

— Да, меня.

— Ты согласился?

— Еще не знаю. Трудно это… Опыта нет.

— Глупый ты мой. Соглашайся. Конечно, соглашайся! Мало разве таких молодых, как ты, выдвигают. И не только начальниками цехов. Директорами. На сколько Коломиец старше тебя?

— На два года.

— Вот видишь. А его назначили директором. И он же неплохо работает?

— Неплохо.

Шурочка поцеловала Коваля.

— У-у, медведь мой, — заговорила она нежно. — Теперь медведь мой станет большим начальником. Совсем не подступись. Злой будет, выговора начнет выносить. И дома, смотри, книгу приказов заведет.

Она расхохоталась, и Коваль тоже рассмеялся.

Но Шурочка вдруг присмирела и спросила нерешительно:

— Нам теперь, наверное, квартиру дадут? Правда, Мишенька?

— Не знаю. Наверное, дадут.

— А сколько Гусев получает?

— Кажется, полторы тысячи. Не знаю точно.

— Ого! Столько денег! Вот мы всего накупим!

— Ну что ты говоришь, Шурочка, — растерянно сказал Коваль. — Нехорошо как. При чем здесь квартира, деньги?..

Лицо Шурочки потускнело и сделалось печальным.

— А разве нельзя об этом говорить? — спросила она удивленно. — Каждый человек хочет лучше жить.

— Правильно, Шура. Об этом можно говорить. Только не сейчас… Сейчас я хотел о другом.

— Прости меня, — сказала Шурочка виновато. — Я всегда лезу со своими глупыми вопросами. Больше не буду, Мишенька.

Коваль поглядел на растерянное лицо Шурочки и поцеловал ее. Но ему было почему-то не по себе.

Как ни хотелось Михо, но на завод он попал не сразу. С утра Гнатюк должен был пойти на работу и вечером попросил Чернова:

— Завтра пойди с Михо в отдел кадров и оформи его в прокатный цех. Скажешь, что я с Коломийцем договорился. Там быстро всё сделают.

Но разве предугадаешь все козни, которые может подстроить жизнь! Начальника отдела кадров Гандзия призвали в армию. Назначенный вместо него Петр Прокофьевич Щетинин, бывший его заместитель, почувствовав себя полновластным хозяином, вел дела так, как считал нужным.

— В советском учреждении должен быть порядок, — говорил он секретарю отдела кадров Кате Радько. — Дай людям волю, так они из любого учреждения кабак устроят. А у нас должен быть порядок. Ясно? — Откинувшись на спинку кресла, Щетинин поглядел на чернильный прибор и, заметив, что он стоит не точно по центру стола, передвинул его, довольно повторяя: — По-ря-до-чек.