Приметы весны

Сокиркина кибитка тронулась с места и пошла за остальными. Табор уходил…

Часть вторая

Всходы

Сварщик Сергей Никифорович Клименко приходил обычно на работу раньше всех. Он обстоятельно расспрашивал, как прошла смена, не было ли перебоев с подачей слитков, как шел газ, как грела печь. Выяснив все на печи, отправлялся на склад слитков, потом на прошивной стан, к пильгерстану. Все осмотрит, со всеми переговорит.

— Держись, ребята, директор идет, — шутили в цехе, увидев Сергея Никифоровича.

— А ты что думаешь, не так это? — отвечал Клименко. — Каждый из нас теперь вроде директора и должен действовать в цехе как хозяин.

— А директор тогда зачем? Может быть, должность директора совсем ликвидировать? — заметил ему однажды Федор.

— Кабы не было таких, как ты, может быть, и вправду не нужно было бы директора, — не то отшучиваясь, не то серьезно отвечал Сергей Никифорович. — А то ведь не все одинаковые. Есть такие, вроде тебя, что и до работы не охочи, и народное добро не берегут. На таких не одного директора, а целый штат держать надо.

У Сергея Никифоровича был твердо определившийся взгляд на жизнь. О чем бы с ним ни заговорили, у него всегда находился обстоятельный ответ, точно все уже давно продумано.

— Так оно и есть, — говорил он. — Старику что делать после работы? Покопаюсь немного в саду, а потом сижу себе и размышляю. Времени свободного много, чего только не передумаешь!

Сергей Никифорович был старейшим членом партии в цехе. Еще в те времена, когда орденоносцев было в городе один — два человека, Сергей Никифорович носил на груди орден Красного Знамени. В праздник он надевал синий костюм военного покроя. Он несколько смешно выглядел в широких галифе и сапогах, плотно облегавших худые ноги. Но боевой орден, сверкавший на алом шелковом банте, вызывал у всех глубокое уважение. Сергей Никифорович очень гордился наградой, полученной из рук самого Буденного, и охотно рассказывал о боевых походах и о своем неразлучном дружке Степане Иващенко, с которым начал трудовую жизнь на старом заводе в 1895 году и с которым плечом к плечу прошел всю гражданскую войну.

В последнее время Сергей Никифорович несколько приуныл. Сказалась, видно, смерть жены. Он все еще храбрился, продолжал шутить, рассказывал разные потешные истории, старался казаться бодрым, неунывающим, но все чаще заговаривал о смерти, о друзьях, с которыми уже никогда не встретишься.

На этот раз, придя в цех, Сергей Никифорович с удивлением увидел, что явился не первым. У печи стоял Саша Гнатюк, наблюдавший за тем, как загружаются холодные слитки.

— Что так рано, Саша? — поинтересовался Сергей Никифорович. — Или не спится?

— Не рассчитал время, — пожимая протянутую руку, уклончиво ответил Гнатюк.

Сергей Никифорович кашлянул и, глядя сквозь пальцы на огненные глазки печи, сказал:

— Молодежь, она вообще нерасчетлива, и время тоже не бережет. Молодому человеку — ему что, ему еще долго жить, ему вообще кажется, что он никогда не умрет. Скажут ему: «Вот это будет через двадцать — тридцать лет», — и он ответит: «Долгонько ждать». А душой этого не почувствует, потому что знает — доживет.

Сергей Никифорович присел на слиток и горестно махнул рукой.

— А чем старше человек, тем он больше ценит время. Старику скажешь: «Это будет через двадцать — тридцать лет», — и он вздохнет — ему уже не увидеть этого своими глазами. Он меряет жизнь месяцами, а то к неделями: прожить бы вот этот год, вот эту пятилетку да увидеть своими глазами, как оно будет выглядеть, чем закончится. А далеко заглядывать уже боится.

Гнатюк задумался.

— Правильно, конечно, только сегодня я как раз занялся подсчетом времени.

— Это как же понять? — спросил Сергей Никифорович.

— А вот приходите на сменно-встречный, там услышите.

Гнатюк присел на слиток рядом с Сергеем Никифоровичем.

— У меня к вам просьба, Сергей Никифорович.

— Какая?

— Подсчитайте, пожалуйста, сколько можно выдать слитков за час, если не будет задержек, и сколько выдает печь обычно.

— Хорошо, Саша, подсчитаю. Опять что-то надумал?

— Да. На сменно-встречном скажу.

Бригада собралась в конторке мастеров. В двух небольших комнатах было душно, накурено и шумно. У свежего номера стенгазеты стояла Марийка. Худенький паренек указывал на нее и на карикатуру в стенгазете и, с трудом сохраняя серьезность, говорил:

— Она. Точно, она! Гляди — нос закорючкой, бровки дугой, шляпка набекрень. Иващенко и есть!

Карикатура изображала Марию Иващенко, вылетающую из трубы, на которой была надпись: «Брак». Подпись под карикатурой поясняла: «Вот до чего доводит брак по расчету».

Марийка, пытаясь выбраться из кольца окружавшей ее молодежи, обиженно говорила:

— Что тут смешного, не понимаю. Ну пропустила нечаянно одну бракованную трубу… Так надо такой шум поднимать?

— Кто брак пропускает, тот в трубу вылетает, — крикнул паренек.

— А по-моему, это грубо, — со слезами на глазах сказала Марийка.

Сергей Никифорович, стоявший поодаль и молча наблюдавший эту картину, вмешался в разговор.

— Грубо или не грубо, а правильно, Мария Степановна, — сказал он. — Ты бракованную трубу пропустила, и напрасно сердишься, что тебя покритиковали. Когда поделом критикуют, нужно проглотить обиду и исправиться. Понятно?

— Понятно, Сергей Никифорович, — робко ответила Марийка.

— А вам хватит смеяться над девушкой, — сказал Сергей Никифорович, обратившись к окружающим. — Довольно и того, что в стенгазете ее пробрали.

Всем и без того уже было жаль Марийку.

— Та мы что, мы ничего особенного, пошутили, — оправдывался паренек. — Правда, Марийка? Ты не обижайся…

В это время в конторку вошел Коваль, а за ним, испачканный в мазуте, шел Гнатюк.

Молодежь встретила его шутками:

— Где это ты так измазался?

— Смена еще не началась, а Сашке уже в баню идти надо.

— С чертями подружил — и сам на черта похож стал.

— Тише, товарищи, — заговорил Коваль. — Начнем сменно-встречный, а то уже скоро гудок. Докладывайте, товарищ Степаненко, в каком состоянии ваш пильгерстан.

Степаненко сказал. Потом Коваль предоставил слово машинисту прошивного стана Николаю Борзенко. Сергей Никифорович рассказал, как работает печь.

— Выходит, — заключил Коваль, — оборудование в порядке. Слитков на складе достаточно, газ станция обещает подавать бесперебойно. Дело теперь за нами. Вы знаете, товарищи, что мы получили важный заказ от нефтяников. Выполнить его нужно в очень короткий срок. У товарища Гнатюка есть в связи с этим важное предложение. Слово имеет Александр Кириллович Гнатюк.

Саша сразу поднялся с места и торопливо заговорил:

— До сих пор мы выдвигали встречный повышенный план на смену… Сегодня я предлагаю выдвинуть не сменно-встречный, а встречно-часовой план — наше обязательство на каждый час.

— Это зачем же? — спросил Борзенко.

— Затем, чтобы научиться экономить время.

— Непонятно.

— Сейчас объясню. Обычно мы только к концу смены знаем, сколько выработали, а сейчас будем знать каждый час. И если в первый час не выполнили задание, — поднажмем, и во второй час нагоним. Люди будут считать минуты. Это очень важно, потому что мы много времени теряем зря. Товарищ Степаненко, например, уже прокатал трубу, а на прошивном стане еще не прошили гильзу. Пока ее прошьют, пока доставят к пильгерстану, уйдет одна — две минуты. Мы эти минуты не считаем. А их за смену, знаете, сколько наберется?

— Сколько же?

— А вот давайте сегодня проверим.

Гнатюк привел расчеты. По норме на каждом стане нужно прокатывать за час девять слитков. Получается шесть с половиной минут на одну трубу. План, правда, выполняется, но при этом много минут уходит зря. Гнатюк предложил встречный план: каждые шесть минут прокатывать на каждом стане одну трубу. Это значит, что печи должны выдавать каждые три минуты один слиток, так как станов два.