Прииск в тайге

— Что ты, Степан, — испугался Гаврила, — какая ему женитьба. Дите еще малое, неразумное. Он и девок-то не видал.

— А чего их разглядывать? Все одинаковы. Руби только дерево по топору. Женить надо его, женить. Тебе же легче, какой дом без бабы?

Никита слушал насупившись. Работы он не боится, а при чем здесь женитьба? Выдумает же дядя.

Отец и сын нанялись в песковозы. Осенью Гаврила простудился и слег. Понял: больше не встать. Умирал старик ночью. У его постели собрались Никита, Степан с женой Глашей, старшая дочка Вагановых Феня. Пришел лекарь — добродушный старик-немец, розовый, кругленький, звали его Оскар Миллер, но в Зареченске все величали Осипом Ивановичем. Старатели уважали его: в любое время он шел к больному, богатому или бедному, от платы часто отказывался.

Миллер вошел в избу словно вкатился. Снял старенькую шубу с облезлым воротником, подышал на озябшие пальцы и взял руку старика. Из заднего кармана брюк вытащил белоснежный платок, вытер им пот на лбу больного. Несколько минут лекарь смотрел на Гаврилу, потом вздохнул и, окинув взглядом встревоженные лица родственников, тихо, но твердо сказал:

— Я не сумель помогайт. Нушен пастор, а не токтор.

Через две недели после похорон Степан спросил Никиту:

— Как жить думаешь, племянник?

— А и сам не знаю как, дядя Степан.

Ваганов не спеша вытянул за шнурок расшитый кисет, не торопясь свернул цигарку, закурил. Как всегда с первых затяжек зашелся хриплым кашлем. Прокашлявшись, посмотрел на молодого Плетнева.

— К делу пора приучаться. Песок возить — тоже, конечно, работа, только на этом далеко не ускачешь. Женишься, детишки пойдут. А чем кормить станешь? То-то. Насмотрелся, поди, на мое житье? Вот и тебя ждет такое, — и неожиданно закончил: — Хочешь ко мне в артель?

Никита удивленно вскинул густые брови. Ваганов наклонился к нему.

— По весне в такое место пойду, что, бог даст, с пустыми руками не вернусь. Давно разведал. Ты мне не чужой. Еще Филата с Никанором возьмем да Соловья. Мужики работящие.

Степан отодвинулся и снова задымил цигаркой.

— Как думаешь?

— Я что же, дядя, не против.

— Ладно, коли так. О чем говорили сейчас — никому ни слова.

Ваганов поднялся, похлопал Никиту по широкой спине.

— Я теперь тебе вместо отца. Потому слушай меня во всем.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда в низины ринулись первые вешние ручьи, Степан стал собираться в тайгу. Было еще холодно, кое-где лежал снег, большие лужи ночами покрывались толстой коркой льда.

Вечером пришли Филат Каргаполов, Никанор Чупин и знаменитый зареченский певец Василий Топорков, прозванный Соловьем.

Каргаполов — старик с длинной седой бородой и живыми умными глазами. Несмотря на свои шестьдесят четыре года, был он крепок, ходил не согнувшись, имел редкостную силу: шутя гнул подковы, пудовыми гирями играл, как мячиками. Опытный старатель, он не раз находил золото, но деньги у него не держались. Разбогатев, быстро спускал нажитое и опять отправлялся в тайгу.

— Не люблю скопидомов, — говаривал Филат. — Никогда им не был и быть не желаю. Деньги — дело наживное. Для чего их копить, коли не пользоваться?

Если фартило, Каргаполов покупал себе и домочадцам новую одежду, разную утварь, а на оставшиеся начинал гулять. Приходи тогда любой к Филату, никому не откажет, напоит и накормит.

— Детям бы приберег, непутевый, — укоряли его. — Дочери уже заневестились и парнишка подрастает.

— Еще чего, — хмурился старик. — Я детей не обижаю, а на готовое пусть не надеются. Мои-то родители, не тем будь помянуты, мне одну рубаху оставили, и ту в заплатах. Сам учился наживать. Пусть и они так. А дочерей моих нечего трогать. И лицом удались, и руки у них золотые, и характеру доброго. Найдется хороший человек — бери как есть, а нет — и не надо.

Никанор Чупин — красивый мужик, — с Вагановым сошелся случайно: Степан подобрал его на улице пьяного и избитого до полусмерти отчаянными приисковыми парнями. Не могли парни простить Никанору, что он пришелся по сердцу зареченским девчатам.

Василий Топорков, или Соловей, был родом с Волги. Там у него осталась семья. Прослышав, что на Урале золото гребут лопатами, Василий приехал в надежде разбогатеть. Шел ему сороковой год, а казался он много старше. Но когда Топорков пел, лицо светлело, глаза лучились, морщины разглаживались. Летом Василий работал со старателями, а зимой жил у знакомых, был неизменным гостем на всех свадьбах и других празднествах.

Когда все собрались, Ваганов заговорил:

— Значит, так, мужики. Выходить пора: земля подошла, кайла возьмет. До места доберемся — и совсем подоспеет.

Через день артель ушла в тайгу. На двух лошаденках везли лопаты, кайлы, топоры, ковши, мешки с хлебом и крупой и другую поклажу. Степан вел артель в Глухой Лог. Еще осенью он напал на хорошие знаки и сделал заявку. Глухой Лог — место отдаленное, вокруг болота, горы, покрытые темным ельником. Ваганов знал хорошо эти места. К вечеру второго дня встретили небольшой ручей. Степан осмотрелся и уверенно сказал:

— Стало быть, здесь.

Старатели поставили балаган, развели костер, сварили ужин, плотно поели и полезли в балаган спать. Утром Ваганов поднялся раньше всех и растолкал товарищей.

— Поднимайтесь, православные. Кто рано встает, тому бог подает.

Степан отошел шагов на сто вверх по ручью, перекрестился широким размашистым крестом и, поплевав на руки, ударил кайлой. Рядом с ним встали Чупин и Каргаполов. Пока они били дудку, Никита и Соловей налаживали промывальный станок.

— Где лывка, там и промывка, — сказал, подмигивая, Василий. — Эх, кабы фартануло! Уйду в Расею. Земляков повидать охота.

Первые смывки оказались небогатыми. Старатели приуныли. Две недели бились впустую. Каргаполов стал собираться в другое место. Глядя на него, заволновались и остальные. Степан еле уговорил товарищей поработать еще. Пробили новые дудки — пусто. Ударили последний раз — нашли золото.

В Зареченске скоро узнали, что Ваганову и Каргаполову пофартило. Никто не удивился, когда Степан поставил новый, под железной крышей пятистенный дом, а рядом начал строить второй — для Никиты. Крепко поверил дядя, что племянник принес ему счастье. Ведь сколько лет не мог выбиться из нужды, а тут одним махом разбогател.

— Широко шагает Рябой, — говорили завистники, — не порвал бы штаны.

С первыми заморозками старатели потянулись из тайги. Вагановская артель пришла последней. Уговорились по весне опять работать вместе, только Соловей снова засобирался в далекую Расею. На радостях завалился с приятелями в кабак и за три дня спустил все деньги, а, может, их у него выкрали. Из Зареченска Топорков не ушел, снова пел в церковном хоре, только голос был уже не тот: словно треснуло что-то в груди у знаменитого Соловья, и на высоких нотах голос дребезжал.

Второй дом строители закончили, когда выпал снег. Степан Дорофеевич все осмотрел придирчивым взглядом и остался доволен. Позвал Никиту.

— Нравится?

— Дом хороший, — сдержанно ответил Плетнев.

— Лучше смотри. Жить здесь будешь. Опричь того, тысяча твоего капиталу у меня. Чего молчишь? Али недоволен?

— Спасибо, дядя, век не забуду твоей милости.

Ваганов нахмурился.

— Милости тут нет. Заработано тобою. И дом, и деньги получишь, когда женишься. Хозяйку приискивай. Да не робей, дело житейское. На первую попавшуюся не зарься, много девок-то у нас. Есть между ними балованные, а есть и хорошие. На всю жизнь подружку приглядывай, а как выберешь, наперед мне скажи. Али уж есть на примете?

Никита мял в руках шапку, молчал. Может, сказать про Анюту?

…Еще в тайге Плетнев подружился с Иваном Фоминым — веселым парнем одних лет с Никитой. Семья Фоминых занимала участок неподалеку от вагановского. В теплые летние ночи Никита приходил к ним на стан или Иван завертывал на огонек вагановской артели. Старики, умаявшись за день, рано ложились спать, а молодежь долго сидела, рассказывая всякие истории, распевая песни. Все чаще Никита заглядывал к Фоминым и глаз не сводил с Анюты — сестры Ивана. Девушка ему нравилась: стройная, полногрудая, глаза голубые, искристые. Русая коса, в руку толщиной, спускалась почти до колен. Звонкий голос Анюты слышался на стане с раннего утра и до вечерней зорьки. Ловкая, проворная, она все делала с песней. Успевала и обед приготовить старателям, и одежонку поштопать, и ягод к чаю набрать или грибов на ужин. А выберется свободный час — поможет и песок промыть.