Ночные смены

— Десять классов.

— Почти академия, — по-доброму улыбнулся начальник. — Ну что же, давай знакомиться. Дробин Иосиф Александрович. А это — твой непосредственный командир, сменный мастер Петр Васильевич Круглов. С остальным народом познакомишься на месте. — Дробин встал. — Ступай в цех, Пермяков, и без раскачки за работу! В учениках не засиживайся. Даю месяц. Сам понимаешь, какое время…

В полдень Соснин остановил станок, вытянул из железной тумбочки видавшую виды почти черную тряпку и стал тщательно вытирать руки. Этой же тряпкой смахнул стружки с комбинезона и, как, наверное, ему думалось, привел себя в полный порядок. Алексею же видно было, что на плечи и особенно на потное лицо Соснина налипло много алюминиевой пыли и мелкой стружки. Но он не стал говорить об этом: понял, что Соснину совершенно безразлично, как он выглядит. Казалось, он в равной степени равнодушен к себе и ко всему окружающему. И, верно, только приличия ради обратился теперь к Алексею:

— Ну, что же, пора и пообедать. Время.

Услышав, что Алексей не захватил с собой денег, Соснин монотонно объяснил:

— Дело не в деньгах. В столовой надо иметь талон. А поскольку талонов у тебя пока нет, поедим на мои. Пошли, — настойчиво позвал он, заметив нерешительность Алексея. — Потом отдашь. До конца-то смены еще немало.

И они пошли через весь цех и еще через соседний, пока Соснин не повернул в узкую арку в боковой стене. Запахло щами из квашеной капусты. Огромная квадратная комната, уставленная металлическими столами и стульями, была еще пуста. Только у окна раздачи, прорезанного во всю ширь стены, стояло несколько рабочих. Однако уже через минуту народу прибавилось. Тут, в цеховой столовой, и увидел Алексей впервые двух весельчаков токарей Вениамина Чердынцева и Петра Гоголева.

— Кто последний, я за вами, что дают? — пронзительным голосом спрашивал тощий долговязый парень в широком комбинезоне, свисавшем с плеч. Щеря беззубый рот и корча потешную гримасу на сером, угреватом лице, он обращался к своему другу, такому же рослому, но по-богатырски сложенному: — Петр Иваныч, вы не только можете достать воробушка, но и заглянуть в котел. Что там бачат ваши очи?

— А не глядели бы мои очи в этот мутный водоем: в нем не выловишь ни рыбы, ни мяса.

— Понятно: на первое мы имеем водоросли.

— Так точно, витамин цэ, как раз для восстановления твоих зубов. А на второе — витамин цэ тушеный плюс белки, жиры и углеводы мясной породы. Бери котлеты, и с приветом! А я — супы.

— Понятно! Алло, Розочка, держи талончики, гони бульончики!

Петр протянул свои тяжелые руки и, получив от румяной подавальщицы две алюминиевые миски, пронес их над толпой. Бренча вилками и мисками, торжественно вышагивал за ним Чердынцев, хитрюще подмигивая знакомым. Как показалось Алексею, он дружелюбно подмигнул и ему. Это сразу убавило ощущение сиротливости, от которого Алексей все еще не мог отойти.

Где-то в дальнем конце столовой пронзительно звенел голос Чердынцева, напоминавшего, наверное, не в первый раз, что он — кадровый из кадровых токарей, потому ему и положены почет и уважение всех без исключения. И только теперь вспомнил Алексей о Соснине. Оглянулся и увидел его, выбиравшегося уже из тройного ряда очереди. Он степенно держал поднос, кося глазами на встречных, и шел медленно, стараясь не расплескать щи. Несмотря на то что они в буквальном смысле слова были пустыми, Алексей съел их с гораздо большим удовольствием, чем травянистую на вкус мясную котлету.

За время обеда Соснин не произнес ни одной фразы. Ел он так же неторопливо, как работал. Не спешил и встать из-за стола. Облизал ложку с обеих сторон. Коркой хлеба вымакал сок, оставшийся от тушеной капусты. Вытер скомканным грязным платком губы. И все казалось, что в голове его шла сложная работа. Он, не переставая, думал о чем-то своем, и можно было вообразить, что в этом мире присутствует лишь его тело, а душа, мысли находятся далеко отсюда, от завода, где он отстоял полсмены у станка, от цеховой столовой, где только что обедал. И вопрос он задал Алексею механически, не расставаясь с мыслями, известными только ему:

— Ну-с, пойдем на пост? — А по дороге на участок снова спросил: — Не куришь? — Услышав отрицательный ответ, похвалил: — Правильно делаешь. Это ни к чему, и расходов меньше.

Соснин не сразу запустил станок. Стоял возле него, тщательно завязывая истертый и потрескавшийся клеенчатый фартук, смотрел куда-то мимо Алексея. В глазах его не отражалось ни боли, ни радости — ничего.

В это время подошел бригадир Чуднов, молодой, среднего роста парень с внимательным и спокойным взглядом черных глаз; крупные кольца его темных волос затейливо падали на лоб. К Алексею он обратился дружелюбно, как будто давно знал его:

— Принимаем боевое крещение? Давай, давай. В добрый путь! Станок тебе достался завидный. Самое меньшее пять-шесть операций будешь делать. Это не то, что вон у Зубова — одну и ту же дырку сверлить. — И спросил: — Раньше не приходилось работать?

— Не успел.

— Небось сразу после школы? — Алексей кивнул. — Ну, ничего, привыкнешь, освоишься. Соснин у нас кадровый станочник, лучшего учителя и не требуется.

Мягко опустив руку на плечо Алексея и внимательно взглянув ему в глаза, Чуднов направился к соседнему станку, не по возрасту сутулясь, озабоченный. Алексей видел, как бригадир склонился к сверкающим шпинделям сверлильного полуавтомата, вытащил из кармана спецовки небольшой ключ и начал орудовать им. Сверловщик в старой полинявшей тельняшке стоял рядом, нервно жестикулировал, выражая недоумение.

Соснин, тоже проводивший взглядом бригадира, пояснил:

— Николай Чуднов — что тебе бригадир, что настройщик. На любом, сколько есть в цехе станков, работать может. Профессор! А лет-то профессору… не больше двадцати. — На этих словах Соснин подавил спазму, перехватившую горло, посмотрел куда-то в пустоту и только после этого раздумчиво произнес: — Да… В нашем деле тоже таланты встречаются. Ну-с, начнем. — Он наклонился к панели, расположенной поперек станины, нажал указательным пальцем одну из кнопок; послышался ровный гул станка. — А ты примечай, — крикнул он, — погляди денек-другой, что непонятно — спрашивай!

После этих слов Соснин снова забыл об Алексее. Взгляд его был прикован к линии среза на детали, к рычагам, которые он переключал методично, не торопясь, как бы нехотя. Соснин, казалось, не спешил, а работа шла. Число готовых деталей постепенно увеличивалось, а кучерявый, глазастый контролер, с лица которого не сходила добрая улыбка, подходил время от времени к станку, отмечал довольным голосом: «Хорош!» — и звонко выстукивал на детали клеймо.

— Ты примечай, — неожиданно произнес Соснин. — Эта операция проще простого. Жмешь на крайний рычаг — подходит стол. Жмешь на соседний — и стол поехал вправо, параллельно фрезе. Это — самоход. Риску на детали видишь? Вот до нее и срезаешь. Можно и без риски. Смотри сюда, на шкалу нониуса. Тут у меня карандашная отметочка. Вот еще миллиметр и — стоп. — Соснин ударил слегка по головке рычага. Стол потерял движение. — Теперь опять жму на крайний рычаг, стол отвожу в сторону. — Стол действительно устремился влево, и Соснин повернул приспособление, чтобы сделать следующий проход фрезой. — Вот так и едем вперед, по окружности. Едем, едем, а деталь, глядишь, и готова. На-ка, попробуй сам!

— Я?! — растерялся Алексей. — Если бы без детали…

— Можно и без детали. Погоняй станок туда-сюда вхолостую, почувствуй его. На велосипеде катался? Вполне можно сравнить с этим умением. Или, например, плавать можешь? То же самое и тут — почувствовать надо. Заодно со станком быть. Как почувствуешь его, что в твоих он руках, слушается тебя, так и погонишь детальки… Вот та-ак, вот та-ак, — увлекаясь работой, четко, в нарастающем темпе нажимая на рычаги, приговаривал Соснин. — А ну, давай сам!

Шагнув к станку и почувствовав, как он дышит теплом и перегоревшим маслом, как дрожат отполированные тысячами прикосновений головки рычагов, Алексей заволновался, даже струсил и хотел было отступить, но услышал голос Соснина: