Низкий Горизонт

Он достал большие карманные часы.

— Да на что они мне? — искренне удивился Николай и нетерпеливо потянул за ремешок. Но толстяк, видимо, не хотел расставаться с его часами.

— Да ты постой, — быстро заговорил он. — Рядись — оглядись, верши — не спеши. Я верное дело предлагаю. На, забирай свои часы. И вот эти бери. Бери, бери, — добавил он, заметив, что Николай собирается отстранить его руку. — Знаю, никуда не денешься. Иди и поспрашивай, сколько тебе за мой товар-то дадут. Тогда и разговор будет.

Минут через пять возле мясного ряда Николая остановил высокий гражданин в бобриковом пальто. У него было строгое лицо с тонкими чертами. Он держался с достоинством.

— Сколько просите? — спросил гражданин, указывая на карманные часы.

— Вы эти посмотрите, — краснея предложил Николай.

— Нет уж, дудки. Думаете, если я тут человек новый, то меня и одурачить можно? В этом деле я как-нибудь разбираюсь.

Он взял часы толстяка, не спеша достал из кармана перочинный ножичек, открыл его и приподнял крышку часового механизма.

— Ну, сколько же?

— А сколько дадите? — смутился Николай.

— Странный вы человек. Ну ладно, четыре сотни — больше не могу.

Николая прошиб пот. Хорошо! — крикнул он. — Только подождите минутку. Я бегом. Часы не мои. Я должен спросить хозяина.

Званцев летел, не чуя под собой ног. И только подбегая к тому месту, где недавно оставил толстяка, он сбавил шаг.

— Ну как, — осведомился тот, увидев Николая, — давали цепу?

— Ладно, чего уж там, — небрежно сказал Званцев, — нравятся, так давайте меняться.

Толстяк взял свои часы и положил в карман.

— Дал я промашку, милок. Только сейчас понял: чуть не свалял дурака. — Толстяк смущенно отвел взгляд в сторону.

— Не-ет, — вмешался все тот же подслеповатый старикан. — Ты, паря, не финти, — погрозил он пальцем толстяку. — Пообещал человеку — держи слово. А назад раки — у нас не принято.

— Ладно, — вздохнул толстяк. — Старик прав. Давай свои часы.

Он вынул «брегет» и протянул Николаю. Званцев с чувством пожал короткопалую руку и поспешил к мясному ряду. Человек в бобриковом пальто терпеливо дожидался его, просматривая свежую газету.

— Так, — сказал он, когда Николай протянул ему часы.

Вдруг незнакомец нахмурился.

— Вы, молодой человек, шутить вздумали? Что вы подсовываете мне? — И внезапно изменив тон, он визгливо закричал: — Ах ты аферист! — Его пальцы мертвой хваткой вцепились в рукав Николая. — Ты что мне суешь? Подменил часы? Говори, чертов спекулянт!

Николай похолодел. Он только теперь заметил, что часы действительно не те… Очень похожи, но не те. Вокруг собирались люди.

— За такие фокусы в милицию пойдешь, — не унимался покупатель.

— Веди его в участок, негодника! — плаксиво запричитала какая-то старушонка. — Спасу нет от окаянных…

Николай был так потрясен, что не мог выдавить ни слова в свое оправдание. Человек в бобриковом пальто тащил его куда-то за рукав. Публика с любопытством смотрела им вслед.

— Вот что, ты… — проговорил незнакомец, явно начиная охладевать. Они стояли у выхода с базара. — Мне с тобой возиться некогда. Пожалуй, я отпущу тебя. Ты парень еще молодой, на честный путь встать не поздно. Забирай свой хлам и проваливай. Но если я тебя еще когда-нибудь увижу на базаре, конец тебе. Имей в виду, — и он зашагал обратно к шумливому торжищу.

Только тут Николай пришел в себя. Он был обескуражен, подавлен и оскорблен. Ему захотелось расплакаться от стыда и обиды. В эту минуту он не думал о том, что лишился единственной ценной вещи. Это был подарок матери, и он оказался в грязных лапах воров и мошенников.

Николай шел, как в тумане, сам не зная куда. На глаза попалась вывеска: «Ремонт и скупка часов». Он зашел в мастерскую и показал «брегет» часовщику. Тот повертел его перед глазом, в который была вставлена черная оправа лупы, и вернул часы обратно:

— В утиль на вес принять это я могу.

Потом посмотрел на расстроенное лицо парня и, смягчившись, добавил:

— Ладно, пятерку дам. Может, кое-что и пригодится на запасные части.

Николай купил сто граммов сыра и на остальные деньги черного хлеба. Он уселся на скамейке в скверике и, давясь от слез, съел половину своих запасов. Остальное завернул в бумагу.

Когда Званцев вернулся на пристань; там все оставалось без изменений. На него никто не обращал внимания. Он никому не был нужен. С ненавистью посмотрел Николай на толстую тетку, все еще продолжавшую сидеть на своих мешках. «Спекулянтка. По физиономии видно, — подумал он. — Набила мешки и довольна. Чернявый неврастеника из себя строит. На самом же деле шпана какая-то. А пчеловод, этот наверняка погрел руки на колхозном медке…»

Весь мир казался Николаю чужим и враждебным. Что делать теперь? Он сидел в притихшем зале ожидания и отрешенно смотрел в окно.

Незаметно, на цыпочках, подкрался вечер. Реку окутал туман. И тут пронеслась весть, которая взбудоражила всю пристань, привела людей в движение и беспокойство. Даже толстая тетка поднялась с насиженного места. Чернявый паренек, распространяя едкий запах цветочного одеколона, суетливо метался между скамейками. Пчеловод потрясал перед носом диспетчера какими-то бумажками.

И действительно, было от чего подняться переполоху.

Пять минут назад объявили, что из Камня-на-Оби пришли два маленьких пароходика — «Зюйд» и «Ост». Теперь они пойдут вверх по реке. Первый — ночью, а второй — на следующий день утром.

«Зюйд» и «Ост» были старыми колесными суденышками, на которых стояли древние, почерневшие от времени и масла дизельные моторы. Запах солярки проникал во все щели, вызывая легкое головокружение. Только эти плоскодонные коробки могли решиться на плавание вверх по Оби при низком горизонте. Пароходики не имели радиоустановок и, выходя из Барнаула, теряли всякую связь с берегом до того счастливого часа, пока не достигали первого поселка.

В сыром тумане к берегу двинулась вереница пассажиров, которым посчастливилось достать билеты. Они несли тяжелые деревянные чемоданы, мешки и узлы. В призрачном сумраке двигались расплывчатые силуэты людей. Зал ожидания быстро пустел.

Николай взял вещи и тоже поплелся к пароходу. Он решил любыми средствами попасть на «Зюйд». На него никто не обращал внимания. Каждый был занят своими мыслями и заботами.

По неведомой причине «Зюйд» остановился не возле пристани, а прямо у песчаной косы. С палубы были сброшены зыбкие сходни, по которым люди поднимались с опаской, рискуя свернуть шею. Темноту рассекал мутный луч прожектора. О днище парохода плескалась вода. Пахло речной сыростью.

Званцев остановился в сторонке, сбросил на песок рюкзак и стал ждать. Мысль о том, что он может остаться, не уехать со всеми казалась страшной и нелепой. И правда, туман скрадывал предметы, заглушал звуки, создавая впечатление, будто вблизи нет никакой жизни. Мертвая пустыня: песок, вода и туман…

А тут, как на зло, светил прожектор. Он как бы подтверждал, что только там, на «Зюйде», есть люди, и от вздрагивающей машины исходит тепло. Наконец, пароход означал движение, хоть медленное, но все же движение вперед к определенной цели.

Николай ждал. Он видел, как последние пассажиры поднимаются по шатким мосткам. Здоровенный детина в мичманке и помятой зефировой рубашке, проверял билеты, держа над головой керосиновый фонарь.

— Ва-а-ась, а Вась! — донесся с палубы чей-то голос. — Скоро там?

— Все, кончаю, — ответил матрос и в последний раз огляделся по сторонам. И тут его взгляд остановился на Николае. — Ну, а ты чего рот разинул? — спросил он. — Тебе что, особое .приглашение?…

Николай приблизился к нему, не выпуская из рук вещи.

— Видишь ли, у меня неувязка получилась, — грустно усмехнулся он. — Деньги на вокзале сперли. Вот я и остался на мели, при пиковом интересе. А ехать надо — край…

Званцев сам удивился своему развязному тону.

— Н-да-а, — протянул Васька, с сожалением разглядывая сгорбившегося человека в лыжном костюме. — Однако без билета не могу. Порядок…