Городской дождь (сборник)

Шофёр выглядел лет на тридцать. Был он в лётной куртке, в зимней мохнатой шапке, надвинутой на глаза, курносый и с красным, вероятно от натуги, лицом. Эта сотня метров задним ходом дала себя знать.

— Обошлось, — сказал он Ирке. — Ни одного инспектора. Вы везучая девушка. Одолжите мне везенья, если не жалко.

— Зачем?

— Не помешает.

— Вам не везёт?

— Везёт! Ещё как! Думаете, я вас везу? Это мне повезло.

Ирку покоробило. Ещё чуть проехали, пока она спохватилась и приказала:

— Остановите, я сойду.

Он усмехнулся.

— Один писатель, не то американский, не то английский, назвал свой роман «Остановите землю, я сойду!». Очень образно, я понимаю, но куда же сойти с земли? Вот в чём вопрос. Туда, где все будем? Раньше срока? Ну, уж нет! Ещё покрутимся в своё удовольствие. Я вас напугал? Не смотрите на меня так, будто я вас проглочу. Я страшный?

— Как Бармалей, — сказала Ирка.

— Меня зовут Коля. А вас?

Ирка опять посмотрела на него недобро.

— Простите, — сказал он. — Не хотите, не называйтесь. Оставайтесь прекрасной незнакомкой. Я проехал, увидел — девушка с тяжёлой папкой ждёт такси. Почему бы не помочь? Захотел и подал назад. Человек должен делать, что хочет. Хоть в ничтожно малом. А может, и в большом. Но это уже, наверно, счастье, а? Правда? Это редко бывает. Но бывает. Как по-вашему?

— Остановите, — ещё раз попросила Ирка.

Он улыбнулся ещё откровенней, во весь свой широкий рот.

— Сойдёте и останетесь на перекрёстке. А вам надо же куда-то ехать. Я молчу, как рыба. Только спрошу: куда?

Ирка растерялась и назвала первую пришедшую на ум улицу.

Он вздохнул.

— Это близко. Я знаю Москву.

— Водителю полагается.

— Но там, по-моему, нет ни одного учреждения.

— Я еду к подруге.

— С такой большой папкой?

— Да.

Может, правда, зайти к Веронике? Начнутся расспросы, уговоры. В тот же день об этом узнает пол-Москвы. А шофёр уже спрашивал:

— Какой дом? Она сказала.

— Ну, вот эта улица, вот этот дом.

Ирка медлила.

— По-моему, вам надо не сюда. Признавайтесь.

— Зачем?

— Я вас отвезу. Ну?

Ирка подумала и назвала театральную библиотеку. Много вечеров она просидела там, листая альбомы и разглядывая костюмы разных эпох. Жеманные дамы и галантные кавалеры, купцы и купчихи, мебель от Людовика до наших дней. Что же, посидит в тепле, посмотрит на них ещё.

— Вы уже начали мне признаваться, — болтал шофёр. — Признайтесь же: кто вы?

— Москвичка.

— Уже хорошо.

— Почему?

— Вы москвичка, я москвич.

— И что?

— И всё. Однажды москвичка и москвич ехали на «Москвиче» по Москве. Посмотрите, стоят такси. Сколько их! И все без водителей. Они сидят в закусочной и завтракают. Это их фирменная забегаловка. Лучше сказать, заезжаловка. Никого не сажают здесь для порядка. И вы никуда не уедете отсюда. А ведь вам надо не в театральную библиотеку. Туда, куда вам надо, вы боитесь ехать.

— Откуда вы знаете?

— Телепатия. Всё угадываю.

— Нет, интересно, как?

— У меня есть хороший помощник.

— Кто?

— Собственный опыт. Только я, если пугаюсь чего-то, просто бегом бегу туда. Со всех ног.

— Почему?

— Ну, это как зуб вырвать. Чем скорее, тем лучше. И наверное, от стыда перед самим собой. Страх, ведь это какое чувство? Самое стыдное. Преодолевать приходится. Знаете, как я испугался, когда увидел вас? Проеду, проеду… и остановился, и во все лопатки назад.

Не снижая скорости, они оставили за собой театральную библиотеку, сделали поворот, другой, выкатили на широкую магистраль и стали петлять вокруг гостиницы «Москва». Уличные часы показали Ирке, что ей пора бы уже сидеть в кабинете главного художника студии.

— Так и будем кружить? — спросил Бармалей.

— Остановите где-нибудь.

— Не хочу. Принципиально.

— У вас есть принципы?

— Без принципов нет характера. А бесхарактерность, как сказал Монтескьё, хуже любого зла.

— Какие же у вас принципы?

— «Не боись». «Не спай лишнего». «Не висни носа». Видите, какой я от этого курносый? Видите?

— Вижу.

— Верь глазам своим.

— Десять заповедей.

— Больше. Не надувай. Не надувайся. Это разные понятия, заметьте. Кроме «не спай», есть «не дремай». Тоже разные вещи. Вот вы думаете, что я говорю с вами как с ребёнком, а ведь это заповеди не детские. Действительно, опыт жизни.

Стрелки часов, под которыми они ещё раз проехали, прыгнули на глазах.

— Вы живёте по своим заповедям?

— Я их только сейчас придумал, лучше сказать, сформулировал. Признаюсь согласно заповеди: «Не надувай». Знаете, у меня осталось мало времени. Свободного времени. Куда рулить?

Ирка вздохнула и назвала адрес студии.

— Уж не артистку ли я везу?

— Увы, нет.

— А-а! Все! У вас там картинки в папке? Для будущего фильма? Какого?

Ирка подивилась, что у него само собой выскочило её слово «картинки», но сказала хмуро:

— Там картинки, но не мои. Их нарисовал…

— Гений.

— А я везу на студию. Я курьер.

— Ну вот… Я с вами честно, а вы…

— Честный и храбрый человек! Вы завиляли задом и вернулись на своём «Москвиче», потому что на углу стояла просто девушка с тяжёлой папкой? «Не надувай!»

— Хм… гм… Сейчас… Нет, не просто девушка. А красивая девушка. Быть может, даже очень красивая. Я вас разглядеть не могу. Вы выглядываете из своего капюшона, как птенец из яичка. Огромные глаза. У вас замечательные глаза.

— Да уж!

— Это факт. Другие факты — волосы, щёки — станут известны, когда вы снимете капюшон. Боюсь, для меня они так и останутся тайной. К тому же согласно правилам ОРУДа я не могу отвлекаться от уличного движения и разглядывать только вас. Ну вот, вы ещё надели тёмные очки, застрявшие в дублёнке с последнего солнечного дня. Коля, умри. Слушайте, это очень противно, что я болтаю? Никогда не считался болтуном. Я ведь просто хочу с вами познакомиться.

— Вы же обещали помолчать, товарищ Коля. Как рыба.

— Учёные открыли, что рыбы звукопроизводящи и звуковосприимчивы. Лучше я буду молчать, как камень. Камень в старину заменял бумагу. На камнях высекались даже купчие, по которым установили, что взятка родилась ещё до нашей эры. Только тогда она называлась проще и благородней. Подарок. А подарки были ого-го! Зерно, вино, домашний скот и даже рыба! Всё это тоже высекалось на камне. Чего не могли написать пером за отсутствием последнего, то вырубали топором. Чтобы без обмана. Ничего себе? Я прочитал это в журнале «За рубежом». Любопытно?

— Ничего себе.

— Какое впечатление я на вас произвожу? Как, по-вашему, кто я?

— Клоун?

Он рассмеялся. Просто хохотал, как будто Ирка сказала что-то очень смешное. Потом посмотрел на неё, она сказала:

— Извините.

— А я не обиделся. Ещё одна моя заповедь: никогда не обижаться на того, кто не в духе.

— А вы бываете не в духе?

— Но я с этим борюсь. «Не сиди сиднем, когда у тебя плохо на душе».

— Ещё одна заповедь?

— Нет! Это слова моего покойного отца. — Он помолчал, заломил шапку на затылок. — Хорошее сегодня утро.

— Чем же оно хорошее?

Но он не ответил.

Съехали с моста, свернули под мост и покатились по набережной Москвы-реки. И пока катились, обгоняя троллейбусы и пропуская «Волги», фургоны, грузовики, он молчал, посматривая на Ирку. И ехал всё тише. Два раза пристраивался за троллейбусом и тащился за ним до того медленно, что даже мотор гудел недовольно. Москва-река лежала ещё замёрзшая, неживая, тоже серая. А склоны гор над ней белели, туда не поднималась городская мгла.

— Всё, — сказал Коля.

Ирка порылась в кармане, покраснела и вытащила рубль. Он качнул головой, поморщился.

— Этого не надо, девушка. Лучше дайте мне свой телефон.

— Фу, какая пошлая просьба!

— Наверно, всё, что я нёс по пути, довольно пошло, — сказал он, вынул блокнот, написал что-то короткое, вырвал листок и протянул Ирке: — Позвоните мне через год.