Пурга в ночи

За спиной Толстой Катьки люди одобрительно зашумели.

— Что случилось? — строго спросил Мандриков.

— Да он еще спрашивает? — завопила, размахивая руками, Толстая Катька.

— Говорите тихо! — грозно потребовал Мандриков.

Кабатчица моментально сбавила тон и стала торопливо объяснять, боясь, как бы ее не перебили. — Пошла я это к Маклярену кой-что купить, а он по-прежнему за доллар десять наших рублей дерет. Я ему говорю, американскому живодеру, что наша народная власть решила. — При последних словах кабатчицы некоторые ревкомовцы не могли удержаться от улыбки, но это не смутило Толстую Катьку, и она с еще большим пафосом продолжала: — Он мне вот что ответил…

Маклярен брил с полок товары, которые называла Толстая Катька, и складывал на прилавок. Гора чаю, сахару и консервов росла. Толстая Катька прикинула на глаз, что нести будет тяжеловато, и остановила Маклярена, который по ее же просьбе из глубины склада принес большую банку сала.

— Это я потом возьму, — сказала Толстая Катька. — Ну, подсчитай, сколько я тебе должна заплатить.

Маклярен пододвинул к себе счеты и, поглядывая на товары, быстро защелкал костяшками. Работал он, не выпуская из зубов трубки. Толстая Катька с нетерпением ждала, когда он объявит, сколько ей надо платить. Глазки ее блестели от волнения. Сейчас она преподнесет этому молчаливому черту сюрпризец. Маклярен, не вынимая трубки, выдохнул облачко дыма и произнес:

— Шестнадцать долларов и пятьдесят три цента.

— Добавь пачку соли и спичек, чтобы ровно семнадцать было, — попросила Толстая Катька. Маклярен выполнил ее просьбу. Толстая Катька задрала подол кухлянки и долго доставала из длинной штанины кошелек. Маклярен с невозмутимым видом укладывал покупки в большую картонку.

— У меня долларов нет, — сказала Толстая Катька, достав наконец потертый кошелек. — Есть русские деньги. Можно ими?

Маклярен кивнул. Толстая Катька долго мусолила в руках цветные бумажки и выложила несколько на прилавок. Американец пересчитал их и сказал:

— Здесь мало, одна десятая того, что надо.

— Как мало? — взвизгнула Толстая Катька. — Ты что, идол каменный, не знаешь приказа ревкома?

— Приказ ревкома для русских. Я американец. — Его темное лицо было по-прежнему спокойно: — Будешь платить?

— Живодер, спекулянт! Отдай покупку! Я же тебе заплатила!

Она кричала, брызгая слюной. Маклярен взял деньги с прилавка и сунул их Толстой Катьке:

— Уходи!

— Отдай товар! — Толстая Катька орала во всю силу своих могучих легких. Ее голос был далеко слышен. К складу Маклярена, привлеченные криком кабатчицы, стали сходиться люди. Маклярен смотрел на Толстую Катьку мутными глазками, точно впервые ее видел, и попыхивал трубкой. Кабатчица продолжала орать. В двери склада появились любопытные. Маклярен с неожиданной ловкостью схватил ее за плечи, повернул лицом к двери и ударом колена вышвырнул из склада.

— Уби-и-и-и-л! — завопила, не поднимаясь, Толстая Катька, но окружающие хохотали. Убедившись, что ей никто не сочувствует, она с трудом поднялась и набросилась на любопытных:

— Чего гляделки уставили да ржете? Американец вон с вас по десять шкур снимает и новой власти не признает.

Слова Толстой Катьки согнали с лиц улыбки. Она продолжала:

— Ревком по справедливости решил, а он и знать его не хочет. Драли с нас шкуру и будут драть.

— С тебя содрать, еще сто останется, — сказал кто-то, но на его слова не обратили внимания. Несколько человек вошли к Маклярену в склад и тут же вернулись обескураженные:

— Толстая Катька права. Цены прежние.

— Да как же так? — раздались недоуменные голоса. — Выходит, ревком только пообещал. А зачем тогда Громова расстреливали?

— А другие купцы так же торгуют?

— Айда к другим! — Толстая Катька вошла в раж. Она уже была убеждена, что коммерсанты ее обижают и не хотят подчиниться приказу ревкома, который так заботился о ней. Толстая Катька забыла о поручении Бирича. Она размахивала руками. — Айда к русским купцам!

Толстая Катька побежала к складу Бесекерского.

Толпа ринулась за ней. Склад Бесекерского оказался закрытым. Кабатчица метнулась к складу Сукрышева. Тот тоже был на замке.

Людей охватила злоба на коммерсантов, обида за свое полуголодное существование, опасение, что их надежды на лучшую жизнь не оправдаются, Они метались от склада к складу, но все было закрыто, и тогда Толстая Катька повернула к ревкому. Очистив дорогу от Еремеева, рванула дверь в кабинет Мандрикова.

…Толстая Катька перевела дыхание. Мандриков видел, как посуровели лица его товарищей.

— Вы правду рассказали? — спросил Берзин кабатчицу.

— Вот крест. — Толстая Катька мелко перекрестила грудь, а стоявшие за ней закричали:

— Правда! Ваших законов американец не признает, Все по-старому. Опять голодать, а мы-то думали…

Толпа заволновалась. Мандриков сказал:

— Сейчас ревком примет меры. Прошу не расходиться. — И попросил Берзина: — Сейчас же надо пригласить Маклярена и всех остальных коммерсантов. — Стоявшей в двери Толстой Катьке он сказал: — Маклярен будет отвечать перед всеми. Выходите на улицу и ждите их.

Когда за кабатчицей закрылась дверь, Михаил Сергеевич быстро изложил встревоженным товарищам свой план, и они его одобрили. Гринчук предложил:

— А после при всех сожжем все это. — Он указал на судебные дела.

— Мы же все их не прочитали? — забеспокоился Клещин.

— А что толку? — Титову понравилось предложение Гринчука. — Все они одинаковы.

— Правильно, — поддержали остальные.

Мандриков не стал возражать. С улицы доносился гул нетерпеливо ожидавших людей. Берзин сказал Михаилу Сергеевичу:

— Ждут. Надо нам выйти, объяснить.

Мандриков во главе ревкомовцев вышел на крыльцо правления и увидел, что здесь собрались почти все жители Ново-Мариинска.

— Товарищи! Граждане! Сейчас стало, известно, что агент американской компании Свенсона не подчинился приказу ревкома и продолжает торговать по спекулятивным ценам, бессердечно драть втридорога.

Толпа заволновалась. Послышались крики. Мандриков увидел, что к правлению подходят Бирич, Бесекерский, Сукрышев и другие торговцы.

Михаил Сергеевич продолжал:

— Революционный комитет стоит на страже трудового и бедного люда и никому не позволит наживаться на его голоде и нищете. Ревком постановил, чтобы товары продавались по тем же ценам, что и в России, не выше тех, которые здесь были до приезда Громова. И стоимость рубля сравнять со стоимостью доллара.

— Американец не согласен! — крикнул Смирнов.

Он на голову возвышался над толпой. Мандриков узнал его и подумал, что надо поговорить с этим человеком, узнать от него о купце Караеве и о положении в районе мыса Дежнева.

— Сейчас мы потребуем от Маклярена подчиниться нашим законам, — ответил ему Мандриков. — Сейчас он придет!

Тут около крыльца появился Еремеев, которого Берзин послал за Макляреном, и крикнул:

— Американец не желает идти!

— Плевал он на ревком, — донеслось из толпы. — Товары его, и он будет продавать их за столько, за сколько захочет. Он хозяин.

У Берзина порозовели щеки. Он сказал Мандрикову, сбегая с крыльца:

— Я сейчас его приведу. Отты, пошли со мной.

Толпа проводила их взглядом. Кто-то проговорил:

— Так-то он и послушает их.

— Мы сурово накажем тех, кто не будет подчиняться революционным законам, — заговорил Мандриков. — Справедливость восторжествует, на северной земле не будет несчастных и голодных.

Новомариинцы внимательно слушали председателя ревкома и непрерывно поглядывали в ту сторону, откуда должен был показаться Маклярен.

— Американским спекулянтам и авантюристам, грабившим здешний народ и его землю, мы укажем их настоящее место.

— Идет! Ведут! Под оружием! Так ему и надо! — Толпа заволновалась.

Маклярен шел с багровым от ярости лицом. Его вел под винчестером, взятым на изготовку, Оттыргин, а рядом шагал Берзин. Толпа расступилась. Стало тихо. Трубка в зубах американца не дымилась.