Трудный переход

— Подсудимый Карманов! — обратился судья к Сели-версту.

Селиверст поднялся.

— Подсудимый Карманов! — повторил судья. — На каком основании вы заявляете, что убийство мог совершить Волков?

— Кому же ещё…

— А конкретней?

— Конкретней тут многих надо спросить!

— Разрешите вопрос подсудимому? — поднялся прокурор.

— Пожалуйста, — наклонил голову судья.

— Кто же мог внушить Волкову эти мысли? Об убийстве?

— Не понимаю, — мотнул головой Селиверст.

— Ну, как вы думаете, кто натолкнул Волкова на убийство?

— Кто ж его натолкнёт? — с вызовом ответил Селиверст. — Он сам такой — родного отца убьёт, не вздохнёт…

— А вы, услыхав, как он грозился, говорили кому-нибудь?

— Да кому скажешь! — иронически протянул Селиверст. — Нашему брату простому мужику веры нет…

— Вы отвечайте на вопрос, подсудимый!

— Я на людей не наговорщик… А вот кто его укрывал после убийства — у того спросите!

И от его пристального взгляда Веретенникову стало не по себе.

Идя на суд он думал, что его дело сторона, а тут его вроде на скамью подсудимых тянут!

И когда он встал, чтобы дать ответ суду, колени его задрожали и первые вопросы он не расслышал.

— Я второй раз спрашиваю, Веретенников, — строго сказал судья, обращаясь к Егору, — почему сбежавший из-под ареста Волков пришёл к вам ночевать? Знали ли вы, что он заподозрен в убийстве?

— Да разве ж я б его тогда пустил? — развёл руками Веретенников.

Несмотря на трагические обстоятельства, судья не мог удержаться от еле заметной улыбки.

В процессе суда подтвердилось, что на сборищах у Карманова велись антисоветские разговоры. Селиверст старался отрицать всё; он вообще держался на суде вызывающе, Карп же смиренно. Лука Иванович Карманов ссылался на свои старые годы и плохую память, говорил, что ничего не помнит. Однако тут же выяснилось, что в присутствии Луки Ивановича Селиверст угрожал Мотылькову расправой. Об этом проговорился Карп; Селиверст бросил на него яростный взгляд. Судья это заметил.

— Он лично самому Мотылькову высказывал свою угрозу? — спросил судья Карпа.

— Нет, так говорил.

— За что же Селиверст Карманов грозил Мотылькову?

— Он был злой на него.

— Но из-за чего, почему?

— Не знаю.

— Подсудимый Карманов Селиверст! Вы грозили расправой Мотылькову?

— Ну, да ведь мало ли бывало! Разве я один с ним ссорился. А вон Гришка Сапожков, тот с ним поболе моего спорил. Бывало у них на ячейке такой шум, чуть да не драка. Гришка, он всех зажиточных мужиков с кашей хотел съесть, а Мотыльков ему воли не давал, окорачивал!

— Вы ближе к делу!

— Вот и выходит: без Мотылькова нам хуже, а ему лучше!

Такой подлости не мог вынести Сапожков. Вскочив с места, он крикнул:

— Ты убил! Ведь сам знаешь, что ты, волчья твоя душа!

Селиверст застыл, как каменный, процедив сквозь зубы:

— А чем докажешь?

И эти слова не укрылись от судебного присутствия.

Вначале Григория осадили, а потом потребовали доказательств.

Но прямых доказательств у Сапожкова не было.

— Некому кроме него!

И тут опять приступили к опросу Веретенникова.

— На каком основании вы отрицаете вину сбежавшего Волкова?

— А на том основании, — сказал Веретенников, — что он бездельник, бесхозяйственник и никогда бы вожжей не подобрал… А все видели, как по-хозяйски к передку саней вожжи были подвязаны!

— Ну так что же? При чём тут вожжи?

— А при том, — сказал Веретенников, — что вся картина ясна — как Мотыльков был убит… Он, этот убийца, выстрелил, обождал, подошёл, чтоб убедиться, что мёртв Мотыльков и не встанет. Заглянул в лицо… А потом повернул коня, нахлестал и кнут у стога бросил… А вожжи, выпавшие из рук Мотылькова, подобрал и подвязал — всё-таки хозяин, лошадник, — чтоб лошадь не засеклась! Где это сделать Генке, мальчишке, беспутнику?

— Так кто же это был такой хозяйственный?

На этот вопрос Веретенников не ответил.

Для него главное было доказать, что убил не Волков.

А уж кто убил — пусть суд ищет. Не в его это характере на людей доказывать…

Так от него больше ничего и не добились.

Однако Веретенников весьма поколебал версию о безусловной виновности Волкова, что и вносило сейчас путаницу. Чтобы решить на суде вопрос о том, кто же подлинный убийца Мотылькова, прокурор настойчиво и энергично принялся за допрос Карпа Карманова.

— Мотыльков убит выстрелом из берданы. В доме у вас было оружие? Отвечайте!

Голос прокурора громом отдавался в ушах Карпа. Он похолодел. «Вот оно начинается», — подумал он. Селиверст грозил Мотылькову — это правда. Но пусть за это Селиверст и отвечает, Карп тут ни при чём. Сам-то он никому не грозил. Вообще он сделал глупость, что во-время не отошёл в сторону от своего слишком горячего старшего брата. А теперь, раз уж попал сюда, надо как-то выкручиваться.

Карп понимал, что ему ни в коем случае нельзя признаваться в хранении берданы. Тогда его обвинили бы в том, что он покрывает брата и является соучастником. А это, он чувствовал, грозило ему многим. Если Селиверст не скажет про бердану, тогда обойдётся. Никто из соседей не знает. Даже бабы её не видали.

— Никакой берданы у нас не было, — ответил Карп на вопрос прокурора.

— А это не ваша бсрдана? Не узнаёте? Подойдите сюда! Вот эта вещь вам не знакома? — Прокурор наклонился над столом и затем передал подсудимому ложу от разбитой берданы. Найденные близ дороги, у телеграфного столба, обломки были представлены в суд как вещественные доказательства.

Дрогнули руки Карпа, когда он взял гладко отполированный тёмный кусок дерева. От прокурора не укрылось это его мгновенное замешательство. Но Карп быстро овладел собой.

— Нет, — тихо проговорил он.

— Подсудимый Карманов Селиверст! Это ваша бердана?

Карп затаил дыхание. В одном только слове брата мог быть для него приговор.

— Нет, — ответил и Селиверст.

Карп перевёл дыхание.

— В день убийства Мотылькова ваш брат выезжал из дому? — задал новый вопрос Карпу прокурор.

— Выезжал, — ответил Карп.

— Один или два раза?

— Один… то есть два раза.

— Первый раз с берданой?

«Ловушка!» — мелькнуло в голове у Карпа, и он почти выкрикнул:

— Нет! С револьвером! Он завсегда с револьвером ездил!

Селиверст едва приметно со злорадством усмехнулся. «Вот как завернулась вся эта история с берданкой! Ведь нашли обломки-то», — думал он. Селиверст жалел, что не использовал в самый последний момент бывшее у него оружие по назначению. Вообще, как понимал теперь Селиверст, он с самого начала поступал неразумно, опрометчиво. Надо было ему сразу же скрыться, а вместо этого он отправился зачем-то на федосовскую заимку. Зачем? Дожидаться, когда за ним приедут. Вот и дождался! Селиверст не сомневался в том, что его выдал тогда Карп. Он мог бы сейчас утопить брата одним лишь словом. Но за этим последовало бы и его собственное признание в убийстве.

А признаваться в чём-либо Селиверст не хотел.

Он снова поднялся, услышав вопрос судьи:

— Подсудимый Карманов Селиверст! Когда вас арестовали на дороге в день убийства Мотылькова, куда вы ехали?

— В падь, смотреть сено.

— А в первый раз, утром? Карп Карманов говорит, что вы два раза ездили.

Селиверст молчал. Прокурор в своей речи уже твёрдо и убеждённо сказал:

— Вдохновитель убийства, значит, подлинный убийца — вот он, Селиверст Карманов!

Тот невольно приподнялся, потом снова сел. Он подумал, что теперь уж, пожалуй, всё равно… Если спросят, он расскажет, как было дело. Но тут же приободрил себя: «Нет, мы ещё повоюем! Ещё не всё потеряно! Послушаем, какой приговор будет, можно и обжаловать».

Прокурор доказал вину Карманова как организатора травли сельского активиста, как подстрекателя к антисоветским действиям, но всё же доказать, что он сам убил Мотылькова, не смог.

За организацию антисоветской группы суд приговорил Селивёрста и Карпа Кармановых к тюремному заключению с последующей высылкой без права возвращения в свои края, Луку Ивановича Карманова — к трём годам, но срок заключения, за старостью обвиняемого, суд решил считать условным. В конце приговора суд вынес частное определение о розыске Волкова Геннадия Васильевича, двадцати двух лет.