Трудный переход

— Кто это? — поднял лохматые брови мужик.

— А Токмаков Данил. Знаешь его?

— Это Данилу-то Токмакова? — переспросил мужик.

— Его и есть. Вот этот Данила разок говорит мне: «Демьян Иваныч, в гости тебя приглашаю, милости просим». Отказываться, паря, анбиция не позволяет. Пошёл. У Данилы, конечно, всё честь честью. Водка стоит. Сам Данила сразу ко мне: «Давно, говорит, желательно было мне тебя уважить, потому как ты у нас заслуженный партизан». Думаю себе: ладно. Сели мы за стол. Сидим, закусываем. Старуха Данилина тут же тамашится. А потом, брат ты мой, дверь из горницы отворилась и вышла девка. «Ну вот, думаю, давно не видались, встретились». Девка — нарядная, краля кралей — поклонилась мне, губки бантиком завязала и села. Села и сидит. Мы с Данилой пьём-закусываем. А девка нет да и взглянет на меня. Краснеет. «Э-э, думаю, это дело неладно». Да и Данила ко мне и с того и с другого боку начинает подъезжать. А я сижу да водку пью. Тут девка встаёт, выйти хочет. А мать на неё: «Не смей!» Девка опять на лавку села. Жалко мне её стало: чего, бедную, мучают? Я и говорю: «Отпустите вы её, говорю, пускай идёт спать, а мы тут уж как-нибудь одни потолкуем». Вот Данила сейчас же на девку глазами — дескать, давай уходи. Вышла она. А тем часом и я поднялся. Данила со старухой ко мне, уговаривают: посиди да посиди. «Нет, говорю, благодарю, много довольны. Вы теперь к нам». Ну, братцы, посмотрели бы вы, как старуха на меня воззрилась. Я думал, она меня съест! А Данила — тот хитрый, виду не подаёт…

Разнообразные движения отражались на лицах слушателей во время этого рассказа. С юношеской восторженностью смотрел на Лопатина Широков. Генка Волков тоже испытывал удовольствие, оттого что ясно всё себе представлял, как будто речь шла о Платоне и его наказанной хитрости. Молодые мужики слушали Демьяна, знающе усмехаясь. А бородатый мужик давно уже выражал неодобрение: он хмурился и отвёртывался.

— Я чего-то не пойму, — спросил молодой мужик, — из-за чего хозяева-то осерчали?

— Эх ты! — хлопнул его по плечу сосед. — Разве ж не понятно? Они же смотрины хотели устроить. Дескать, вот у нас какая девка. А он на неё ноль внимания.

— А-а, — протянул молодой мужик. — Вон оно что!

За столом засмеялись.

— Не знаю, чего вы зубы-то скалите, — сердито сказал бородатый. — У человека одна дочь, ему желательно её замуж выдать или, к примеру, зятя в дом принять. А жених пришёл, водку выпил — и до свиданья…

— А девка-то хоть красивая? — спросил молодой мужик.

— Как тебе сказать, — прищурился Демьян. — Со спины посмотреть — ничего.

Генка прыснул. Засмеялись и остальные.

— Дураки вы, молодые! — вдруг плюнул бородатый мужик, поднялся и вышел из избы.

— Смотри-ка, чего это он?

— Не поглянулось ему что-то.

— Может, тоже дочка есть? — спросил молодой мужик. — И сам богатенький? Беда нынче богатым-то. Девок-то у них не берут. А раньше небось отбоя от женихов не было…

— Да не в девке суть, ты слушай, — продолжал Лопатин. — Только я у Данилы Токмакова был, гляжу, меня другой мужик к себе зовёт. И тоже богатенький. И тоже, паря, с девкой! Ну, я, конечно, пришёл, погостился. Так в недальнем времени заделался я форменным женихом. Хожу по деревне, девок смотрю да водку пью. Поят — отчего не пить? Так я долго ходил по невестам. А потом как обрезало. Никто не зовёт… Что, думаю, такое? Вот один раз иду по улице, а навстречу мне Данила с братом своим двоюродным. Братан у Токмакова здоровущий мужик. Тоже богач, почище Данилы. Остановили меня: «Куда идёшь?» — «Что за спрос? Иду своей дорогой». Я был немного выпивши. Слово за слово. Данила и начал мне петь: «Напрасно, говорит, ты мою девку тогда не взял. Мы ить, паря, хотели тебя женить. Жалеючи. Видим, человек хороший, а без бабы. Да теперь, говорит, уж ладно, всё прошло». Данила как раз батрака к себе в дом взял — зятем. Другие невесты, которых я смотрел, тоже поразобрались… Сказал я про это, а Данила мне опять: «Это, говорит, Демьян Иваныч, всё прошло. Забудь. И мы забудем. А вот, говорит, дело есть одно. Надумали мы с братаном паровик ставить. Мельница паровая на всю волость может быть, ежели с умом взяться, да только есть одна заковычка. Пойдём с нами. Выпьем, поговорим».

Конечно, трезвый я бы, может, и не пошёл, а тут мне уж попало. Ну хорошо, заявился. Та же картина, только без невесты. Опять меня женят! Им, видишь, чтобы мельницу ставить, нужно разрешенье. Им-то самим не дадут, а через меня очень свободно. Я — партизан заслуженный. Приеду в город, поговорю тут кое с кем, — Лопатин со значением огляделся, — в крайнем случае к Ивану Иванычу схожу — и готово дело, дадут разрешенье. Пьяный я был, а это сообразил сразу. Говорю: «Ладно, согласен!» Эх, вот они взялись угощать меня! Гульба, паря, шла дня три! Еле я очухался.

«Ну, думаю, Дёмша, теперь держись! Ежели Данила с братом дознаются, что ты смехом всё затеял, то оторвут уж тебе башку, как пуговку».

Демьян замолчал, Генка Волков во все глаза смотрел на него. «Вот бы мне так-то с Платоном сделать!» — думал он. Лопатин показался ему в эту минуту героем.

— Паря, карусель закрутилась с мельницей настоящая. Данила с братом паровик купили, а разрешенья нету. Сговаривают меня в город ехать, а я всё тяну да тяну. Вот один раз приходит ко мне мой товарищ, председатель сельсовета и говорит: «Чего ты, говорит, Дёмша, баклуши бьёшь?» А я верно не большой любитель до хозяйства. Молоденький был, думал: заведу хозяйство, как все прочие мужики. А с войны пришёл — ничего не надо! «Ты, — говорит мне председатель, — чем зря у окошка в избе сидеть, взялся бы общественный амбар строить — для хранения зерна». Это чтобы я был вроде начальника. На первый раз я отказался. Меня на собранье позвали. Мужики кричат: «Давай, Дёмша, берись!» «Что же, — думаю, — я-то возьмусь, да как бы которым плакать не пришлось». Говорю мужикам: «Чего я буду приказывать, вы все исполняйте». — «Ладно, кричат, Дёмша! Валяй!» Зачал я амбар строить. Как богатенький мужик, я его в наряд. Вот они видят это дело, загалдели: «Неправильно! Не по справедливости!» А я своё гну. Данилу с братаном тоже потягиваю в наряды. Они на меня только поглядывают, но молчат. О мельнице ни словечка. Чего, думаю, такое? — Лопатин с хитрой улыбкой посмотрел на слушателей. — Паря, поди, обиделись, а не жалуются. Стесняются! Как раз амбар строить закончили. Какой-то праздник был. Опять зовут меня Данила с братаном. Мне бы не идти, а я пошёл. И, конечно, нарвался! Поначалу-то разговор правильный был: как здоровье, какая нонче погода. А потом пошло. Садят мне стакан за стаканом. Наливают один: «Пей!» Пью. Наливают другой: «Пей!» Пью. Наливают третий… Паря, я только руку протянул за третьим, а меня бац по руке! Да в ухо! Ну, тут я вскочил. А они на меня. Однако ничего, — Демьян повёл плечами, — выдюжил. Данила кричит: «Мы сколько водки ему споили! Хотели добром с ним, невесту ему искали, а он свинья свиньёй. Бейте его, гада, до смерти!» Ладно кол мне попался, а то бы, паря… Одним словом, весёлый разговор вышел. Мне потом мой товарищок высказывал, что я напрасно всю волынку с Данилой и с его братом затеял. «Это, говорит, Демка, голое партизанство. С кулаками, говорит, надо по-другому обращаться». — «Ну, говорю, ты как хошь с ними обращайся, а я по-своему. Дали бы мне власть, я бы их… заплясали бы они, паря, у меня камаринского!» Они вон товарища Шароглазова убили, а с ними нянькаться?! — вдруг с силой выкрикнул Дёмша. — Эх! Но погодите и до них доберёмся! Я вот хотел с Иваном Иванычем потолковать. Совет один подсказать, может он будет годный для высшей власти. Ходил нынче, неудачно, может ещё зайду…

Но зайти в облисполком вторично Лопатин уже не собрался. В тот вечер ещё долго разговаривали между собою постояльцы. А наутро, придя на биржу труда, Лопатин и Генка узнали, что набор объявлен. Они стояли в очереди на запись. Генка думал, что ему не стоит отдаляться от Лопатина. Вдвоём с таким надёжнее.

Прошло ещё два дня. Юноша из редакции, Сергей Широков, приходил на постоялый двор, разговаривал с Демьяном, что-то записывал с его слов в свою книжечку.